Смеловский, Тимофей Андреевич

Тимофей Андреевич Смеловский
Дата рождения:	1 июля 1771(1771-07-01)
Место рождения:	Точное место неизвестно
Дата смерти:	21 октября 1815(1815-10-21) (44 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	ботаника, медицина, химия, фармакология
Место работы:	Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Smiel.». [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=9761-1 Персональная страница] на сайте IPNI Страница на Викивидах

Тимофе́й Андре́евич Смело́вский (1769, по другим данным 1 июля 1771 или 1772, родился в Малороссии — 21 октября 1815, Санкт-Петербург) — русский ботаник и врач, академик Санкт-Петербургской академии наук (с 1803), экстраординарный профессор по кафедре ботаники, химии и materia medica Санкт-Петербургской медико-хирургической академии (с 1803) и Академии наук.

Занимался изучением флоры Петербургской губернии, участвовал в исследовании задачи замены иноземных лекарственных растений отечественными, составил каталог растений Ботанического сада Санкт-Петербургской академии наук (1811).

Жизненный путь

Родился в семье священника под Киевом. Первоначальное образование получил в Харьковской семинарии, где учился вместе с братом Иваном, в 1788 году приехал в Санкт-Петербург и поступил в Санкт-Петербургскую генеральную госпитальную школу.

В 1789 году был определён подлекарем в Санкт-Петербургский генеральный госпиталь; в 1790 году был назначен в Смоленский драгунский полк, а в 1793 году послан вновь в госпитальную школу доучиваться. В 1795 году блестяще окончил курс школы и был оставлен при госпитале для дальнейшего усовершенствования. В 1796 году по представлению профессора химии Медико-хирургического училища В. М. Севергина Смеловский был произведён в адъюнкты химии и ботаники. 15 января 1799 года Смеловский был произведён в штаб-лекари за представленную им «обсервацию».

В 1798 году Санкт-Петербургское медико-хирургическое училище было преобразовано в Медико-хирургическую академию. С утверждением штатов профессоров и адъюнктов во вновь открытой Академии в 1799 году Смеловский был назначен адъюнкт-профессором ботаники и химии; исполняя эту должность, он часто заменял Севергина. 27 мая 1802 года конференция Медико-хирургической академии предложила Смеловскому присутствовать в её заседаниях вместо Севергина. 11 ноября того же года на место умершего профессора К. И.-Х. Рингебройга был назначен Смеловский, который приобрёл в Академии репутацию неутомимого труженика и очень способного преподавателя; при этом он был избран экстраординарным профессором по кафедре ботаники, химии и materia medica. Ему было поручено читать, кроме медицины, химию за Севергина и ботанику за Г. Ф. Соболевского. Служебные обязанности Смеловского были очень велики и разнообразны; лишь в 1803 году в помощь ему был назначен лаборант по химии. В 1804 году Севергин по слабости здоровья окончательно отказался читать лекции химии в Академии, и этот курс преподавал Смеловский до конца 1804 года, когда на кафедру химии был назначен А. И. Шерер.

В 1806 году, после назначения И. П. Франка ректором Академии, были открыты первые клиники; потребовалась научно обустроенная аптека, и Смеловскому было поручено участвовать в её устройстве и в составлении списка медикаментов, необходимых для аптеки и для клиник. При новом преобразовании Академии в 1808 году он был назначен профессором фармации.

В августе 1809 года Смеловский был послан в Тверскую губернию для исследования открытых там минеральных вод; вернувшись, он представил научную работу об этих водах. В сентябре 1809 года, имея в виду особые его заслуги, конференция Академии поднесла ему степень доктора медицины и хирургии honoris causa.

В 1810 году Смеловский вместе с профессорами И. Ф. Бушем и С. Ф. Гаевским разрабатывал в заседаниях Медицинского совета вопрос «о замене иностранных лекарственных материалов российскими произведениями». В том же году он снова взял на себя чтение лекций по ботанике. В 1811 году составил каталог растений вверенного ему Ботанического сада.

13 октября 1814 года Смеловский был утверждён в звании академика.

Через год, 21 октября 1815 года, Смеловский на 46 году жизни скоропостижно скончался. Семьи и родственников у него не было, и его имущество перешло в собственность Академии. Ботанический сад был продан вследствие материальной невозможности его поддерживать из-за недостатка средств.

Большое значение для развития ботаники в России, в частности, для разработки ботанической терминологии, имели перевод Смеловским (1800) известного труда К. Линнея «Философия ботаники» и написанное им «Критическое рассмотрение Линнеевой системы по царству растений» (1808).

Памяти Т. А. Смеловского

В 1831 году К. А. Мейер назвал в честь Т. А. Смеловского род растений Смеловския (Smelowskia C.A.Mey.) семейства Капустные (Brassicaceae).

Научные труды

• Вред от растений, в тени находящихся // Учёные известия : Прибавл. к № 81 «Санкт-Петербургск. вед.». — СПб., 1802. — С. 51. — то же в: Прибавл. к «Технич. журн.» (изд. Акад. наук). — Ч. II, 1806. — С. 264.
• Краткое рассмотрение Линнеевой системы. — СПб., 1808.
• Описание целительного ключа Тверской губернии, Кашинского уезда, в дачах Олсуфьева с показанием особ исцелившихся. — М., 1808. — то же в: «Всеобщий журн. врачебной науки», 1803. — В. VI. — № 3.
• Наставление о собирании, приготовлении и сбережении нарывных или шпанских мух с показанием тех полуденных губерний, в коих оне преимущественно водятся // Прибавл. к «Технич. журн». — Ч. III. — изд. Акад. наук, 1810. — С. 1118.
• Жабрик, маслянистое растение // Тр. Вольно-эконом. общ.. — Т. 62. — С. 31.
• Систематическое исчисление растений, находящихся в саду Императорской Академии Наук. — СПб., 1811.
• Замечания академика T. Смеловского сделанные при проезде его из Санкт-Петербурга в Орловскую губернию для исследования травы, называемой Матрионкою // Всеобщий журн. врачебной науки. — 1816. — Вып. II. — С. 183.

Переводы

• Линней. Философия ботаники / Пер. с лат. — СПб., 1800.
• Троммсдорф. Аптекарское искусство / Пер. с нем. — 1812.

Литература

• Смеловский Т. А. // Императорский Санкт-Петербургский ботанический сад за 200 лет его существования (1713—1913), ч. 3. — П., 1913—1915.
• Ильин Л. Краткий исторический очерк кафедры фармации и фармацевтического отделения Императорской военно-медицинской академии. — СПб., 1899. — С. 11—26.
• Змеев Л. Ф. Вып. I, тетр. II // Русские врачи писатели. — СПб., 1886. — 2-е изд., 1892
• История Императорской военно-медицинской академии за 100 лет, составленная комиссией. — СПб., 1898. — С. 93, 129, 184.
• Проф. Сущинский П. П. и Костюрин С. Д. Очерк истории кафедры Фармакология с рецептурою. — СПб., 1898. — С. 6, 7.
• Проф. Бородин И. П. Исторический очерк кафедры ботаники в Императорской военно-медицинской академии. — СПб., 1898. — С. 2, 7, 10.

Ссылки

• Смеловский, Тимофей Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/114126/Смеловский Смеловский, Тимофей Андреевич] в Большой биографической энциклопедии (Проверено 4 февраля 2010)

Отрывок, характеризующий Смеловский, Тимофей Андреевич

Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.