Смит, Эдвард Джон

Эдвард Джон Смит
Edward John Smith
Капитан Эдвард Джон Смит на борту «Олимпика», 1911 год
Род деятельности:	корабельный капитан
Место рождения:	Хэнли, Стаффордшир, Великобритания
Место смерти:	Атлантический океан, на борту Титаника
Отец:	Эдвард Смит
Мать:	Кэтрин Хэнкок (Марш)
Супруга:	Сара Элианора Пеннингтон
Дети:	Хэлен Мэлвилл Смит

Эдвард Джон Смит (англ. Edward John Smith, 27 января 1850 — 15 апреля 1912) — английский морской офицер, известный как капитан пассажирского лайнера «Титаник».

Биография

Эдвард Джон Смит родился в 1850 году в городке Хэнли (Сток-он-Трент) в семье гончара Эдварда Смита и Кэтрин Хэнкок (урождённой Марш). Бросив школу в 12 лет, в возрасте тринадцати лет мальчик отправился в Ливерпуль, чтобы начать морскую карьеру в пароходной компании A. Gibson & Co. В 1867 году он был взят в качестве помощника в состав судна «Сенатор Уэбер» (англ. Senator Weber). Первым кораблём, которым командовал Смит, стал 1000-тонный «Лиззи Феннелл» (Lizzie Fennell), занимавшийся транспортировкой товаров. Однако с 1880 года Смит начал работать на пассажирских судах, устроившись на работу в компанию «White Star Line».

Во вторник 12 июля 1887 года он женился на Саре Элионор Пеннингтон (17 июня 1861 — 28 апреля 1931). В субботу 2 апреля 1898 в Ватерлоо в Ливерпуле, у них родилась дочь Хелен Мелвилл Смит (2 апреля 1898 — август 1973). На 1912 год семья Смит жила во внушительном красно-кирпичном доме «Вуд-хид» на Винн-Роуд в пригороде Саутгемптона Хайфилд.

В 1903 году награждён Эдуардом VII Транспортной медалью за заслуги.

Карьера капитана

Смит командовал такими кораблями как «Адриатик», «Маджестик», «Коптик» и «Олимпик». Несмотря на то, что он пользовался большим уважением, на судах под его командованием часто происходили инциденты. Так в 1889 году «Репаблик» под его командованием сел на мель, в 1904 произошёл пожар на пароходе «Маджестик», в 1906 году ещё один пожар произошёл на его пароходе «Балтик», в 1909 им был посажен на мель «Адриатик», а в 1911 году произошло столкновение управляемого им «Олимпика» и британского военного крейсера «Хоук». Однако, несмотря на подобный послужной список, Смит пользовался высокой популярностью среди членов экипажа и пассажиров. Благодаря этому, а также, не в последнюю очередь, в силу богатого опыта, ему было поручено командовать пассажирским лайнером «Титаник» в его первом плавании, после чего капитан должен был выйти на пенсию.

Титаник

10 апреля 1912 года Смит, одетый в шляпу-котелок и длинное пальто, сел у своего дома в такси и отправился в Саутгемптонский порт. Около 7 часов утра он поднялся на борт «Титаника», а в 12 часов лайнер отчалил от пристани, при этом едва не столкнувшись с американским лайнером «Нью-Йорк». 14 апреля в 23:40 «Титаник» наткнулся на айсберг; корпус судна получил многочисленные пробоины, и корабль пошёл ко дну.

Смиту обычно ставится в вину халатность, игнорирование многочисленных предупреждений с других судов о сложной ледовой обстановке на пути следования. Им не были отданы распоряжения снизить скорость или существенно изменить курс, чтобы обойти опасный регион. В ночь столкновения с айсбергом капитан спал в своей каюте, а после того, как столкновение произошло, эвакуацией пассажиров фактически не занимался. Существует также точка зрения, что капитан не снизил скорость, выполняя указания руководства компании-судовладельца.

