Смит, Ховард
| Ховард Смит | |
| Howard Smith | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1972 — 2001 |
| Направление: | |
| IMDb: |
0808474 |
Ховард Смит (англ. Howard Smith; 10 декабря 1936 года, Нью-Йорк, США — 1 мая 2014 года, там же) — американский журналист, кинорежиссёр. Обладатель премии «Оскар» за лучший документальный полнометражный фильм 1972 года.
Содержание
Биография
Журналистика
Ховард Смит родился в Бруклине в 1936 году. Его родителям Чарльзу и Сэди Смит (в девичестве Хейнтер) — еврейским иммигрантам из Восточной Европы, принадлежал сигарный магазин. Начал свою карьеру в качестве фотографа . Его работы публиковались в «Life», «Newsweek» и других крупных американских изданиях. Несколько лет спустя Смит переквалифицировался в журналиста и стал печататься настолько успешно, что его статьи были востребованы в изданиях от «Playboy» до «The New York Times», от «The Village Voice» до «Ladies' Home Journal». С начала 1960-х годов и до конца 1980-х он регулярно писал для нью-йоркской еженедельной газеты «The Village Voice». Одной из его постоянных рубрик была «Scenes» («Сцены»), которая рассматривала различные проявления субкультуры и была новаторской для активно развивающегося издания[1]. Колонка выходила раз в неделю в течение двадцати лет. Его работа в Village Voice часто приводится в качестве одного из примеров новой активной журналистики, которая сокращала дистанцию между наблюдателем и наблюдаемым. На пике так называемых Стоунволлских бунтов в Нью-Йорке в 1969 году ему, практически единственному журналисту, удалось попасть внутрь осаждённого «Кафе Комптона» и вести оттуда репортажи. Позже его воспоминания об этих событиях лягут, среди прочих, в основу документального фильма «Стоунволлское восстание» (2010 год)[2][3].
Режиссёр кино
В кинематографе Смит совместно с другим продюсером и режиссёром — Сарой Кернокан, создал полнометражный документальный фильм «Марджо», рассказывающий о жизни сына мессионеров-пятидесятников Марджо Гортнера. Успешный проповедник, с детства владевший методами манипуляции возбуждённой аудиторией, в определённом возрасте решил выйти из религиозной коммерции. Он пригласил кинематографистов и, в ходе специально организованного турне, разоблачил «бизнес на Иисусе»[4]. на сцене демонстрировал псевдо-свидетельства безграничной веры, одновременно за кулисами разоблачая съёмочной группе технологические секреты своей харизмы. Фильм впервые был показан на Канском кинофестивале, где привлёк внимание кинокритика Роджера Эберта, отзыв которого обеспечил коммерческий успех картины. Несколько позже она получила кинопремию Оскар за за лучший документальный полнометражный фильм. В 1977 году Смит снял второй документальный фильм «Gizmo!» о самых безумных изобретениях современности[5]. Фильм получил широкое признание, но профессиональных наград удостоен не был.
Радиоведущий и шоумен
В 1960-х и 1970-х годах Смит вёл еженедельные вечерние передачи на WPLJ FM радио Нью-Йорка, где организовал много интересных интервью с известными музыкантами и деятелями шоу-бизнеса. Он освещал самые легендарные события молодёжной субкультуры, в том числе фестиваль в Вудстоке, с которого вёл прямые включения круглосуточно в течение пяти дней. За почти два десятка лет интервьюировал Мика Джаггера, Дженис Джоплин, Джима Моррисона, Джона Леннона и Йоко Оно, Джорджа Харрисона, Энди Уорхола, Дастина Хоффмана, Джека Николсона и многих других.
Смит изучал влияние и тенденции развития молодёжной культуры США на подлинно научной основе. В связи с этим он читал лекции в учебных учреждениях и был гостем на многих телевизионных шоу. С начала 1990-х годов Смит поддерживал благотворительные некоммерческие организации, которые оказывали помощь людям с проблемами психики (он сам длительное время страдал маниака́льно-депресси́вным психо́зом)[1]. Написал книгу о своем участии в жизни поколения от участия в движении битников конца 1950-х, через философию хиппи 1960-х, к Уотергейтскому скандалу 1970-х годов.
Ховард Смит умер 1 мая 2014 года на Манхэттене в Нью-Йорке в возрасте 77 лет в результате онкологического заболевания.
Напишите отзыв о статье "Смит, Ховард"
Примечания
- ↑ 1 2 Tessa Stuart. [blogs.villagevoice.com/runninscared/2014/05/howard_smith_legendary_voice_writer_dead_at_77.php Howard Smith, Legendary Voice Writer, Dead at 77] (англ.). Village Voice (02.05.2014). Проверено 10 февраля 2015.
- ↑ Heilbroner, David (2011), Stonewall Uprising, American Experience, Boston: PBS ([www.pbs.org/wgbh/americanexperience/features/transcript/stonewall-transcript/ Transcript])
- ↑ Smith, Howard. [www.columbia.edu/cu/lweb/eresources/exhibitions/sw25/voice2.html View from inside: Full moon over Stonewall] (July 3, 1969), стр. 1. (Reproduced in: [www.villagevoice.com/2009-06-24/news/stonewall-at-40-the-voice-articles-that-sparked-a-final-night-of-rioting/full/ Stonewall at 40: The Voice articles that sparked a final night of rioting] (June 24, 2009).)
- ↑ Paul Vitello. [www.nytimes.com/2014/05/02/nyregion/howard-smith-trend-spotting-columnist-dies-at-77.html Howard Smith, Trend-Spotting Columnist, Dies at 77] (англ.). The New York Times (01.05.2014). Проверено 10 февраля 2015.
- ↑ Fred Bernstein. [www.people.com/people/archive/article/0,,20076092,00.html No, It's Not a New Air Sickness Bag—It's One of Howard Smith's Intriguing Gizmos] (англ.). People (24.03.1980). Проверено 10 февраля 2015.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Смит, Ховард
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
