Смит, Кики

Кики Смит

Кики Смит (англ. Kiki Smith, род. 18 января 1954 г. Нюрнберг) — современная американская (США) художница, скульптор и график.

Жизнь и творчество

Кики родилась в Германии, будучи одной из трёх дочерей известного скульптора-минималиста Тони Смита; мать - оперная певица Джейн Лоуренс Смит. Выросла в городке Саут-Оранж, штат Нью-Джерси. Стала интересоваться искусством в юности, помогая отцу в его работе по созданию картонных моделей его будущих скульптур. В 1974—1976 годах училась в Школе искусств Хартфорда (Коннектикут), однако курса не закончила. Тогда же переехала в Нью-Йорк, где и поныне живёт и работает. В 1985 году прошла обучение на санитара в одном из бруклинских госпиталей — с целью лучшего изучения человеческого тела, что ей необходимо было как скульптору.

В конце 1970-х годов Кики — находясь под влиянием таких мастеров, как Луиза Буржуа, Ева Гессе и Нэнси Сперо — участвует в работе художественной группы Colab, инсталлировавшей в 1980 году выставку «Таймс-Сквер» (Times Square Show). В дальнейшем графические работы её — особенно в ранний период творчества — цветная печать на тканях, в частности, на одежде. Как скульптор Кики работает с самыми различными материалами, в том числе с бронзой, рисовой бумагой и стеклом. Стеклом Кики начинает заниматься в 1985 году, на Нью-Йоркской экспериментальной мастерской стекла (New York Experimental Glass Workshop). Своим творчеством К.Смит практически всегда затрагивала социальную тематику современной жизни Америки. Так, после появления в стране вируса иммунодефицита (ВИЧ) и смерти от СПИДа её сестры, К.Смит выставляет весьма провокативную работу «Игра времени» Game Time (1986): 12 наполненных кровью стеклянных сосудов, вмонтированных в некую колоду, с подписью: «12 пинт крови из человеческого тела. Где-то так» («There are approx. 12 pints of blood in the human body.»). На тему абортов она отозвалась бронзовой статуей Womb (1986). Изображает открывающуюся женскую матку, которую зритель видит пустой.

В начале 1990-х годов художница создаёт человеческие статуи в натуральную величину, не щадящие в том числе и уродства тела. Так, её первой работой, выставленной в 1990 году были выполненные из пчелиного воска нагие мужское и женское тела, покрытые — как вследствие заразной болезни — красными пятнами и висящие безжизненно в метре друг от друга. Из женских грудей течет материнское молоко, у мужчины по ноге — его семенная жидкость. К.Смит постоянно пытается в своих произведениях — скульптурах и инсталляциях — расшифровать анатомию человека и работу его тела, скрытую от нас — обмен жидкостями между органами, деятельность системы пищеварения, выделение продуктов жизнедеятельности. В конце 1990-х художницу увлекают новые темы — живой природы и космоса, сказочных миров и животных. Их она воплощает и в скульптуре, и в живописи. Кроме этого, К.Смит создала целую серию автопортретов.

Персональные выставки К.Смит имели место в Иерусалиме, датском Хумлебеке (1994), Любеке, Лос-Анджелесе и Монреале (1996), Ганновере (1998), Ульме (2001), Нью-Йорке (2003), Барселоне (2009), Сан-Джиминьяно (2014). Принимала участие в международных выставках современного искусства в Касселе Documenta Х (1997), в парижском Центре Помпиду (1995), Венецианском биеннале (1993). Работы её хранятся в крупнейших музеях Америки и Европы, в том числе в Британском музее, Музее современного искусства Лос-Анджелеса, Музее изящных искусств Бостона и др.

С 2012 года Кики Смит — член Американской академии искусств и наук.

Дополнения

• [www.artnet.de/artist/15743/kiki-smith.html Kiki Smith] bei artnet.de
• [www.moma.org/exhibitions/2003/kikismith/pdf/essay.pdf Wendy Weitman: Experiences with Printmaking: Kiki Smith Expands the Tradition] (PDF, 403KB)
• [www.youtube.com/watch?v=GMgyrsE91eA&index=19&list=PLRSwFqRcpg4ELTQzr6suZQtdjR49o6BqM Лекция И. Кулик в Музее «Гараж». Кики Смит — Аннет Мессаже]

Отрывок, характеризующий Смит, Кики

– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.