Голлум

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Смеагол»)
Перейти к: навигация, поиск
Смеагол
Gollum



Голлум в трилогиях Питера Джексона

Варианты имени Смеагол, Трахальд[1]
Раса хоббит
Пол мужской
Место обитания Рованион, Мглистые горы (до 2944 г. Т.Э.)
Годы жизни 2430 Т.Э. — 25 марта 3019 Т.Э.

Го́ллум (англ. Gollum, в другом переводе Го́рлум[2]), он же Смéагол (др.-англ. Sméagol, либо Смéагорл; это имя он носил, когда был хоббитом) — вымышленное существо, один из ключевых персонажей произведений Джона Р. Р. Толкина «Хоббит, или Туда и обратно» и «Властелин Колец».





Личность

Голлум — существо небольшого роста, крайне тощее и с большими светящимися глазами. Его кожа, согласно «Хоббиту», блестящая и чёрного цвета. В «Хоббите» упоминается о том, что в прошлом он жил на поверхности. Голлум ранее был хоббитом, но он не любил солнце и стремился в самую глубь. Вероятно, и по первоначальному замыслу автора, Голлум был каким-то существом неизвестной породы. Таким он изображён и в мультфильме Бакши — похожим одновременно на паука и на голодную лягушку. В киноверсии Джексона кожа, напротив, была показана очень бледной. Голлум довольно силён и ловок, но труслив и лжив.

Во «Властелине Колец» биография и личность Голлума раскрываются намного полнее: в трилогии он предстаёт уже не непонятным чудищем, а несчастным бывшим хоббитом, жертвой Кольца. Он начинает страдать раздвоением личности, разговаривать сам с собой, разделяясь на наивного, трусливого Смеагола и злобного Голлума (из-за этого Сэмуайз Гэмджи называет его «воришкой» (иначе «липучкой») (Смеагол) и «вонючкой» (Голлум)). На него негативно действует светлое эльфийское волшебство: он отказывается есть лембас, а эльфийская лориэнская верёвка, которой его привязывает за ногу Сэм, причиняет Голлуму мучительную боль одним своим прикосновением. Ему ненавистен любой свет — и солнечный, и лунный. Его основная пища — сырая рыба или мясо, по-видимому, Голлум не брезгует также и падалью; в «Хоббите» упоминалось, что он убивал и поедал гоблинов в пещерах, а во «Властелине Колец» — что он пытался достать трупы из болот для поедания, но до них никак нельзя дотянуться. Однако его любимой пищей всё же является сырая рыба.

Одной из отличительных особенностей Голлума является его манера речи. Он говорит о себе во множественном числе первого лица и употребляет в речи модифицированные версии обычных слов, например, «хоббитцы» (англ. hobbitses) вместо «хоббитов», «птитсы» (англ. birdses) вместо «птиц» и т. п. Само прозвище «Голлум» он получил за сглатывающий звук «голлум!», который часто повторял (подчёркивая эту его особенность, в одном из переводов Сэм со злостью говорит ещё до встречи с Голлумом: «Ну я вобью „голлум“ ему в глотку, попадись он мне!»). Его речь насыщена своеобразными синонимами, которыми он заменяет забытые слова: так, Солнце он называет «Жёлтый лик» (вариант — «Жёлтая морда»). О себе Голлум говорит главным образом в третьем или во втором лице, иногда во множественном числе («мы»), хотя изредка, в особенности когда в нём просыпается личность Смеагола, он называет себя «я». Сэм и Фродо считают это признаком искренности его речей. Особенно известно присловье Голлума «Моя Прелесть» (англ. My Precious): так он называет Кольцо (а в «Хоббите» — и самого себя).

