Смерть Курта Кобейна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Курт Кобейн, фронтмен популярной американской гранж-группы Nirvana, был обнаружен мёртвым у себя дома в Сиэтле, Вашингтон, 8 апреля 1994 года, на четвёртый день после своей смерти. Согласно полицейскому отчёту, он был найден лежащим на полу с простреленной головой, на груди у него лежало ружьё; неподалеку была обнаружена предсмертная записка. Официальная версия гласит, что причиной смерти Кобейна стало самоубийство, однако на эту тему существует множество теорий и спекуляций, одна из самых популярных — версия об убийстве.





Предыстория

К началу 1994 года отношения Курта Кобейна с женой, вокалисткой Hole Кортни Лав, и другими участниками Nirvana сильно ухудшились. Кобейн страдал от тяжёлой героиновой зависимости и, хотя он несколько раз проходил курсы лечения, но всякий раз неизменно возвращался к наркотикам. «Он был [тогда] очень тихий. Отстранился от всех своих отношений, ни с кем не общался», — вспоминал Дэйв Грол в интервью с биографом Кобейна Чарлзом Кроссом[1]. Крис Новоселич, вспоминая об их совместной поездке к дилеру, у которого Кобейн приобретал героин, высказался ещё категоричнее: «Всё, чего он хотел — это обдолбаться до потери сознания… Умереть — вот чего он хотел»[2]. В начале 1994 года организаторы музыкального фестиваля Lollapalooza предложили Nirvana принять участие, но он отверг это предложение, что спровоцировало новую волну ссор с Кортни, считавшей, что ему не следует упускать такую возможность, и сделало его отношения с менеджментом ещё более натянутыми[3].

В начале марта 1994 года Кобейн, находившийся в туре со своей группой, слёг с тяжёлым бронхитом и ларингитом. Второго числа он вылетел в Рим для лечения; на следующий день к нему приехала Кортни Лав. Наутро Лав обнаружила мужа лежащим без сознания. Музыкант был немедленно доставлен в больницу и пришёл в себя только на следующий день; обследование показало, что у него была передозировка рогипнолом, который он запил шампанским. Курт заявил, что это была случайная передозировка, однако многие рассматривают этот эпизод как его первую попытку самоубийства. Пять дней спустя его выписали, и супруги вернулись домой в Сиэтл.

18 марта Лав вызвала полицию, сообщив, что её муж заперся в комнате с ружьём и угрожает покончить с собой. Когда полицейские прибыли, Кобейн заявил, что не собирался убивать себя и просто хотел «спрятаться» от Кортни, с которой у них состоялась крупная ссора. После протестов Курта Лав отказалась от своих слов. Полиция конфисковала несколько предметов оружия (Кобейн увлекался стрельбой и коллекционировал ружья) и банку таблеток неизвестного происхождения.

25 марта Кортни Лав созвала десять человек из числа друзей Курта и сотрудников его звукозаписывающей компании, чтобы они уговорили его отправиться на лечение от наркозависимости. Недовольный Кобейн вёл себя с пришедшими резко, протестуя и оскорбляя их, но в конце концов согласился пройти курс реабилитации. 30 марта он прибыл в клинику «Эксодус» в Лос-Анджелесе. Сотрудники клиники не подозревали о его возможном депрессивном настрое: на вид он вёл себя спокойно и даже весело играл со своей полуторагодовалой дочерью Фрэнсис Бин, когда её принесли повидаться с ним. Это был последний раз, когда он видел дочь: в тот же вечер он вышел во двор якобы покурить и перелез через двухметровую ограду (утром того же дня он пошутил, что это был бы «на редкость дурацкий способ побега»). Он воспользовался своей кредитной картой, чтобы взять билет на самолёт до Сиэтла. В самолёте его соседом оказался Дафф Маккаган из Guns N' Roses; несмотря на неприязненное отношение Кобейна к этой группе, он, казалось, был рад видеть Даффа. Они обсуждали общих знакомых, Курт признался, что покинул клинику, Маккаган, сам проходивший реабилитацию, выразил понимание. Кобейн вёл себя приветливо, но Маккаган позднее признавался, что что-то в его поведении его смутило: «Инстинкт говорил мне, что что-то было не так»[4].

