Смена-5

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Смена-5
</td></tr> Производитель ЛОМО
Год выпуска 1961-1962
Тип шкальный фотоаппарат
Фотоматериал плёнка типа 135
Размер кадра 24×36 мм
Тип затвора центральный, 1/250 - 1/30 и «В»
Объектив Триплет «Т-42» 5,6/40
Фокусировка ручная по шкале расстояний
Экспозамер ручная
Вспышка синхроконтакт «Х»
Видоискатель оптический
Масса  ?
 Изображения на Викискладе

Сме́на-5 — малоформатный шкальный фотоаппарат для начинающих фотолюбителей.

Производился с 1961 по 1962 год на ЛОМО (Ленинград).

Фотоаппарат «Смена-5» изготовлен с новым корпусом, в дальнейшем этот корпус применён на камерах шестой, седьмой, восьмой и девятой модели. В среде коллекционеров эти фотоаппараты именуются «Смена-классик».

Единственная модель из послевоенных «Смен» с объективом уменьшенной светосилы (f/5,6) и фотографическим затвором с уменьшенным диапазоном выдержек (1/30-1/250 сек).





Технические характеристики

Внешний вид

Синхроконтакт и кольцо установки выдержек Объектив «Т-42» 5,6/40 Футляр и фотоаппарат

См. также

Напишите отзыв о статье "Смена-5"

Ссылки

  • [photohistory.ru/index.php?pid=1207248177740334 Этапы развития отечественного фотоаппаратостроения. «Смена-5».]

Отрывок, характеризующий Смена-5

Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.