Доподлинно неизвестно, как именно погиб в ту ночь капитан Смит. Выдвигалась версия, что застрелился. Однако, Роберт Баллард в своей книге «The Discovery of the Titanic» высказал предположение, что в 2:10 ночи, всего за 10 минут до окончательного погружения корабля под воду, Смит вернулся на капитанский мостик, где и встретил смерть. Аналогично, стюард Эдвард Браун последний раз видел Смита, когда тот ушёл на мостик, всё ещё держа в руках мегафон, однако, спустя некоторое время на мостик зашёл фонарщик Самюэль Хемминг и капитана он там не видел. Гарольд Брайд утверждал, что видел, как Смит выбрался с мостика в воду за минуту до погружения. Уже после того, как «Титаник» затонул, кочегар Гэрри Синиор видел в воде человека, похожего на Смита, с ребёнком на руках. Другой кочегар Уолтер Хёрст, который спасся на складной шлюпке, до конца своих дней считал, что человек, который плавал возле шлюпки, был капитаном Смитом, но поскольку шлюпка была перевёрнута и на ней собралось уже 30 человек, он не делал попыток туда забраться, или ему не дали туда забраться. А когда Хёрст всё же протянул ему весло, то тот был уже мёртв. Чтобы на самом деле с ним ни произошло, факт остаётся фактом — тело Эдварда Джона Смита так и не было найдено.

Это был последний рейс Эдварда Смита перед выходом на пенсию.

Семья

После катастрофы Сара Смит ещё какое-то время прожила в Саутгемптоне, но затем переехала в Лондон, где 28 апреля 1931 года трагически погибла возле своего дома — её сбило такси. Их дочь Хелен изначально вышла замуж (хотя этот факт не подтверждён) за Капитана Джона Гилберстона из Ливерпуля, который в то время был самым молодым капитаном в британском Торговом флоте. Он скончался от чёрной водной лихорадки по пути домой из Индии на борту его первого судна «Моразан» компании «Бибби-Лайн». Затем Хелен, уже официально, в 1922 году вышла замуж за Сиднея Рассела-Кука (12 декабря 1892 — 30 июля 1930) в церкви св. Марка в Мейфэре, и 18 июня 1923 года у них родились двойняшки — Саймон (который никогда не женился и был убит в бою во Второй мировой войне 23 марта 1944 года) и Присцилла (которая в 1946 году вышла замуж за адвоката Джона Константина Фиппса и умерла от полиомиелита в Шотландии 7 октября 1947 года). За год до гибели её матери Сары Сидней погиб от несчастного случая на охоте.

Тем не менее, несмотря на печальную славу в связи с её отцом, Хелен Мелвилл Смит вела весьма предприимчивую жизнь, любила водить спортивные автомобили и даже стала пилотом. Зимой в конце 1957 года она приехала на съёмочную площадку фильма «Гибель «Титаника»», где отметила поразительную схожесть Лоуренса Нейсмита с её отцом, которого он играл.

В 1934 году она переехала в Лифилд в Западном Оксфорде, где и умерла в августе 1973 года и была похоронена рядом с матерью и мужем.

В кинематографе

• 1943: Титаник — Отто Вернике
• 1953: Титаник — Брайан Эйерн
• 1958: Гибель «Титаника» — Лоуренс Нэйсмит
• 1979: Спасите «Титаник» — Гарри Эндрюс
• 1996: Титаник — Джордж Скотт
• 1997: Титаник — Джон Каннингхэм
• 1997: Титаник — Бернард Хилл
• 2001: Титаник: легенда продолжается — Кеннет Белтон (озвучивание)
• 2003: Призраки бездны: Титаник — Джон Донован
• 2005: Титаник: рождение легенды — Алан Ротуэлл
• 2008: Кто потопил «Титаник»? — Малкольм Тирни
• 2012: Титаник — Дэвид Колдер

Литература

• Stephanie Barczewski. [books.google.com/books?isbn=1852854340 Titanic: A Night Remembered]. — Hambledon & London, 2004. — 288 с. — ISBN 1852854340.
• Фицгиббон, Шинейд. Титаник: История за час = TITANIC History in an Hour / Выпускающий редактор А. Райская. — М.: КоЛибри, 2014. — С. 36-37, 49, 57-59, 63, 66, 78, 87, 103-120, 121-126. — (История за час). — 5000 экз. — ISBN 978-5-389-07-46-2, УДК 94(100), ББК 83.3(0)6, Ф66.

Ссылки

• [www.euronet.nl/users/keesree/captain.htm Titanic — A Voyage of Discovery (captain)] (англ.)

Отрывок, характеризующий Смит, Эдвард Джон

– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.