Смит, Уильям Джей
Поделись знанием:
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
| Уильям Джей Смит | |
| англ. William Jay Smith | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Премии: | |
| Награды: | |
Уильям Джей Смит (англ. William Jay Smith; 22 апреля 1918, Уиннфилд, Луизиана — 18 августа 2015) — американский поэт-лауреат.
Биография
Родился в городе Виннфилд, штат Луизиана. Учился в Вашингтонском и Колумбийском университетах, был степендиатом Родса в Оксфорде. С 1968 по 1970 занимал должность консультанта по поэзии Библиотеки Конгресса. Член Американской академии и Института искусств и литературы с 1975 года. Автор десяти сборников стихов, два из которых номинировались на национальную премию. За поэтические переводы получал награды от Французской и Шведской академий и венгерского правительства. Переводил русскую поэзию. В 1981 году преподавал в МГУ на факультете журналистики. Живёт во Франции и США, в прошлом профессор английского языка.
Во время войны (1941—1945) служил в Военно-морских силах США.
Библиография
- «Что за поезд придет»
- Избр. стихотворения / Уильям Джей Смит; [Послесл. Ю. Здоровова] 175 с портр. 17 см. М. Радуга 1982
- «Если б мне подарили однажды слона…»
- Стихи [для детей дошк. и мл. шк. возраста] / Уильям Джей Смит ; Пер. с англ. И. Фоняков; [Худож. С. Калачев][20] с. цв. ил. 28 см. Новосибирск Кн. изд-во 1989
Напишите отзыв о статье "Смит, Уильям Джей"
Ссылки
Детские стихи
- [detsky-mir.com/blog/reading/870.html Стихотворение «Тигр» с иллюстрацией]
- [ten2x5.narod.ru/biblio/st_smit.htm Детские стихи Уильяма Смита из книги «Час Потехе» — «Маленький Енот», Крокодилов смех", «Пол и потолок», «Потехе час» (в переводе Б.Заходера)]
- [www.sobaka.net/index.php?t=98&IB2XP=bdd15243c277186a6d08f3075b30098e Стихотворение Уильяма Смита «Собаки» (Перевод с английского Ильи Фонякова)]
- [www.kykymber.ru/stories.php?story=1010 Уильям Смит «Зебры» (перевод Липатовой Елены)]
- [www.kykymber.ru/stories.php?story=1328 «Полет одноглазой летучей мыши», Уильям Смит (перевод Липатовой Елены)]
Стихи и эссе
- [magazines.russ.ru/inostran/2002/10/smit.html «Недвижное средоточие» Стихи и эссе Вильяма Смита . Перевод с английского Г. Кружкова]
- [nasha-canada.livejournal.com/105240.html «Если бы у меня была лодка…» Перевод Б. Хлебникова]
Статьи и интервью
- [magazines.russ.ru/inostran/2002/10/smi.html Уильям Джей Смит: «Писать, как талантливый ребёнок». Интервью. «Иностранная литература» 2002, № 10]
- [web.archive.org/web/20041123031301/avos111.narod.ru/smith.htm Вильям Джей Смит об Андрее Вознесенском. Журнал «Америка».]
- [www.voanews.com/russian/archive/2002-04/a-2002-04-17-3-1.cfm?textmode=0 «Американский поэт в Санкт-Петербурге». Очерк Аллы Плотниковой. 2002 г.]
Отрывок, характеризующий Смит, Уильям Джей
В чем же состоит сущность этих упреков?В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
