Смит, Эллиотт

Эллиотт Смит
Основная информация
Полное имя	Стивен Пол Смит
Дата рождения	6 августа 1969(1969-08-06)
Место рождения	США США, Омаха, Небраска
Дата смерти	21 октября 2003(2003-10-21) (34 года)
Годы активности	1993—2003
Страна	США США
Жанры	Инди-рок Инди-фолк Акустик-рок
Псевдонимы	Эллиотт
Коллективы	Heatmiser Stranger than fiction
Сотрудничество	Quasi No. 2 Pete Crebs Mary Lou Lord
Лейблы	Kill Rock Stars Virgin Cavity Search Suicide Squeeze DreamWorks ANTI- Epitaph Domino
[www.sweetadeline.net etadeline.net]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Стивен Пол «Эллиотт» Смит (англ. Steven Paul "Elliott" Smith, 6 августа 1969 — 21 октября 2003) — американский композитор, автор-исполнитель. Его основным инструментом была гитара, однако он также неплохо играл на фортепиано, кларнете, бас-гитаре, гармонике и ударных. Смит обладал, по мнению All-Music Guide, «шепчущим вокалом толщиной с паутину» и отличался использованием нескольких звуковых дорожек для создания вокальных гармоний. Родился Смит в Омахе, штат Небраска, большую часть жизни провёл в Портленде, штат Орегон.

После нескольких лет участия в рок-группе Heatmiser Смит начал сольную карьеру, выпустив записи на независимых лейблах Cavity Search и Kill Rock Stars. В 1997 году Эллиот подписал контракт с крупным звукозаписывающим лейблом DreamWorks Records, который выпустил два его альбома (XO и Figure 8). Смит стал известен широкой публике после того, как его песня Miss Misery, написанная для фильма Гаса Ван Сента «Умница Уилл Хантинг», была номинирована на «Оскар» в 1998 году в категории «лучшая песня».

На протяжении нескольких лет Смит страдал от хронической депрессии, алкоголизма и наркотической зависимости. Эти темы часто находили отражение в его лирике. Эллиотт умер в возрасте 34 лет от двух ножевых ранений в грудь. Вскрытие не помогло точно установить, были ли ранения нанесены самим музыкантом.

Жизнь и карьера

Ранние годы

Стивен Пол Смит родился 6 августа 1969 года в госпитале Кларксон города Омаха, штат Небраска. Его мать Банни Уэлч (англ. Bunny Welch, в девичестве Bunny Kay Berryman) была преподавателем музыки, а отец, Гэри Смит (англ. Gary Smith) — студентом-медиком Университета Небраски. Спустя год родители Эллиотта развелись. Гэри был призван на службу ВВС и отправлен на Филиппины.

Смит с матерью перебрались в пригород Техаса Данканвилль, где в июле 1973 года Банни вышла замуж за Чарли Уэлча (англ. Charlie Welch). Уэлч жестоко обращался с женой и сыном (он рассказал об этом в своем письме Смиту в 1998 году). У Смита были подозрения, что отчим насиловал его, но никаких воспоминаний у него не осталось, а Уэлч полностью отрицал эти обвинения. Смит наглядно отразил этот период своей жизни в тексте песни «Some Song»: 'Charlie beat you up week after week, and when you grow up you’re going to be a freak' (рус. Чарли избивает тебя каждую неделю, и когда ты вырастешь, ты станешь полоумным)". На протяжении многих лет имя 'Чарли' фигурирует в разных песнях Смита, например «Flowers for Charlie» и «No confidence man», в то время как имена биологических родителей музыканта ни в одной из его песен не упоминаются.

Heatmiser

Эллиотт окончил Хэмпширский колледж в Амхерсте, штат Массачусетс, в 1991 году с дипломом по философии и политологии. «Думаю, это доказало мне, что я могу заниматься чем-то, чем заниматься не хочу, в течение четырёх лет. Вот только мне как раз нравилось то, что я изучал. Тогда это было что-то вроде 'Это твой единственный шанс поступить в колледж, и тебе стоит им воспользоваться, потому что иначе однажды ты можешь об этом пожалеть'. К тому же, причиной, по которой я вообще подал документы, была моя девушка, и к тому времени, как мы расстались накануне первого дня учёбы, меня уже приняли». Окончив колледж, Эллиотт работал в булочной в Портленде со степенью бакалавра по философии и правовой теории.

В колледже Эллиотт основал музыкальную группу Heatmiser вместе с Нилом Гастом (англ. Neil Gust) (одноклассником из Хэмпшира). Окончив колледж, музыканты (к тому времени Смит, Тони Лэш и Брэндт Питерсон, которого после записи 'Mic City Sons' в августе 1994 заменил Сэм Кумс, позже участник группы Quasi) решили профессионально заняться музыкой в Портленде. По звучанию у них было много общего с Fugazi и другими панк-группами. Музыканты записали один альбом и EP, после чего подписали контракт с Virgin Records, чтобы выпустить альбом, ставший их последней работой — Mic City Sons.

Смит убедил Virgin, законных обладателей первых трёх сольных альбомов, передать права Cavity Search Records, а затем — Kill Rock Stars, чтобы обеспечить естественное развитие его пока ещё слабо развивающейся сольной карьеры. Последовавшее внимание к сольной работе Эллиотта создало напряжённые отношения между ним и его группой, которая до сих пор записывала дебютный студийный альбом.

Heatmiser официально распались в 1995 году, после одного короткого тура в поддержку «Mic City Sons».