В последующие дни Курта несколько раз замечали в разных местах Сиэтла, но ни Кортни Лав, ни друзьям по группе не удавалось установить его точное местоположение и выйти с ним на контакт. Кортни Лав заблокировала его кредитную карту, заявив, что она была украдена, чтобы ограничить его в возможностях передвижения, и наняла частного детектива, чтобы он помог ей выследить Кобейна.

Обнаружение тела

8 апреля 1994 года электрик по имени Гэри Смит (Gary Smith) прибыл в дом Кобейна, располагавшийся по адресу 171 Lake Washington Blvd East в Сиэтле, в 8 часов 30 минут для установки системы безопасности[5]. Смит несколько раз позвонил в дом, однако двери никто не открыл. Затем он заметил припаркованный в гараже, находившемся рядом с домом, автомобиль Volvo, и решил, что хозяева дома, возможно, в гараже или оранжерее, которая располагалась прямо над гаражом. Смит проверил гараж, затем поднялся по лестнице к оранжерее. Через стеклянную дверь оранжереи Смит заметил тело и предположил, что кто-то спит, однако, присмотревшись, он увидел кровь у левого уха и ружьё, лежащее поперёк тела. Так был обнаружен Курт Кобейн. В 8 часов 45 минут Гэри Смит позвонил в полицию и местную радиостанцию. Курт оставил предсмертную записку, написанную ручкой с красной пастой. В ней он жаловался, что «уже давно не получает удовольствия от прослушивания и написания музыки» и признавался в «чувстве вины» перед своими близкими и поклонниками, с которым он «не мог справиться»[6]. Записка была адресована «Бодде», его воображаемому другу детства.

Экспертиза показала, что Кобейн был мёртв уже несколько дней; как точную дату смерти назвали 5 апреля. В крови у музыканта было обнаружено значительное количество героина. В полицейском отчёте было указано, что смерть наступила в результате «проникающего огнестрельного ранения в голову»; причиной смерти было названо самоубийство.

Похороны

Публичная панихида по Кобейну состоялась 10 апреля в парке культурного центра Seattle Center. На церемонии была проиграна плёнка с заранее записанными посланиями от Новоселича, Грола и Кортни Лав, зачитавшей на кассету фрагменты из предсмертной записки мужа. Ближе к концу панихиды Лав появилась на ней лично. Вдова пообщалась со скорбящими поклонниками и раздала им часть одежды покойного мужа[7]. Частная панихида для родных и близких покойного состоялась в тот же день в Церкви Единства Правды (Unity Church of Truth)[8].

Тело Кобейна было кремировано. Кортни Лав, практикующая буддистка, привезла часть праха в монастырь при Намгьялском институте буддийских исследований (Namgyal Monastery Institute of Buddhist Studies) в Итаке, Нью-Йорк, где он был благословлён и добавлен в глину для изготовления ритуальных мемориальных статуэток (цаца), а часть оставила себе. В 1999 году на День Поминовения по инициативе матери музыканта Венди Кобейн была проведена окончательная церемония прощания с Куртом. Присутствовали Венди, Кортни Лав, отец Курта Дональд Кобейн, подруга и бывшая девушка Курта Трэйси Марандер и Фрэнсис Бин, а также приглашённый для проведения церемонии буддийский монах. В то время как он зачитывал поминальные молитвы, Фрэнсис Бин развеяла прах отца над ручьем Маклэйн-Крик в Олимпии[9], где Кобейн периодически жил и работал в конце 1980-х и начале 1990-x.

Версия об убийстве

Первым версию об убийстве Кобейна озвучил американский журналист Ричард Ли (англ.), который через неделю после смерти музыканта выпустил серию передач Kurt Cobain Was Murdered. В них он освещал детали полицейских отчётов и видеоматериалов как неправдоподобные[10].