Этимология имени

Имя Смеагол происходит от древнеанглийского слова smygel (др.-англ. «нора», «место, в которое вползают»); его Толкин также использовал в слове «смиал» (др.-англ. smial), которым хоббиты называли свои наиболее крупные норы[3]. Более отдалённо это имя также связано с именем дракона Смауга, которое является формой прошедшего времени прагерманского глагола smugan (прагерм. «протискиваться в дыру»)[4]. Подлинное имя Смеагола на вестроне — Трахальд (др.-англ. Trahald, переводится как «рытьё нор», «ввинчивание вглубь»), связанное таким же образом с настоящим именем Смауга на языке Дейла, Трагу (англ. Tragu)[5].

Имя Голлум могло быть взято из древненорвежского языка, в котором есть слово gull (другая форма — goll), которое означает «золото, сокровище, драгоценность»[6], а в словосочетании fingr-gull также обозначает «кольцо»[7].

Биография

В последнем тысячелетии Третьей Эпохи хоббит Смеагол жил в маленьком селении, которое располагалось на берегу реки ОболониК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3347 дней], впадающей в Андуин. Именно на берегах Оболони во втором году Третьей Эпохи погиб Исилдур и трое его старших сыновей, а Кольцо Всевластья было потеряно.

В 2463 году Т. Э. хоббит из племени хватов и родственник Смеагола, Деагол, случайно нашёл в реке Кольцо. Едва увидев Кольцо, Смеагол сразу же захотел получить его от Деагола как «подарок на день рождения», но Деагол, также оказавшийся под властью Кольца, отказал ему, что и привело к смертельной схватке. Смеагол убил своего родича и забрал Кольцо себе.

Кольцо быстро подчинило Смеагола и изменило его характер в худшую сторону, и за преступления хоббита изгнали из племени. В это время он получил прозвище «Голлум» из-за непонятных звуков, которые он произносил. В 2470 году Третьей Эпохи он уходит в Туманные Горы, надеясь найти у корней гор новую жизнь. С того времени он стал называть себя «мы», а Кольцо именовать «прелестью». Кольцо заметно продлило его жизнь, и почти 500 лет он жил на островке посреди подземного озера, окончательно став рабом Кольца и потеряв облик хоббита.

Во время похода Бильбо Бэггинса и гномов (см. «Хоббит, или Туда и обратно») путешественники попадают в глубины Туманных Гор, и заблудившийся хоббит, Бильбо, находит Кольцо Всевластия, неожиданно «потерянное» Голлумом в одном из туннелей гоблинов. Последний встречается с Бэггинсом и после игры с ним в загадки (последняя загадка Бильбо: "Что лежит у меня в кармане?"), проиграв, понимает, кто нашёл его «прелесть» и пытается напасть. Бильбо едва избегает смерти, случайно надев Кольцо.

По замыслу Толкина, Бильбо Бэггинс, который частично оказался под властью Кольца, обманывает Гэндальфа и гномов — так, он рассказывает, что якобы «выиграл» Кольцо в «игре в загадки», хотя на самом деле Кольцо Бильбо нашёл на полу и не стал потом возвращать владельцу.

С другой стороны, Бильбо не стал убивать Голлума, несмотря на то, что несколькими минутами раньше тот сам хотел убить его, хотя полученная благодаря Кольцу невидимость давала хоббиту такую возможность. Маг Гэндальф подозревает, что Кольцо у Бильбо волшебное, но не знает его истинной силы, опасаясь даже прикасаться к нему.

Следующие три года Голлум невыносимо страдает без Кольца и, наконец, в 2944 году Третьей Эпохи выходит на поверхность, начиная поиски «вора». В своих скитаниях Голлум по непонятным причинам (возможно, по зову истинного Хозяина Кольца, Саурона) пытается пробраться в Мордор, где встречается с Шелоб и чудом остаётся в живых, вступив с ней в союз и пообещав доставлять ей живые жертвы. Последующие тридцать лет он проводит в поисках Кольца, иногда возвращаясь к Шелоб.

