Стефаниду, Смаро
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
(перенаправлено с «Смаро Стефаниду»)
| Смаро Стефаниду | |
| греч. Σμάρω Στεφανίδου | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
Смаро Стефаниду (греч. Σμάρω Στεφανίδου, 9 апреля 1913 — 7 ноября 2010) — греческая театральная, кино- , радио- и телевизионная актриса.
Содержание
- 1 Биография
- 2 Театральные роли
- 2.1 1937—1940: Театр Марики Котопули
- 2.2 1940—1942: Труппа Екатерины Андреади
- 2.3 1942—1944: Художественный театр
- 2.4 1944: Труппа Екатерины
- 2.5 1946: Объединенная творческая труппа
- 2.6 1949-50: Труппа Васоса Манолидоса - Янниса Паппаса
- 2.7 1952—1960: Труппа Василиса Логофетидиса
- 2.8 1960—1962: Труппа Димитриса Хорна
- 3 Фильмография
- 4 Примечания
Биография
Семья Смаро Стефаниду происходила из Малой Азии. Смаро получила образование в Афинской бизнес-школе (ныне торговый факультет Афинского университета[1]), параллельно училась нескольким языкам и игре на фортепиано. С раннего возраста она проявляла актерские данные, однако родители не желали видеть её в будущем актрисой. Поэтому Смаро работала тайком от родителей, чтобы оплатить обучение в драматической школе Национального театра Греции.
После окончания театрального училища в 1937 году Смаро приняла в свою труппу настоящая тогдашняя звезда - Марика Котопули. С 1952 года Смаро Стефаниду была ведущей характерной актрисой в труппе Василиса Логофетидиса, до самой его смерти в 1960 году. Кроме того она снималась вместе с Екатериной Андреади, Элли Ламбете, Димитрисом Хорном, Ламбросом Константарасом, Яннисом Фертисом, Ксенией Калоеропулу, Аликом Вугуклаки, Стефаносом Линеосом, Яннисом Гионакисом, Никосом Куркулосом, Антонисом Антипасом т.д.
Ярким моментом в её карьере была роль королевы Гекубы в пьесе «Троянки» Еврипида, постановку которого исполнил режиссёр, одновременно выдающийся новогреческий художник, Яннис Царухис в импровизированном театре на улице Капланон и в Дельфах в «Академии Царухиса».
Дебют Смаро Стефаниду в кино произошел в 1951 году, в фильме Г. Зервоса «Четыре шага». С тех пор она появлялась во многих фильмах, среди которых попадались адаптации театральных постановок, в которых она играла. Она также много работала на радио, принимала участие в радио-сериалах, радио-театре и чтении романов.
Смаро Стефаниду вышла замуж за греческого певца-шансонье Васоса Сеитанидиса (1913-1965) и в 1951 году у них родилась дочь Лида-Ирэн, теперь известная как Лида Шанталь, учитель йоги, танцовщица и хореограф бхаратанатьям.
В 2003 году Смаро Стефаниду вместе с дочерью создала Дом культуры «Шантом» в пригороде Афин Халандри[2] как центр обучения театральному искусству, танцам, йоге, боевым искусствам, восточным альтернативным методам лечения и т.д. Умерла Смаро Стефаниду 7 ноября 2010 года в возрасте 97 лет. Похоронена на Втором афинском кладбище[3] в районе Ризуполи.