Позже известным сторонником версии об убийстве стал Том Грант, частный детектив из Лос-Анджелеса, нанятый Кортни Лав (которая сама в это время находилась в Лос-Анджелесе) 3 апреля 1994 года, после того, как Кобейн сбежал из реабилитационной клиники 1 апреля 1994 года. Том Грант был нанят Кортни для поисков Курта, местонахождение которого было неизвестно с 1 апреля 1994 года (то есть с момента побега из реабилитационной клиники), а также для выяснения личности человека, который пытался воспользоваться заблокированной кредитной карточкой Курта за несколько дней до его смерти (позже Кортни призналась Гранту, что солгала насчёт кредитной карточки Курта; пытаясь ограничить передвижения своего мужа, она аннулировала его кредитную карточку, заявив, что она якобы украдена). Гранта, по словам, насторожили нелогичное поведение и путаные показания Кортни во время следствия. В процессе Грант установил, по его мнению, ряд интересных фактов. По утверждению частного детектива, кто-то хотел изобразить картину самоубийства и изобразил её почти убедительно. Главными доводами Гранта стали следующие утверждения[11]:

  • о крайне высоком содержании героина в крови музыканта:
    У Кобейна были обнаружены два следа инъекций на обеих руках; в крови было выявлено содержание следов введённой дозы героина, превышающей смертельную в три раза (1,52 мг на литр крови). По утверждению медицинских экспертов, одна смертельная доза героина вводит человека в кому в течение нескольких секунд, либо убивает его до того, как он успевает извлечь иглу шприца из вены. Человек, в крови которого содержатся три смертельные дозы, вряд ли может положить шприц и сопутствующие инструменты обратно в коробку, взять ружьё и выстрелить себе в голову (следствием была восстановлена именно такая последовательность событий)[10]. В то же время известно, что у людей, злоупотребляющих опиатами в течение длительного времени, толерантность к наркотикам повышается. На вопрос, мог ли Кобейн настолько «привыкнуть» к героину, чтобы указанная доза не только его не убила, но и не привела к полной потере сознания, двое из пяти судмедэкспертов, опрошенных новостной телекомпанией Dateline NBC, ответили утвердительно, остальные заявили, что имеющейся информации недостаточно для однозначного заключения[12]. Отмечалось также, что сведения об уровне героина в крови Кобейна не исходят из официальных медицинских или полицейских источников (по законам штата Вашингтон, такая информация является конфиденциальной), а основываются на публикации в «Seattle Post-Intelligencer», которая может оказаться ошибочной или неточной[13].
  • о предсмертной записке:
    По мнению Гранта, предсмертная записка Кобейна, являвшаяся в ходе следствия основным доводом в пользу версии о самоубийстве, не содержала прямого указания на уход из жизни. Записка не была адресована жене и дочери Курта, она написана фанатам Кобейна, которым он говорит о том, что уходит из музыкального бизнеса. Последние строчки: «Кортни, не останавливайся — ради Фрэнсис, ради её жизни, которая будет гораздо счастливее без меня; я люблю вас» — написаны с более сильным нажимом, нежели вся записка, и, по мнению сторонников версии об убийстве, были добавлены позднее посторонним человеком. В рамках работы над всё той же программой телекомпанией Dateline NBC было опрошено четверо экспертов-графологов, но ни один из них не подтвердил этого утверждения. Один из них заявил, что записка целиком и полностью написана Куртом Кобейном и почерк в ней, в том числе и в последних строчках, совпадает с известными образцами его письма. Другие трое ответили, что имеющихся данных недостаточно для однозначного заключения. Следует уточнить, что все исследования проводились с использованием не оригинального письма, а его ксерокопии[12].
  • об отпечатках пальцев:
    На ружье, из которого Курт сам якобы выстрелил себе в голову, не было обнаружено «отчётливых» (legible) отпечатков пальцев — ни посторонних, ни самого Курта[14].

Грант приходит к выводу, что заказчицей убийства была Кортни Лав. Отношения Лав с Кобейном в последние месяцы его жизни находились в критическом состоянии; детектив счёл, что певица испугалась возможного развода и предпочла избавиться от мужа. Незадолго до смерти Кобейн начал процесс оформления документов на развод, после оформления которых доля Лав в наследстве от погибшего мужа уменьшалась бы с 30 миллионов долларов (в качестве вдовы) до одного миллиона (в качестве бывшей жены).

