Смирдин, Александр Филиппович

Смирдин Александр Филиппович
Дата рождения:	21 января (1 февраля) 1795(1795-02-01)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	16 сентября (28 сентября) 1857(1857-09-28) (62 года)
Место смерти:	Петербург, Российская империя

Александр Филиппович Смирди́н (1795—1857) — русский книгопродавец и издатель. Главная заслуга Смирдина заключается в удешевлении книг, в достойной оценке литературных произведений, как капитала, и в укреплении прочной связи между литературой и книготорговлей. Его деятельность сыграла значительную роль в истории русского просвещения.

Биография

Родился в Москве 21 января (1 февраля) 1795 года. В тринадцать лет Смирдин определился в книжную лавку московского книгопродавца П. А. Ильина, а затем служил приказчиком в книжном магазине Ширяева. В 1817 году перешёл на службу к петербургскому книгопродавцу П. А Плавильщикову, который оказывал ему безграничное доверие и вскоре поручил ему ведение всех своих дел. В 1823 году Плавильщиков умер. Оставленное им завещание предоставляло Смирдину право, за его службу, купить весь товар книжного магазина, библиотеку и типографию по той цене, по какой он захочет, но Смирдин не воспользовался этим правом, а сделал вызов всех книгопродавцев для оценки имущества Плавильщикова и сам назначил цену выше всех.

С этого времени начинается самостоятельная книгопродавческая и издательская деятельность Смирдина (первым его изданием был «Иван Выжигин» Булгарина). Вскоре Смирдин расширил торговлю, переехал из Гостиного двора к Синему мосту, а затем и на Невский проспект, в дом Петро-Павловской церкви. В это время он уже хорошо знаком со многими современными ему писателями, и на праздновании им новоселья присутствовали Жуковский, Пушкин, Крылов и другие писатели. В память этого праздника был издан сборник «Новоселье»(1833 год), составленный из произведений гостей на новоселье.

Плодом продолжительной и неутомимой издательской деятельности Смирдина является длинный ряд самых разнообразных изданий: научных книг, учебников, произведений художественной литературы. Смирдин издал сочинения Карамзина, Жуковского, Пушкина, Крылова и других, а также некоторых других писателей, которые, может быть, не были бы никогда изданы, не будь Смирдина. Всего Смирдин издал книг на больше чем на три миллиона рублей. В 1834 году он основал журнал «Библиотека для Чтения», явившимся самым распространённым журналом своего времени и положивший собой начало так называемым «толстым» журналам. Щедрость Смирдина в отношении гонорара привлекла к участию в его журнале лучших современных писателей. Одновременно Смирдин издавал сочинения большинства современных писателей, а в конце 1840-х годов предпринял «Полное собрание сочинений русских авторов», начиная с Ломоносова, Тредьяковского и др.

Отношение современных писателей к Смирдину носило характер задушевной дружбы. Ценя в нём начитанного и образованного во многих отношениях человека, многие писатели постоянно навещали его, проводя целые часы в беседе с ним. Со своей стороны Смирдин, преданный интересам литературы, относился с замечательным радушием к её представителям и не упускал случая оказать им ту или иную услугу. Каждое хорошее сочинение находило в нём издателя; каждый начинающий талант мог рассчитывать на его поддержку.

Довольно продолжительное время издания Смирдина широко распространялись и предприятия его шло успешно, но затем дела его пошатнулись. Причиной этого была его необычная щедрость в оплате литературного труда. Крылову за право издания его басен в количестве сорока тысяч экземпляров Смирдин уплатил 40000 рублей (ассигнациями). Пушкину он платил за каждую строку стихов по «червонцу», а за стихотворение «Гусар», напечатанное в «Библиотеке для чтения» 1834 года, уплатил 1200 рублей. Бескорыстие Смирдина и доверчивость его при отпуске книжного товара довели его, в конце концов, до полнейшего разорения; невзирая на поддержку со стороны правительства, разрешившего ему устройство лотереи для разыгрывания книг, Смирдин был объявлен несостоятельным должником. Библиотеку Смирдина в 1847 году приобрёл ранее служивший у него П. И. Крашенинников.

Последнее время своей жизни он провёл в совершенной нищете. После его смерти петербургскими книгопродавцами был издан «Сборник литературных статей, посвящённых русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя Александра Филипповича Смирдина», в пользу его семейства и на постановку на его могиле памятника.

Большую ценность имеет составленная В. Г. Анастасевичем «Роспись российским книгам для чтения из библиотеки А. Смирдина» (1828—1832), долгое время служившая единственной справочной книгой по русской библиографии. Кроме «Библиотеки для Чтения», Смирдин издавал «Сын Отечества», с 1838 года, под редакцией Н. А. Полевого и Н. И. Греча.

Умер в Петербурге 16 сентября (28 сентября) 1857 года. Похоронен на Волковом кладбище.

Упоминания в литературе

В «Ревизоре» Н. Гоголя Хлестаков хвастается, что ему «Смирдин даёт за это [всем поправляет стихи] сорок тысяч»

Литература

• Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция Книжная лавка Смирдина. — М.: Федерация, 1929 (переизд. — М.: Аграф, 2001).
• Кишкин Л. С. Честный, добрый, простодушный… Труды и дни Александра Филипповича Смирдина. — М.: «Наследие», 1995.
• Смирнов-Сокольский Н. Книжная лавка А. Ф. Смирдина. М.: Издательство Всесоюзной книж. палаты, 1957.
• Говоров Александр. Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Смирдин и сын. Исторический роман. — Издательство «Терра», 1993.

Источники

• Смирдин, Александр Филиппович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1900. — Т. XXXa. — С. 528.
• В. Греков. Смирдин, Александр Филиппович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1904. — Т. 18: Сабанеев — Смыслов. — С. 646—647.

Отрывок, характеризующий Смирдин, Александр Филиппович

Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.