В это время (3001 г. Т. Э.) Гэндальф догадывается, каким кольцом владеет Бильбо, и охрана Шира усиливается. Маг пытается найти Голлума и просит Арагорна помочь ему. Однако в 3009 году Голлум попадает в руки Саурона и под пытками рассказывает о Кольце и его местонахождении. Девять назгулов покидают Мордор и направляются в Шир. Вслед за ними выпускают Голлума; Арагорну и Гэндальфу удается изловить его и некоторое время он пребывает у эльфов Лихолесья, однако ему помогают сбежать орки. Он выслеживает Братство Кольца в Мории и встречается с Фродо 29 февраля 3019 года. Пытаясь отнять у хоббитов Кольцо, Голлум нападает на них в открытую, однако хоббиты одолевают его и принуждают служить им проводником, заставив дать клятву именем Кольца служить его тогдашнему обладателю (Фродо). Тем не менее, Голлум не оставляет попыток завладеть его «Прелестью» и предлагает хоббитам провести их в Мордор тайным путём через перевал Кирит Унгол, где находится логово Шелоб. Таким образом, Голлум рассчитывал с помощью чудовища расправиться с хоббитами и самому завладеть бесхозным Кольцом. Однако его замысел провалился, а сам Голлум, напав на Сэма, остался жив лишь чудом.

В Мордоре Голлум тайно следовал за Фродо и Сэмом к Ородруину, выжидая удобного случая, чтобы завладеть Кольцом. 25 марта 3019 года Третьей Эпохи хоббиты добрались до пещеры у жерла горы — Саммат Наур. Они вознамерились бросить Кольцо в лаву, но оказалось, что это совсем не так просто — любое существо оказывается под полной властью Кольца и противостоять этому невозможно. Стоя на краю пропасти, Фродо объявил себя Властелином Кольца, но на него внезапно напал Голлум. В схватке Голлум откусил палец соперника вместе с Кольцом, но почти тут же, прыгая от радости, свалился в пропасть. Кольцо упало в лаву Ородруина и было уничтожено; Голлум тоже погиб, сыграв таким образом решающую роль в истории с кольцом.

Очевидно, такая судьба была давно предначертана ему: Голлуму удавалось выходить невредимым из многих опасных ситуаций, его пощадили все «светлые» герои. Бильбо не убил его, хотя имел возможность, Гэндальф предостерегал Фродо от убийства Голлума; Фарамир также не стал убивать это существо (предоставив возможность решать этот вопрос Фродо). И даже Сэм, который ненавидел Голлума за его двуличность и предательство, оставил его в покое, повинуясь запрету Фродо. Голлум был самым ярым рабом кольца и готов был на всё ради него, но, не хотя этого, сам его уничтожил.

Создание и развитие

Согласно Дугласу Андерсону, прототип Голлума появляется в стихотворении Glip, написанном около 1928 года. Толкин в нём описывает живущее в пещере голодное существо с «двумя круглыми глазами», которые светятся во тьме[8].

В первом издании «Хоббита» Голлум представлен как относительно дружелюбное и почтенное существо, которое признаёт поражение в игре в загадки, и когда понимает, что кольцо потерялось, извиняется перед Бильбо и вместо кольца предлагает показать ему выход из пещеры. Джон Рейтлифф подчеркивает, что персонаж проявляет себя на удивление более достойно, чем Бильбо: тот знает, что завладел кольцом Голлума, но требует себе другое вознаграждение. В этой версии Голлум ещё не считается хоббитом; сам рассказчик говорит, что он не знает, «кто или что он был такое»[9], он просто «Голлум» или «старый Голлум»[10].

В 1937 году по просьбе издателя, который ждал продолжения «Хоббита», Толкин начал писать «Властелин Колец». В первом варианте главы «Тень прошлого» история Голлума, рассказанная Гэндальфом, уже была близка к окончательной версии. Разница в том, что Голлум сам находит Кольцо в реке, а его первоначальным именем было Дигол (др.-англ. Digol — «тайный», «скрытый»), а не Смеагол (позже имя Дигол изменилось в Деагол (др.-англ. Deagol) и было передано двоюродному брату Голлума)[11]. В записи, датированной 1939 годом, Толкин предположил, что Голлум, возможно, нашёл второе кольцо в Мордоре, но эта идея не получила дальнейшего развития[12]. В том же наброске уже присутствует финал «Властелина Колец»:

В этот момент Голлум — который, казалось, изменился и провёл их тайными тропами через Мордор — подходит и вероломно пытается отобрать Кольцо. Они борются, Голлум отбирает Кольцо и падает в Расщелину.