Театральные роли
1937—1940: Театр Марики Котопули
- Ангелос Терзакис Γαμήλιο εμβατήριο
- Зери Έκτο πάτωμα
- Арно Дусе Βαθιές είναι οι ρίζες
- Бернард Шоу Το επάγγελμα της κυρίας Γουώρρεν
- Димитрис Богрис Καινούργια ζωή
- Димитрис Богрис Όλα θ’αλλάξουν'
- Андре Обе Δον Ζουάν
- Пантелис Хорн Μελτεμάκι
- Софокл Ηλέκτρα
1940—1942: Труппа Екатерины Андреади
- Яламас Икономидис Θίσβιου Πολεμικές Καντρίλιες
- Хаєрман Καλή ελπίδα
- С. Бекефи Περάστε την πρώτη του μηνός
1942—1944: Художественный театр
- Ибсен Αγριόπαπια
- Стриндберг Σουάνεβιτ
- Г. Севасткиглу Κωνσταντίνου και Ελένης
- Пиранделло Έτσι είναι, αν έτσι νομίζετε
- Эркин Колдвелл Για ένα κομμάτι γης
- Григориос Ксенопулос Στέλλα Βιολάντη
1944: Труппа Екатерины
- Сарду Κυρία δε με μέλλει
- Лео Ленц Κυρία σας αγαπώ
1946: Объединенная творческая труппа
- Θεοδώρα
- Αν δουλέψεις, θα φας
1949-50: Труппа Васоса Манолидоса - Янниса Паппаса
1952—1960: Труппа Василиса Логофетидиса
- Сакеллираос Γιαννακόπουλου Δεσποινίς ετών 39
- Георгиос Руссос Ένα βότσαλο στη λίμνη
- Сакеллираос-Яннакопулос Τρίτη και 13
- Димитрис Псатас Ένας βλάκας και μισός
- Георгиос Тзавеллас Ο εραστής έρχεται
- Жорж Фейдо Ξυλιές στα μαλακά
- Никос Цифорос Ο τελευταίος τίμιος
1960—1962: Труппа Димитриса Хорна
- Макдугалл Άλλαν Ο δειλός κι ο τολμηρός
- Сакеллариос Γιαννακόπουλου Αλίμονο στους νέους
- Жан Ануй Ταξιδιώτης χωρίς αποσκευές
Фильмография
| Год | Фильм | Оригинальное название | Роль |
|---|---|---|---|
| 1951 | Четыре шага | Τα τέσσερα σκαλοπάτια | Лукиа Аспрокоцифа |
| 1952 | Башня рыцарей | Ο πύργος των ιπποτών | Орса Деларосса |
| 1953 | Санта Чикита | Σάντα Τσικίτα | Делаковия |
| 1954 | Женщина 39 лет | Δεσποινίς ετών 39' | Хрисанти Карадари |
| 1956 | Ревнивый муж | Ο ζηλιαρόγατος | Мина Мицопулу |
| 1957 | Бабник | Ο γυναικάς |
Катина Фрабала-Зубулу |
| 1960 | Три куклы и я! | Τρεις κούκλες κι εγώ! | Хриса |
| 1960 | Маддалена | Μανταλένα | |
| 1961 | Горе молодым! | Αλλοίμονο στους νέους' | Элени |
| … | Путешествие | Ταξίδι | |
| … | Приходит любовник | Ο εραστής έρχεται | |
| … | К счастью для меня я сошел с ума | Ευτυχώς τρελλάθηκα | |
| 1964 | Моя греческая свадьба | Γάμος αλά Ελληνικά | Мать Петроса |
| 1964 | Аристид и его девушка | Ο Αριστείδης και τα κορίτσια του | Евдокия |
| 1967 | Трехгрошовая молодежь | Μιας πεντάρας νιάτα | Марика Констандину |
| 1968 | Безумный равен 400 | Ο τρελός τα 'χει 400 | Султана |
| 1973 | 20 женщин и я | 20 γυναίκες κι εγώ | Смаро Филиппу |
Напишите отзыв о статье "Стефаниду, Смаро"
Примечания
- ↑ [greece.greekreporter.com/2010/11/08/renowned-actress-smaro-stefanidou-passes/ Stefanidou was born in Athens in 1913. She graduated from the Athens University, from the Trade Department.]
- ↑ [www.kathimerini.gr/4dcgi/_w_articles_kathremote_1_07/11/2010_363296 Απεβίωσε η Σμάρω Στεφανίδου: Η παρουσία της σε θεατρικές πρεμιέρες, ακόμη και τα τελευταία χρόνια, ήταν συχνή, και πριν λίγα χρόνια μαζί με την κόρη της δημιούργησαν ένα «Πολιτιστικό στέκι», στο Χαλάνδρι. — Катимерини]
- ↑ [news.ert.gr/el/politismos/eidiseis/46245-efyge-i-smaro-stefanidou «Έφυγε» η Σμάρω Στεφανίδου: To μεσημέρι της Τετάρτης, στις 15.30, από το Β΄ Νεκροταφείο,θα τελεστεί η κηδεία της μεγάλης ηθοποιού. — ert.gr]
Отрывок, характеризующий Стефаниду, Смаро
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