Поддержал Гранта и документальный режиссёр Ник Брумфилд, автор фильма-расследования под названием Kurt & Courtney (1998). На сделанное им видеоинтервью с рок-музыкантом Элдоном «El Duce» Хоуком, включённое в фильм, нередко ссылаются сторонники теории об убийстве как на ещё одно доказательство того, что Кобейн был убит, а не покончил с собой: на этой записи Элдон объявляет, что Кортни Лав предлагала ему убить её мужа и обещала за это 50.000 долларов, сообщал, что знает, кем был убит музыкант, но имени преступника не раскрывал — только однажды он назвал имя некоего «Алана», после чего засмеялся и сказал: «Я сделаю так, чтобы ФБР поймало этого парня!». Всего через несколько дней после этого Хоук погиб под колёсами поезда на железной дороге (что, по мнению сторонников теории заговора, также представляется весьма подозрительным). В то же время, многие отнеслись к показаниям Эль Дуче критически; так, журналист Эверетт Тру, близко знавший Кобейна при жизни, пишет в своей книге «Nirvana: The True Story» (в российском издании — «Nirvana: правдивая история»), что Хоук на этом видео откровенно издевается над интервьюером. Сам Брумфилд в интервью, сделанном вскоре после выхода «Kurt & Courtney», объявил, что не верит в убийство: «Я думаю, он покончил с собой… Кортни лишь подтолкнула его к этому»[15].

Ян Хэлперин (Ian Halperin) и Макс Уоллес (Max Wallace) выпустили в 1999 году книгу под названием «Who Killed Kurt Cobain?», в которой они провели расследование версии об убийстве, а также взяли интервью у Тома Гранта. В итоге они пришли к выводу, что, хотя для теории заговора не хватает веских доказательств, смерть Кобейна всё ещё окружена множеством вопросов и дело об убийстве не следовало закрывать так быстро[10]. В 2004 году авторы написали вторую книгу, «Love and Death: The Murder of Kurt Cobain», в которой делаются аналогичные заключения[16].

В марте 2014 года, накануне годовщины смерти Кобейна, департаментом полиции Сиэтла были опубликованы дополнительные материалы, касающиеся обстоятельств его гибели[17], в том числе более тридцати фотографий с места события[18]. Кроме того, следователем по приостановленным и нераскрытым делам Майком Чесински было проведено вторичное расследование, в ходе которого были проанализированы полицейские документы и отчёты, а также многочисленные официальные и любительские публикации и документальные фильмы, посвящённые смерти музыканта. Вторичное расследование подтвердило изначальное заключение: самоубийство[19][20]. В ходе расследования были прояснены некоторые детали, касающиеся, в частности, того, как именно сработало ружьё. Обнародована также информация, согласно которой второго апреля мужчина, которого полиция идентифицировала как Курта Кобейна, выехал из дома Кобейнов на такси и посетил оружейный магазин, где приобрёл упаковку патронов, объяснив, что недавно был ограблен и хочет обезопасить себя. Такая же (вскрытая) упаковка патронов с чеком из того самого магазина от второго апреля была обнаружена рядом с телом Кобейна[19]. Полиция подтвердила, что часть материалов (в том числе медицинское заключение) не может быть опубликована по законам штата Вашингтон, предусматривающим конфиденциальность таких документов[19]. Том Грант, на этот момент готовящий к выходу независимый документальный фильм «Вымокший в отбеливателе» («Soaked in Bleach»), посвящённый смерти Кобейна, назвал полицейских Сиэтла «некомпетентными» и добавил, что «они ещё пожалеют об этом заявлении»[17]. Чесински в ответ подверг сомнению профессионализм Гранта и его методов расследования[17].

