Смит, Брикс

Брикс Смит Brix Smith
Брикс Смит и The Fall. 13 апреля 1984 года
Основная информация
Полное имя	Лора Элиз Сэлинджер
Дата рождения	12 ноября 1962(1962-11-12) (61 год)
Место рождения	Лос-Анджелес Калифорния
Страна	США США
Профессии	певица гитаристка
Инструменты	вокал гитара
Жанры	панк-рок пост-панк
Коллективы	Fall The Adult Net
Лейблы	Beggars Banquet Records Phonograph Records

Брикс Смит (англ. Brix Smith-Start, урожденная Лора Эли́з Сэлиндждер, 12 ноября 1962 года, Лос-Анджелес, Калифорния) — американская рок-исполнительница, певица, автор песен и гитаристка, наибольшую известность получившая как участница британской пост-панк группы The Fall, а впоследствии и собственного коллектива The Adult Net.

Биография

Лора Эли́з Сэлинджер (англ. Laura Elisse Salenger) родилась 12 ноября 1962 года в Лос-Анджелесе. Её родители развелись, когда дочери был год. Брикс росла на Голливудских холмах и слушала The Beach Boys, Mamas & Papas, Creedence Clearwater Revival, Crosby, Stills, Nash & Young, Sly and the Family Stone; в качестве особо любимых отмечая (впоследствии) альбомы Revolver и Bridge Over Troubled Water. Кумиром юности Брикс был Джимми Пейдж, чьё творчество пробудило в ней интерес к гитаре. До поступления в колледж уроки игры она получала лишь от отца, игравшего блюграсс, а также знакомой её няни, обувшей девочку песням Джоан Баэз.

Значительное влияние на неё оказала мать — точнее, жизненный опыт последней. Брикс рассказывала:

Моя мама росла в бедности, позади у неё были разбитая семья и несчастливое детство. Но она была очень умна и, получив стипендию, поступила в Беркли; поначалу была толстой и некрасивой, но в университете расцвела и стала одной из ведущих моделей 1960-х. Она работала в предвыборном лагере <Джона> Кеннеди, вместе с Бобби Кеннеди и Пьером Сэлинджером (Pierre Salinger). Потом пришла в CBS News, в программу 60 Minutes, проделала путь от журналистского расследования к продюсированию. С новой программой новостей она перебралась в Чикаго, а потом стала главой Motion Pictures штата Иллинойс. Именно она выпустила фильм 'Братья блюз'. Это была умная деловая женщина, заработавшая для штата миллионы долларов, но при этом – чудесная женщина и мать, настоящий источник вдохновения… Брикс Смит, NME, 1989

В школьные годы Брикс постоянно курсировала из Чикаго в Лос-Анджелес — от незадолго до этого вышедшей замуж матери к только что женившемуся отцу. В Беннингтонском университете (штат Вермонт) Лора изучала литературу и театральное искусство; здесь же деньги, выделенные ей в первом семестре на учебники, она (вдохновлённая впечатлениями от игры Питера Хука, New Order) потратила на бас-гитару, старый Carvill.

Взяв академический отпуск на год, она отправилась в Чикаго, где как (ошибочно) полагала, ей будет проще получить контракт. Здесь она поселилась на третьем этаже дома матери, где вскоре организовала репетиционную студию своей группы Banda Dratzing (заголовок был заимствован из «Заводного апельсина»). Группа, в которой Лора пела и играла на бас-гитаре, исполняла (по её же определению) среднее между Joy Division и The Go-Go’s. К этому времени за ней уже закрепилось прозвище Brix — в честь любимой песни «Guns of Brixton» (The Clash).