Tolkien J. R. R. Chapter XXII. New Uncertainties and New Projections // The Return of the Shadow / Ed. C. Tolkien — P. 380

В 1947 году, ещё в процессе написания «Властелина Колец», Толкин отправляет своему издателю различные поправки к «Хоббиту»[13]. В оригинальной версии 1937 года Голлум был готов отдать своё кольцо в качестве подарка Бильбо, но эта версия не согласуется с «Властелином Колец», где Кольцо имело слишком большое значение, особенно для Голлума. Поэтому Толкин планировал изменить историю встречи Бильбо Бэггинса с Голлумом. Он выслал издателю Стэнли Анвину переписанную версию главы «Загадки в темноте» как один пример изменений, необходимых для устранения противоречий с «Властелином Колец»[14]. К удивлению Толкина, новая версия главы была включена во второе издание «Хоббита», опубликованное в 1951 году[15]. Поставленный перед свершившимся фактом, Толкин всё же находит способ сохранить последовательность в своих произведениях: пролог к «Властелину Колец» включает в себя замечание, объясняющее, что версия 1937 года была ложью, рассказанной Бильбо для гномов, а новая версия содержит описание настоящих событий[16][17].

Источники вдохновения

Голлума часто сравнивают с Гренделем — чудовищем из древнеанглийской поэмы «Беовульф»[18]. В дополнение к их внешнему сходству «оба они ведут образ жизни, связанный с ночью, подземельем и водой»[19]. Голлума также сопоставляют с библейским Каином[20], который, согласно тексту «Беовульфа», является предком Гренделя. Оба убили близких родственников, Авеля и Деагола, и после этого их изгнали из семьи[19]: «[Голлум] совершил грех Каина, приобретая Кольцо и убивая своего двоюродного брата в завистливом желании обладать [Кольцом]»[21].

В одном из писем к сыну Кристоферу Дж. Р. Р. Толкин сравнивает отношение Сэма к Голлуму с отношением Ариэля к Калибану в пьесе «Буря» Уильяма Шекспира[22]. Лиза Хопкинс также проводит параллель между обхождением Фродо с Голлумом и обращением Просперо с Калибаном[23].

В литературе конца XIX — начала XX века Голлум сравнивается с Гагулой — колдуньей из романа Генри Хаггарда «Копи царя Соломона», изданного в 1885 году и прочитанного Толкином в молодости. В этом сравнении особенно выделяются физические характеристики Гагулы и её манеры разговора[24].

Другой возможный источник вдохновения состоит в сравнении Голлума с Големом из одноимённого фантастического романа Густава Майринка 1915 года. Помимо близости имён, Голлум и Голем Майринка являются человекоподобными созданиями неизвестного вида и обладают способностью к невидимости[7].

По мнению Дэйва Нельсона, на описание Голлума предположительно оказал влияние роман Герберта Джорджа Уэллса «Машина времени», а именно персонажи морлоки. У морлоков тусклая белая кожа и отражающие свет глаза. Как и Голлум, они сравниваются с пауками, боятся света и едят элоев, как Голлум ест гоблинов[25].

В произведениях Толкина Голлум сравним с персонажем Грима Гнилоуст из «Властелина Колец». Подобно Гриме, который в конечном счёте предаёт своего господина Сарумана, Голлум предаёт Фродо, оставив его в Логове Шелоб[26].