Реакция родных и знакомых

Некоторые из близких и друзей Курта также усомнились в том, что он сам покончил с собой, или, по крайней мере, выразили своё недоумение в связи с этим поступком. Марк Ланеган, давний приятель Кобейна, признался в интервью «Rolling Stone»: «Я никогда не предполагал, что он покончит с собой. Думал, у него просто тяжёлый период». Ким Гордон, басистка Sonic Youth, знавшая музыканта при жизни, заметила в интервью 2005 года: «Я даже не знаю, убил ли он себя сам. Некоторые его близкие так не считают…» и на вопрос, думает ли она, что Кобейн был убит неизвестными, ответила утвердительно. Говоря о «близких», Ким, возможно, ссылалась на Лиланда Кобейна, открыто объявлявшего, что, по его мнению, его внук не совершил самоубийство, а стал жертвой убийц. В том же интервью супруг Гордон, основатель Sonic Youth Тёрстон Мур, также сказал несколько слов о суициде Кобейна: «Он умер тяжёлой смертью; это была не просто передозировка, он убил себя с насилием и жестокостью. Это было так… агрессивно, а по жизни он не был агрессивным, он был умным, у него был необычный ум. Так что его поступок можно объяснить только так: вот, мол, вашу мать, какой жест. Но этот жест… с ним что-то не так, есть в нём что-то неестественное. Он как-то не очень укладывается в рамки того, что мы знаем обо всём этом»[21].

В свою очередь, многие из родных и знакомых Курта, в том числе его мать, Венди Кобейн, и его бывшие товарищи по группе, скептически относятся к версии об убийстве и соглашаются с официальным заключением или же вообще отказываются давать комментарии на эту тему. В интервью газете «Today» Венди сказала: «Самоубийство Курта не было случайностью. Он тщательно обдумал свой шаг и методично его осуществил. Последние два года я прожила в уверенности, что он скоро умрёт»[22]. Там же она отметила, что, по её мнению, «инцидент в Риме был… [его] первой попыткой уйти из жизни»: «Я сразу поняла, что это его радостное „выздоровление“ — не более чем шутовская инсценировка. Одной ногой он уже стоял в могиле». Двоюродная сестра Курта Беверли, врач-психиатр по профессии, особо подчеркивала тот факт, что в семье Кобейнов и до этого неоднократно встречались случаи самоубийства и психических заболеваний (в частности, оба его дяди по отцовской линии покончили с собой), а сам Курт имел диагноз биполярное аффективное расстройство («заболевание с характеристиками, свойственными клинической депрессии, но с перепадами настроения, которые могут выражаться в виде периодов гнева, эйфории, высокой энергичности, раздражительности, повышенной отвлекаемости или излишней самоуверенности»)[23]. После смерти своего знаменитого кузена она серьезно заинтересовалась темой суицида и его причин и посвятила себя работе по предотвращению самоубийств среди молодых людей, выпустив, среди всего прочего, книгу под названием When Nothing Matters Anymore: A Survival Guide for Depressed Teens («Когда уже ничто не имеет значения: пособие по выживанию для депрессивных подростков»)[24]. Дэйв Грол заявил, что всегда чувствовал, что Курту суждено умереть молодым[25]. Критически отнёсся к слухам об «убийстве» и журналист и музыкант Эверетт Тру, хорошо знавший и Кобейна, и Кортни Лав; в своей книге он приводит слова ещё одного знакомого Курта, Рене Наваррете: «Один парень позже разыскал меня через моего брата и высказал теорию заговора — о том, что Курта убили. Это смешно. Курт сам пару раз говорил мне, что если соберётся покончить жизнь самоубийством, то только так, именно таким способом. Мы шутили над этим. Шутили, сколько нужно принять наркотиков, чтобы суметь поднести к соб­ственной голове ружьё, — и так оно и случилось. Такой уж у нас был юмор — мы по-детски потешались над людьми и вещами»[26]. Менеджер Nirvana Дэнни Голдберг также резко относится к этой теории: в своей книге Dispatches From The Culture Wars: How The Left Lost Teen Spirit он упоминает об «идиотских интернетовских слухах, будто Кобейн не покончил с собой, а был убит» и признаётся, что мысли о смерти музыканта по-прежнему причиняют ему боль[27]. Лидер дроун-дум-группы Earth Дилан Карлсон, друг Курта, тоже очень резко отзывался о теории об убийстве и Томе Гранте: «Полнейший идиот… Совершенно некомпетентный человек. Я был с ним все те три дня, что он находился тут. Совершенно некомпетентный. Он собственную задницу без карты не найдёт»[13][28]. В фильме «Курт и Кортни» он заявил, что «сам убил бы» Кортни или кого-то ещё из окружения Курта, если бы считал их причастными к его смерти.