The Fall

Впервые о своей будущей группе Брикс услышала от подружки:

Тогда, в 1982 году, я была увлечена музыкой. Мы с подругой Лайзой каждый день ходили в магазины Wax Trax в поисках работы, а вместо этого накупали себе кучи пластинок. Однажды, когда мы перебирали пластинки, Лайза вскрикнула: 'Бог мой, да это же Slate [sic] The Fall. Ты должна это послушать!' Она всегда восторгалась The Fall, но я слушать их не хотела, потому что думала, что это хардкор-бэнд вроде Bad Drains. Но в тот день мы пошли домой и я впервые услышала The Fall и мне показалось, что это — само великолепие. Брикс Смит

Брикс говорила, что с самого начала услышала в группе нечто уникальное — не принадлежащее ни к панку, ни к рок-н-роллу. «…Слова привели меня в ярость, потому что я ничего там вообще не поняла. И мои первые слова были, когда я встретили Марка, — Это был лучший концерт в моей жизни, но эти слова… Как же они меня бесят!»

Две недели спустя The Fall выступали в Cabaret Metro. «Стивен Хенли был совершенно гипнотичен. Марк Э. Смит меня испугал», — вспоминала она. Тем временем подруга куда-то исчезла, оставив Брикс в разгорячённой толпе. «Напуганная и обозлённая, я направилась в Smart Bar — там-то и увидела Марка», — вспоминала она. Брикс подошла к вокалисту The Fall и сходу заявила, что в восторге от музыки, но не понимает текстов. Двое немедленно подружились и вскоре очень сблизились. Смит прослушал демо-пленки Брикс, и они произвели на него такое впечатление, что он попросил разрешения на использование одной из песен в Perverted by Language.

19 июля они зарегистрировали свой брак в Бери, Англия, и уже осенью Брикс вошла в состав The Fall. Сама гитаристка говорила, что не имела ни малейших намерений становиться участницей группы: «Идея состояла в том, что Марк спродюсирует первый альбом Banda Datzing. Но услышав мою песню 'Everything For The Record', он захотел — и включить её в альбом Perverted By Language, и чтобы я приняла участие в её записи, как гитаристка». «…Потом мы решили, что я смогла бы создать хорошую контрастность в группе. Я добавляю ей драйв и при этом — немного гламура», — добавляла она. Смит утверждал, что даже после женитьбы ещё не знал, что Брикс играет на гитаре. «Это выглядит глупо, но я думал, что она — поющая басистка. Услышав, как она играет на гитаре, сказал: Ты должна играть с нами!». Брикс вспоминала об этом иначе:

Я тогда не умела играть на гитаре, была бас-гитаристкой, но он сказал: давай! - ты играешь, как Лу Рид. <Моя партия> прозвучала, как страдающий эмфиземой после пробежки в милю. А когда он попросил меня и спеть, я решила, что сейчас умру. Сыграла на неподключенной электрогитаре, просто перед микрофоном и спела в гитарный же микрофон и получилось очень интересно после того, как Марк сыграл на чем-то вроде трехструнной скрипке и наложил свою партию. Какая-то тут возникла магия. Так появилась песня «Hotel Bloedel».

Первые месяцы в составе The Fall явились для Брикс серьёзным психологическим испытанием. В Banda Dratzing она (как писал журнал Guitarist) «принадлежала сама себе, полнилась уверенностью и даже высокомерием, но теперь вся эта сила исчезла». Через каждый концерт Брикс, как она вспоминала, проходила, как сквозь огонь Преисподней. На лицах зрителей было написано: «Она просто жена вокалиста, она не умеет играть» «…Мрачная, угрюмая североанглийская группа трейнспоттеров и с ними вдруг — американская девчонка, о которой никто прежде не слышал. С ролью Йоко Оно я бы справилась, но вот с ролью Линды Маккартни?…», — вспоминала она. Пресса в один голос заявила, что Брикс собственноручно разрушила Fall. «Как вскоре выяснилось, он собственноручно спасла их — от самоповторов», — писал Guitarist. Марк Смит кипел от возмущения; вскоре, однако, публика признала его правоту: «презрение сменилось неохотным уважением, а год спустя выражение этого респекта стало вполне открытым». После альбома The Wonderful And Frightening World Of The Fall Брикс приняли окончательно. «Её песни сделались если не креативным остовом The Fall, то по крайней мере жизненно важным органом группы», — писал Guitarist. «Стоило мне самоутвердиться, как возникла искра, и с нею — новый взгляд на вещи. Даже в старые песни, думаю, я добавляю в них немного своих света и тени». Появление Брикс, как писал журнал Jamming, «омолодило бурлящий саунд» группы, при этом добавив многое в визуальный аспект.