Сценические воплощения

Премии

Голлум получил кинопремию MTV, вместе с исполнившим его роль Энди Сёркисом, и лично забрал премию. При этом он произнес эмоциональную речь против MTV[27].

Критика и отзывы

Известная фраза Голлума «Моя прелесть» заняла 85 место в списке 100 известных цитат из американских фильмов за 100 лет по версии AFI. Персонаж в исполнении Серкиса занял 13 место в списке 100 величайших персонажей кино по версии журнала Empire[28].

Интересные факты

После кинотрилогии «Властелин колец» образ Голлума, в частности, его присказка «Моя прелесть» стали очень популярными и часто пародировались в различных фильмах, теле- и мультсериалах.

  • В сценке «Ужасы» 21-го выпуска «Кривого зеркала» одним из «ужасов» как раз был Голлум, которого пародировал Игорь Христенко.
  • В одном из выпусков сериала «Счастливы вместе» один из главных героев, Рома Букин, для комического эффекта начинает вести себя, как Голлум.
  • В третьем полнометражном мультфильме по сериалу «Футурама» — «Игра Бендера» один из главных героев, Фрай, сходит с ума и начинает вести себя и выглядеть, как Голлум.
  • В эпизоде «Возвращение братства кольца в две башни» мультсериала «Южный парк» у одного из главных героев — Баттерса — после просмотра порнографического фильма произошло нервное потрясение, из-за которого мальчик стал вести себя как Голлум и пытался заполучить «свою прелесть» — порно-кассету. Также в эпизоде «Забастовка уродов» и «Женщина с приросшим эмбрионом» присутствует некая медсестра Голлум, на голове которой находится умерший в детстве эмбрион: он похож на Голлума.
  • В мультсериале «Отчаянные герои: Мировое турне» один из персонажей, Изикил, одичал, находясь на борту самолета, где происходят основные действия шоу, и стал выглядеть точь-в-точь, как Голлум.[29]
  • В игре «Warcraft III: The Frozen Throne» после нескольких щелчков по юниту Ведьмак, тот произносит: «Я украл его, прелесть. Голлум, Голлум».
  • В одной серии 5-го сезона мультсериала «Американский папаша!» Роджер ведёт себя так же, как Голлум, и называет «прелестью» медаль. Также в этой серии он находит кольцо, которое даёт невидимость, но выбрасывает его.
  • В 17 серии 3-го сезона сериала «Теория большого взрыва» герои находят одно из бутафорских Колец Всевластья, использовавшихся при съёмках трилогии «Властелин колец» и начинают соперничать за право владеть им. Впоследствии одному из них, Шелдону, снится, что он заполучил Кольцо и радостно побежал в ванную. В собственном отражении он видит лицо Голлума и в ужасе просыпается.
  • В фильме «Похождения императора 2: Приключения Кронка» старик Руди, пришедший просить у Кронка денег на Эликсир Молодости Измы, когда Кронк дал ему пузырёк с Эликсиром, начинает вести себя, как Голлум и говорит: «Моя прелесть, мы не отдадим его ни за что!».
  • В серии «В бассейне» мультсериала «Сорвиголова Кик Бутовски» после драки в бассейне Кик произносит знаменитую фразу Голлума — «Наконец-то, моя прелесть».
  • В серии мультсериала «Черепашки-ниндзя» у Микеланджело появляется перстень и он произносит: «Моя прелесть!», ведя себя, как Голлум.

Напишите отзыв о статье "Голлум"

