Смирнов, Владимир Михайлович (нарком)

Владимир Михайлович Смирнов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Народный комиссар торговли и промышленности РСФСР
с 1918 год
Глава правительства:	Владимир Ильич Ленин
Рождение:	1887(1887) Москва
Смерть:	26 мая 1937(1937-05-26) Москва
Партия:	ВКП(б) 1907—1927
Образование:	высшее
Профессия:	юрист, экономист

Влади́мир Миха́йлович Смирно́в (1887 — 26 мая 1937) — революционер, один из руководителей большевистского вооружённого восстания в Москве в 1917 году, народный комиссар торговли и промышленности РСФСР (1918). Участник Левой оппозиции. Расстрелян 26 мая 1937 года.

Биография

Владимир Смирнов родился в Москве в семье чиновника. По окончании юридического факультета Московского университета работал в земских учреждениях и в архивах. Участвовал в революции 1905—1907 годов; с 1907 года — член РСДРП, большевик, в партию вступил вместе с другими участниками марксистского кружка, среди которых были В.В. Оболенский, Д.П. Боголепов, В.М. Фирсов и другие. Был агитатором Московского комитета РСДРП, работал в газетах «Наш путь» и журнале «Спартак».

В 1914 году Смирнов был мобилизован в армию, служил в чине прапорщика в 61-й артиллерийской бригаде на Западном фронте.

В 1917 году

После Февральской революции Смирнов был переведён в Москву, где стал сотрудником, а затем членом редколлегии газеты «Социал-демократ», членом Московского комитета РСДРП(б). Делегат VI съезда РСДРП(б) от московской организации.

В октябре 1917 года Смирнов в качестве члена Военно-революционного комитета был одним из руководителей Октябрьского вооружённого восстания в Москве. 28 октября был избран членом Боевого штаба при МВРК, где отвечал за артиллерию и поступление резервов. Вечером того же дня подписал договор МВРК с Комитетом общественной безопасности о капитуляции юнкерских сил. В ноябре 1917 года был отозван в Петроград.

После Октябрьской революции

После Октября Смирнов работал в Моссовете и ВСНХ РСФСР, затем в 1918 году стал наркомом промышленности и торговли РСФСР, занимал также ряд других постов. В феврале — марте 1918 года был членом Комитета революционной обороны Петрограда.

В 1921—1927 годах Смирнов был членом коллегии Совета Труда и Обороны, председателем финансовой комиссии ВСНХ, членом президиума Госплана и Коллегии ЦСУ СССР. В этот же период, в 1924—1926 годах, он одновременно входил в состав редколлегий газет «Правда» и «Экономическая жизнь».

В оппозиции

В 1920—1921 годах Смирнов был одним из лидеров группы «демократического централизма», а в 1923 году — одним из лидеров Левой оппозиции, подписал «Заявление 46-ти». В 1926 году вместе с Т. В. Сапроновым образовал собственную группу, исключённую из партии в декабре 1927 года, на XV съезде. 31 декабря 1927 года был арестован и приговорён к высылке из Москвы в Уральскую область сроком на 3 года. Ссылку отбывал в Берёзове, где был поселен на квартиру к информатору ОГПУ по кличке «Колчак». В начале 1930 года В. М. Смирнов около месяца находился в Верхне-Уральском политизоляторе; 29 января ОСО при НКВД СССР был приговорён к 3 годам тюремного заключения; содержался в Суздальском политизоляторе особого назначения. 10 ноября 1932 года срок заключения был продлён на 2 года. 4 ноября 1934 года был выслан на 3 года в Западно-Сибирский край, в город Ойрот-Тура.

После убийства Кирова было сфабриковано уголовное дело против лидеров так называемой «контрреволюционной децистской организации Сапронова Т. В. и Смирнова В. М.». По этому делу в марте 1935 года Смирнов был вновь арестован и по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 22 мая 1935 года вновь заключён в тюрьму сроком на 3 года.

В начале 1937 года, находясь в Суздальской тюрьме особого назначения, В. М. Смирнов направил письма наркому внутренних дел Ежову и прокурору СССР Вышинскому, протестуя против своего заключения. 20 апреля был этапирован в Москву и 26 мая 1937 года на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством В. Ульриха по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации был приговорён к высшей мере наказания. Смирнова расстреляли в тот же день. На суде Смирнов не признал себя виновным и отверг обвинения в контрреволюционной деятельности.

16 ноября 1960 года Пленумом Верховного Суда СССР В. М. Смирнов был частично реабилитирован — по последнему своему приговору. Полностью реабилитирован в 1990 году.

Ссылки

• Владимир Волков. [www.wsws.org/ru/2000/mai2000/smir-m25.shtml Портреты лидеров революции и борьбы против сталинизма 20-30-х годов В. М. Смирнов и группа «демократического централизма»] 25 мая 2000 г.
• [revarchiv.narod.ru/smirnovvm/oeuvre/leninflag.html Под знамя Ленина]
• [revarchiv.narod.ru/smirnovvm/oeuvre/kharetchko.html Письмо к Т.И. Харечко]

Отрывок, характеризующий Смирнов, Владимир Михайлович (нарком)

Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.