«С точки зрения имиджа Брикс невероятна, и это замечательно», — говорил Смит в 1984 году. «Брикс хороша тем, что предлагает вещи, до которых я бы и за миллион лет не додумался. <Музыканты группы> от неё в восторге», — говорил он год спустя.

The Fall времён до-Beggars Banquet трудно даже припоминаются, и в этом — заслуга Брикс. Если бы не она, Fall-при-балетах, Fall образца I Am Kurious Oranj не было бы. <До Брикс,> сказать по правде, я был сам не свой. Песни мои были хороши, но… Плох был менеджмент, плоха — записывающая компания… У меня были дурные манеры! Она придала мне этот заряд, сразу же. В этом её прелесть. Ну, и она новатор, помимо всего прочего. Марк Э. Смит о Брикс, 1988 год

Музыкальные критики столь же высоко оценивали вклад Брикс в музыку The Fall. Многие отметили, что она заметно смягчила звучание группы и изменила её прежде «суровый» сценический облик. По словам Марка, Брикс всегда служила «контрапунктом» его собственным устремлениям. «Мы с ней здорово ладим поскольку можем совершенно откровенно давать друг другу советы, а это возможно потому, что мы с ней — совершенно разные люди», — говорил он.

Как отмечал Ричард Кук, Брикс пришла в The Fall, когда группа «переживала самый зимний период своей истории». Её первые же песни «зажгли новый свет в картине, которая сделалась к этому времени ужасающе мрачной», — писал он в Sounds. Именно идеи Брикс, «простые, но не простодушные», привнесли в The Fall, по мнению Кука, «ту искру, которой группе иногда недоставало». С этим соглашался Стив Хэнли: «Fall находились на грани распада. Брикс привнесла новую жизнь, новые идеи…», — утвержадл он. Вместе с тем, как считал Ричард Бун, менеджер Byzzcocks, «она предложила и чисто американское отношение к делу: давайте кое-что заработаем, сделаем хит».

Влияние Брикс ощущалось во всех альбомах, записанных с её участием: The Wonderful and Frightening World of The Fall (1984), This Nation's Saving Grace (1985), Bend Sinister (1986), The Frenz Experiment (1988), I Am Kurious Oranj (1988).

Фэны Fall в большинстве своём сходятся во мнении, что эра Брикс Смит (1984—1989) совпала с творческим пиком группы; это был определённо период наивысшей коммерческой видимости The Fall, не в последнюю очередь благодаря Брикс с её нескрываемыми поп-устремлениями и неоспоримой сексапильностью — тому неуловимому качеству, которого The Fall <без неё> были лишены в течение всей своей карьеры.

Оригинальный текст (англ.)  

Most fans of the Fall contend that the Brix Smith era (1984-1989) was the band's artistic high point, and it was certainly the group's period of highest commercial visibility, due in no small part to Brix's unapologetic pop leanings and her undeniable sex appeal, an intangible that the Fall have otherwise largely been without throughout their career.

— Стюарт Мэйсон. Allmusic

«Крутые Фолл-фанаты могут ворчать сколько угодно на тему, как Брикс изменила группу своим рок-гламуром, но это не Джон-и-Йоко: с Брикс на борту Fall произвели свои лучшие вещи», — писал Майкл Азеррад.

В конце 1989 года Брикс выступила в прессе со следующим заявлением:

Я покончила с The Fall. Я отдала группе шесть лет и сейчас концентрируюсь на Adult Net... Сказать прямо, музыка, которую я хочу играть, совершенно непохжа на ту, что играют The Fall. Все эти проблемы стали сказываться на моих отношениях с Марком, потому что все тут было очень драматично переплетено... В результате я больше не участница The Fall и я теперь не замужем

.

Занявшись собственным проектом, The Adult Net, Брикс не порвала связей с группой, и приняла участие в записи альбомов Cerebral Caustic (1995) и The Light User Syndrome (1996). В свою очередь и Смит помогал Adult Net — группе, в состав которой входил Саймон Роджерс (экс-The Fall).