Грег Сэйдж, лидер влиятельной панк-рок-группы Wipers и один из кумиров Курта, знавший его при жизни, так прокомментировал смерть Кобейна в одном из своих интервью:

Я не хочу тут теоретизировать и строить какие-то предположения, я знаю только то, что он лично говорил мне: он совсем не был доволен своим положением. Думаю, успех казался ему чем-то вроде кирпичной стены. У него не было другого выхода, кроме как покончить со всем этим: для него всё это было слишком фальшивым, а он был очень искренним человеком, в нём вовсе не было фальши. Вообще в день, где-то примерно через две недели после его смерти, он собирался прийти сюда, чтобы записать несколько каверов на Ледбелли. Но это как бы держалось в секрете, потому что ему бы точно не позволили. И ещё подумайте: он был тогда в индустрии, где счёт шёл на миллиарды долларов, и если бы там прознали, что он хочет уйти [со сцены], они бы в жизни не дали ему этого сделать — ведь если бы он просто ушёл со сцены, он был бы полностью забыт; но если бы он умер, он был бы увековечен[29].

Фронтмен R.E.M. Майкл Стайп вспоминал:

Я говорил с ним по телефону, отчаянно пытаясь вытащить его из этого состояния. Самым искренним образом, как старший брат — Боже, ненавижу это выражение, — я старался убедить его не принимать происходящее слишком близко к сердцу, что он выберется из этой ситуации. Если бы Murmur [первый альбом R.E.M.] разошёлся тиражом в пять миллионов экземпляров, никто из нас [участников группы] не остался бы в живых. Я правда так считаю. Я бы умер с квалюйдом в крови. Квалюйдом и кучей порций «Джека Дэниэлса»[30].

Другие теории

Курьезная теория, циркулирующая в СМИ и Интернете, гласит, что самоубийство Курта Кобейна напрямую связано с машиной сновидений (стробоскопическое устройство, способное вызывать галлюцинации), которая, как утверждается, была обнаружена в доме, где скончался Кобейн[31]; незадолго до своей смерти он якобы «маниакально пристрастился к использованию устройства и везде возил его с собой»[32]. Сообщается, что во время одного из сеансов Кобейн услышал голос, приказывающий ему «самоустраниться», и якобы подчинился. Тем не менее, первые сообщения о связи самоубийства Кобейна с «машиной снов» появляются спустя значительное время после его смерти и исходят из сомнительных источников; всё указывает на то, что это не более чем городская легенда[33][34].

Напишите отзыв о статье "Смерть Курта Кобейна"