Примечания

  1. «Властелин Колец». Приложение F «Языки и народы Третьей Эпохи», ч. «в переводах»
  2. В одном из первых пересказов романа «Властелин Колец» на русский язык, пересказчики немотивированно изменили имя персонажа с Голлума на Горлума. Данное вмешательство в текст прижилось и по популярности не уступает оригинальному имени. В 1990 году в книге « Сказки английских писателей» в тексте «Хоббита» персонаж назван Голлум, а в сопроводительной статье — Горлум.
  3. Hammond, Scull, The Lord of the Rings: A Reader's Companion, 2005, pp. 27, 53.
  4. Карпентер, Джон Рональд Руэл Толкин. Письма, 2004, Письмо № 25. Редактору газеты «Обсервер».
  5. Tolkien, The Peoples of Middle-earth, 2002, pp. 53—54.
  6. Anderson, The Annotated Hobbit, 2012, p. 147.
  7. 1 2 Wendling, The Riddle of Gollum: Was Tolkien Inspired by Old Norse Gold, the Jewish Golem, and the Christian Gospel?, 2008.
  8. Anderson, The Annotated Hobbit, 2012, pp. 145—146.
  9. Tolkien, Rateliff, The History of The Hobbit. Part One: Mr. Baggins, 2007, pp. 166—167.
  10. Tolkien, Rateliff, The History of The Hobbit. Part One: Mr. Baggins, 2007, p. 156.
  11. Tolkien, The Return of the Shadow, 2002, Chapter III. Of Gollum and the Ring, p. 86.
  12. Tolkien, The Return of the Shadow, 2002, Chapter XXII. New Uncertainties and New Projections, p. 370.
  13. Карпентер, Джон Рональд Руэл Толкин. Письма, 2004, Письмо № 109. К сэру Стэнли Анвину.
  14. Карпентер, Джон Рональд Руэл Толкин. Письма, 2004, Письмо № 111. К сэру Стэнли Анвину.
  15. Карпентер, Джон Рональд Руэл Толкин. Письма, 2004, Письмо № 128. В «Аллен энд Анвин».
  16. Tolkien, Rateliff, The History of The Hobbit. Part Two: Return to Bag-End, 2007, pp. 284—287.
  17. Толкин, Властелин Колец. Книга I. Содружество Кольца, 1999, Пролог. 4. О том, как было найдено Кольцо.
  18. Anderson, The Annotated Hobbit, 2012, pp. 161—162.
  19. 1 2 Nahon, Gollum ou la personnification de l'Anneau, 2007, p. 110.
  20. Jeffrey, Tolkien as Philologist, 2004, p. 61.
  21. Wood, Tolkien’s Augustinian Understanding of Good and Evil, 2007, p. 101.
  22. Карпентер, Джон Рональд Руэл Толкин. Письма, 2004, Письмо № 64. К Кристоферу Толкину.
  23. Hopkins, Gollum and Caliban, 2007, p. 284.
  24. Rogers, Underwood, Gagool and Gollum: Exemplars of Degeneration in King Solomon's Mines and The Hobbit, 2000, p. 121.
  25. Drout, J.R.R. Tolkien Encyclopedia: Scholarship and Critical Assessment, 2006, p. 371.
  26. Chance, The Lord of the Rings: The Mythology of Power, 2001, p. 73.
  27. [youtube.com/watch?v=UUNYCGZMtI8 Gollum wins an Award] на YouTube
  28. [www.empireonline.com/100-greatest-movie-characters/default.asp?c=13 The 100 Greatest Movie Characters| 13. Gollum | Empire | www.empireonline.com]
  29. [totaldrama-tv.3dn.ru/forum/6-152-1 Информационная статья о Изикиле]

Литература

Ссылки

  • Голлум (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [tolkiengateway.net/wiki/Gollum Gollum] на сайте Tolkien Gateway
  • [www.tuckborough.net/gollum.html Gollum] на сайте Thain’s Book
  • [www.glyphweb.com/arda/default.asp?url=www.glyphweb.com/arda/g/gollum.html Gollum] на сайте Encyclopedia of Arda
  • Энди Серкис. [www.bbc.co.uk/russian/multimedia/2012/09/120922_serkis_gollum_putin.shtml Энди Серкис: Голлум намного агрессивнее Путина] (рус.). Интервью. Русская служба Би-би-си (24 сентября 2012). Проверено 24 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BTiPJWSw Архивировано из первоисточника 17 октября 2012].

Отрывок, характеризующий Голлум

В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.