Возвращение Брикс в группу состоялось в 1994 году — к взаимному удовольствию. Смит признавал, что к тому времени начал впадать в уныние; от бывшей жены — получил «хорошего пинка, предрасполагающему к развитию». «Вот что мне нравится в янки: они не злопамятны, как британцы», — замечал Смит. «Марк поначалу отвечал уклончиво: думал, я насчет денег», — рассказывала Брикс. В действительности же она позвонила, чтобы сказать, «какая великая группа Fall, и какой Марк гений», как много творческой свободы было здесь ей дано, и как ей этого не хватает. «Я сказала: если хочешь, чтобы мы снова что-нибудь написали, я готова. И он позвонил мне! (Расплывается в счастливой улыбке) У нас ведь не было ужасного разрыва. Было тяжело, но мы знали, что сможем в любой момент позвонить друг другу по любому поводу. Я ушла, поработала на стороне, выпустила это из себя…».

В промежутке между двумя своими появлениями в The Fall Брикс поработала официанткой в ресторане здоровой пищи и моделью в рекламе. «Я стала постер-девочкой в рекламе EPT (Early Pregnancy Test, Тест ранней беременности). Наверное, вид у меня такой: как у девочки, которую всё время трахают, и которая постоянно допускает одну и ту же ошибку», — замечала она по этому поводу. В 1996 году Брикс заявила, что «изжила в себе болезнь под названием Лос-Анджелес» и поселилась с новым бойфрендом в Лондоне.

The Adult Net

Проведя в The Fall пять лет, в ходе которых почти безостановочно гастролировала, давая в среднем по 150 концертов в год, Брикс поняла, что не удовлетворена предоставленной ей здесь ролью и обладает достаточным потенциалом, чтобы возглавить собственный коллектив. К этому времени её личные отношения с Марком Э. Смитом заметно ухудшились. «Я находилась в The Fall с 19-летнего возраста и многое пропустила. В духовном отношении я была мертва, не имела самостоятельности, не в состоянии была даже самостоятельно выписать чек. Я страдала от стресса и гипогликемии», — рассказывала она. Название своей группы Брикс объясняла так: она пережила много «взрослых» вещей ещё до формального совершеннолетия, а когда исполнился 21 год, взрослой себя не почувствовала. «Но после всех этих моих взрослых приключений мне показалось, должна быть какая-то страховочная сеть под этой взрослостью… Которая в свою очередь может оказаться ловушкой и причинить боль», — говорила она.

Между тем, это словосочетание Брикс не придумала сама, а заимствовала из партии бэк-вокала, которую Смит наложил в «Craigness» (из The Wonderful And Frightening World Of The Fall LP). «Однажды я спросила его, что это такое, он сказал: А как ты думаешь? Я ответила: не знаю, но однажды я так назову свою группу», — рассказывала она.

Первым группой The Adult Net заинтересовался Geffen; но руководство лейбла захотело посмотреть конецртное выступление. К этому моменту распались Smiths: Майк Джойс, Крэйг Гэннон и Энди Рурк согласились составить временный ансамбль для единственного концерта. Как вспоминала она сама, когда музыканты прибыли в здание RCA, там были «уже все мажоры, кроме Geffen». The Adult Net выступили с большим успехом. На следующий день Брикс получила предложение от PolyGram и приняла его.

The Adult Net выпустили 7 синглов, первым из которых стал кавер песни Strawberry Alarm Clock «Incense and Peppermints» — образец «нео-психоделического возрождения, выполненного в добродушном юмористическом духе» (с «исключительно искристой», по мнению NME, версией «Rebellious Jukebox» на обороте); четыре из них вошли в UK Singles Chart. Говоря о «Rebellious Jukebox», Смит признавала, что вокал оригинала получше («взлеты и падения в голосе Марка — само совершенство»), но зато считала, что в качестве звучания и работе продюсера её вариант «на сто голов выше».