Примечания

  1. Кросс, c. 332. «He was really quiet. He was just estranged from all of his relationships. He wasn’t connecting with anybody»
  2. Кросс, с. 333. «He wanted to get fucked up into oblivion. … He wanted to die, that’s what he wanted to do»
  3. Кросс, гл. 22. «Everyone in Kurt’s life, from his managers to the rest of the band, thought Nirvana should embrace the opportunity, but Kurt balked at more touring. His reticence infuriated Courtney, who felt he should do the tour to shore up their financial future»
  4. Кросс, гл. 24
  5. [seattletimes.nwsource.com/html/musicnightlife/2008993909_zmus06dispatchcobain.html Seattle Tiems. Retrieved June 16, 2008], Rolling Stone
  6. [kurtcobainssuicidenote.com/kurt_cobains_suicide_note.html Текст предсмертной записки Курта Кобейна (англ.)]
  7. Michael Azerrad. Come As You Are: The Story of Nirvana (Doubleday, 1994), p. 350.
  8. Кросс, эпилог
  9. Кросс, с. 351
  10. 1 2 3 Halperin, Ian & Wallace, Max (1998). Who Killed Kurt Cobain?. Birch Lane Press. ISBN 1-55972-446-3
  11. [www.justiceforkurt.com/investigation/reasons.shtml Justice For Kurt Cobain - Reasons Why This Case Should Be Reopened], justiceforkurt.com. (англ.)
  12. 1 2 [www.nbcnews.com/id/4645881/ns/dateline_nbc-newsmakers/t/more-questions-kurt-cobain-death/#.U2NiBVeAaKE Lauer, Matt. «More questions in Kurt Cobain death?» Dateline NBC. April 5, 2004]
  13. 1 2 [www.justiceforkurt.com/investigation/rebuttals/anonymous/index.shtml Murder theory rebuttal]
  14. [www.justiceforkurt.com/investigation/reasons.shtml Justice for Kurt. Reasons why this case should be reopened]
  15. Miller, Prairie. «Kurt and Courtney: Interview with Nick Broomfield»
  16. Max Wallace, Ian Halperin. Love and Death: The Murder of Kurt Cobain. Atria 2005, 304 pages, ISBN 978-0-7434-8484-8
  17. 1 2 3 [www.cbsnews.com/news/dozens-of-new-photos-released-from-kurt-cobain-death-probe/ Dozens of new photos released from Kurt Cobain death probe. CBSnews.com]
  18. [www.cbsnews.com/pictures/new-kurt-cobain-death-scene-photos/ UPDATED: New Kurt Cobain death scene photos. CBSNews.com]
  19. 1 2 3 [www.cbsnews.com/news/new-clues-emerge-in-police-review-of-cobain-suicide-file/ New clues emerge in police review of Cobain suicide file. CBSnews.com]
  20. [www.cbsnews.com/news/kurt-cobains-death-was-indeed-a-suicide-police-say/ Kurt Cobain’s death was indeed a suicide, police say. CBSnews.com]
  21. [web.archive.org/web/20080418075203/www.beautifullyscarred.net/article44.htm Stephen Dalton. Suicide Blond. Uncut], Aug. 2005
  22. [nirvanaall.ru/stat.php?i=yaznala «Я знала, что он скоро умрет…» — nirvanaall.ru]
  23. [web.archive.org/web/20070202043704/www.ahealthyme.com/topic/cobainqa Even in His Youth: Interview With Beverly Cobain]The first two suicides were also Cobain males, my father’s brothers, both with guns. Studies show that one suicide in a family puts other members of that family at higher risk for suicide, and that has certainly been borne out in the Cobain family. <…> Kurt was diagnosed at a young age with Attention Deficit Disorder [ADD], then later with bipolar disorder [also known as manic-depression]. Bipolar illness has the same characteristics as major clinical depression, but with mood swings, which present as rage, euphoria, high energy, irritability, distractibility, overconfidence, and other symptoms.
  24. [edition.cnn.com/books/beginnings/9808/when.nothing.matters/index.html CNN — When Nothing Matters Anymore]
  25. [www.nme.com/news/nirvana/48303 Dave Grohl: 'I knew Kurt Cobain was destined to die early' ]
  26. Тру, Эверетт. Nirvana: правдивая история.
  27. Goldberg, Danny. Dispatches From The Culture Wars: How The Left Lost Teen Spirit. Miramax, 2003
  28. ([www.dsl.org/earth/dylanint.shtml оригинал])
  29. [www.smokebox.net/archives/interviews/sage801.html Smokebox: Interview With Greg Sage]
  30. [www.newsweek.com/everybody-hurts-sometime-188414 Everybody Hurts Sometime. Интервью Newsweek с Майклом Стайпом]
  31. Southwell, David; Twist, Sean. Unsolved Celebrity Mysteries. — The Rosen Publishing Group, 2007. — P. 12. — ISBN 9781404210820.
  32. Sandford, Christopher. Kurt Cobain. — De Capo Press, 2004. — P. 346. — ISBN 9780786713691.
  33. [www.justiceforkurt.com/investigation/hoaxes.shtml Justice for Kurt Cobain — Hoaxes and Myths]
  34. [www.justiceforkurt.com/coverage/magazines/high_times.shtml Who Killed Kurt Cobain? by Tim Kenneally & Steve Bloom. High Times magazine, April 1996]

Источники

  • Cross, Charles (2001). Heavier Than Heaven: A Biography of Kurt Cobain. Hyperion. ISBN 0-7868-8402-9.
  • murders.ru/lenta_110.html

Отрывок, характеризующий Смерть Курта Кобейна

Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.