Первая попытка записать альбом оказалась неудачной: записи, сделанные группой с участниками The Smiths, выпущены не были. В 1989 году на Phonogram Records вышел первый и последний лонгплей группы, The Honey Tangle: кроме Брикс в записи его приняли участие Крэйг Гэннон (The Smiths), Джеймс Эллер (The The) и Клем Бёрк (экс-Blondie). «The Adult Net нацелены на жесткую музыку, но Брикс при этом увлечена невинным духом старой поп-музыки. Их кавер Shangri-Las „Remember (Walking In The Sand)“ это чудо, потому что это не шутка, не шарж, это сделано с грациозностю и доверием к первоисточнику… Сравните с насмешливыми каверами Siouxsie: у Брикс — сердце поп-певицы», — писал Sounds.

Мне по душе - песня как таковая. Я беру в руки гитару, и если получается что-то хорошее, дальнейшее происходит само собой. Я никогда не пишу песню о чем-то, о подростковом сексе или женском освобождении, все получается само собой, как стихотворение… 'Waking Up In The Sun' о духовном освобождении, если уж хотите заглянуть так глубоко. Оригинальный текст (англ.)   I like songs so much. If I pick up a guitar I just hit something and it sounds good, and the rest just follows. I never make the song about something — I never say this is going to be about teenage sex and the emancipation of women. It comes out more like… a poem. 'Waking Up In The Sun' is about spiritual enlightenment, if you want to look sooo deeply! Брикс Смит, Sounds, 1987

Окончательно расставшись с The Fall и распустив The Adult Net, Брикс вышла на гастроли в составе The Bangles, затем в 1993 году с бойфредом Найджелом Кеннеди выпустила сингл «Hurdy Gurdy Man» (кавер на хит Донована). В 1994 году, после смерти Кристен Пфафф, Брикс прошла прослушивание в Hole, но вскоре отказалась от мысли стать полноправной участницей группы. В 1997 году Брикс Смит выпустила сольный Happy Unbirthday EP на Strangelove, участие в работе над которым приняла Марти Уилсон-Пайпер.

Внешность и характер

Как писал Sounds, Брикс — «из тех девушек, что не могут иначе»: у неё «глаза богатенького отпрыска, густые светлые волосы и смеющийся голос». При этом корреспондент еженедельника (в феврале 1987 года) отмечал, что «Брикс постоянно бьёт дрожь: это — нервы, усталость, кофе, а возможно ещё и результат работы в The Fall и The Adult Net одновременно».

Брикс, говорившая о гитаре как о «продолжении рук» (ничего фаллического), признавалась, что иногда она может служить и оружием: «Не имею ничего против, когда зрители выходят танцевать на сцену. Но когда они прикасаются ко мне, я срываюсь с цепи», — говорила она.

«Она — фанатка, которая увлечена яркой стороной рока… <Кавер> Jukebox демонстрирует, что она предпочитает в The Fall юмор и энергию, а не мизантропию», — писал Ричард Кук.

2002 —

В 2002 году Брикс вышла замуж за Филиппа Старта и с этого момента известна как Смит-Старт. Супруги открыли в Лондоне — сначала один бутик (Start), а впоследствии целую серию. В последние годы Брикс не раз появлялась на британском ТВ (Channel 4. «Gok’s Fashion Fix») в качестве фэшн-эксперта. В 2007 году вышел первый сольный альбом Брикс Смит-Старт Neurotica (Loser Friendly Records).

Дискография

The Fall Студийные альбомы Perverted by Language (1983) The Wonderful and Frightening World of The Fall (1984) This Nation's Saving Grace (1985) Bend Sinister (1986) The Frenz Experiment (1988) I Am Kurious Oranj (1988) Cerebral Caustic (1995) The Light User Syndrome (1996)

The Adult Net Студийный альбом The Honey Tangle (1989) Синглы «Incense and Peppermints» (1985) «Edie» (1985) «White Nights (Stars Say Go)» (1986) «Waking Up in the Sun» (1986) UK #95 «Take Me» (1989) UK #78 «Where Were You» (1989) UK #66 «Waking Up in the Sun» (1989) UK #99

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

• [www.start-london.com/ www.start-london.com]. — Официальный сайт Филиппа Старта.

Отрывок, характеризующий Смит, Брикс

– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.