Roman Candle

Незадолго до распада Heatmiser, Эллиотт начал записывать сольные работы, большей частью акустические альбомы, на взятых в долг четырёхдорожечных кассетных проигрывателях. Его собственная музыка была более угрюмой и мрачной, чем работы его бывшей группы, с текстами песен, касающимися наркотической зависимости, депрессии и предательства. Его первый релиз, Roman Candle (1994), был, предположительно, сборником демозаписей, не вошедших в работы Heatmiser. Девушка Эллиотта убедила его послать кассету с записями звукозаписывающей компании Cavity Search Records, и они сразу решили выпустить альбом. Песня «Condor Avenue», как выяснилось позже, была записана, когда Эллиотту было всего 17. Главным инструментом, участвовавшим в записи альбома, была акустическая гитара, иногда сопровождавшаяся электрогитарой или маленькой барабанной установкой. Только при записи последнего трека, инструментальной композиции «Kiwi Maddog 20/20», были задействованы все стандартные групповые инструменты.

Дебютное сольное выступление Эллиотта Смита состоялось 17 сентября 1994. Он играл в течение 35 минут для примерно пятнадцати человек. С альбома Roman Candle было исполнено только три песни, большей частью Эллиотт играл би-сайды, невыпущенные песни и мелодии, записанные Heatmiser. Для последней песни того вечера Эллиотт пригласил на сцену партнёра по Heatmiser, Нила Гаста, чтобы тот аккомпанировал ему в исполнении «Half Right», которая должна была стать секретным треком на последнем альбоме группы. Вскоре после этого выступления, Эллиотт был приглашён играть на разогреве у Мэри Лу Лорд (Mary Lou Lord) в течение её недельного тура по США. Последовало ещё несколько коротких туров, и Смит помог ей записать «I Figured You Out», песню, написанную им самим.

Elliott Smith и Either/Or

В 1995 году одноимённый альбом Смита был выпущен компанией Kill Rock Stars; стиль пластинки похож на стиль предыдущей работы Эллиотта, Roman Candle, но заметно продвинутый и дополненный. Несмотря на то, что б́ольшая часть альбома была записана Эллиоттом в одиночку, его друг, вокалистка группы Spinanes, Ребекка Гейтс (англ. Rebecca Gates), участвовала в записи «St. Ides Heaven», а гитарист Heatmiser Нил Гаст сыграл на гитаре в песне «Single File». Несмотря на то, что песни вроде Needle in the Hay подразумевали, что у Эллиотта начинали появляться проблемы с наркотиками, он утверждал, что не употреблял тяжёлых наркотиков на протяжении всех 90-х.

В 1996 кинорежиссёр Джэм Коэн (англ. Jem Cohen) заснял Эллиотта, исполнявшего акустические песни, для своего короткометражного фильма Lucky Three: an Elliott Smith Portrait.Две песни из этого фильма вошли в альбом Either/Or, очередной релиз, выпущенный компанией Kill Rock Stars в 1997, и имевший положительные отзывы. В альбоме Эллиотт отважился углубиться в использование всё большего количества разнообразных музыкальных инструментов, несколько песен были записаны при помощи бас-гитары, ударных, клавишных и электрогитары, на всех инструментах Смит играл самостоятельно. Название альбома произошло от названия одноимённой книги датского философа Сёрена Кьеркегора, в которой раскрыты такие темы, как безысходность существования, страх, смерть и Бог.

«Оскар» и The Beatles

В 1997 портлендский приятель Смита, режиссёр Гас Ван Сент, попросил Эллиотта принять участие в записи саундтрека к его фильму, «Умница Уилл Хантинг». Смит записал для фильма оркестровую версию «Between the Bars» при участии знаменитого композитора Дэнни Эльфмана (Danny Elfman). В саундтрек также вошли три ранее записанных трека с альбомов Roman Candle («No Name #3») и Either/Or («Angeles» и «Say Yes»). Фильм получил признание критики и зрителей, а Эллиотт был номинирован на премию Оскар за песню «Miss Misery». Очевидно, что сам музыкант не горел желанием стоять под светом рамп, однако был убеждён выступить с песней на церемонии. Он согласился только после того, как продюсеры заявили: песня будет исполнена на церемонии, если не Эллиоттом, то любым другим музыкантом на их усмотрение.

5 марта 1998 состоялся дебют Эллиотта на кабельном телевидении — он выступил с акустической версией «Miss Misery» в программе Late Night With Conan O'Brien. Несколько дней спустя Смит в белом костюме исполнял сокращённую версию этой песни на церемонии «Оскар». Награда досталась Джеймсу Хорнеру и Уиллу Дженнингсу за композицию «My Heart Will Go On» (в исполнении Селин Дион) из кинофильма «Титаник», Эллиотт никогда не говорил о своих ощущениях после проигрыша.

В 1998 Смит записал кавер-версию песни The Beatles «Because» для фильма «Красота по-американски», она стала сопровождением финальных титров картины. Несмотря на то, что это была единственная официальная кавер-версия песни The Beatles, записанная Эллиоттом, он часто исполнял композиции знаменитой четвёрки на своих живых концертах. Среди них такие песни, как «Blackbird», «Yer Blues», «I Me Mine», «For No One», «Something», «I'm So Tired», «Long, Long, Long», «I'm Only Sleeping». Он также исполнял песни с сольников бывших участников The Beatles, например, «Jealous Guy» Джона Леннона и «My Sweet Lord», «Give Me Love» и «Isn’t It a Pity?» Джорджа Харрисона.

Также ходили слухи, что Эллиотт записал кавер-версию песни «Hey Jude» для фильма «Семейка Тененбаум» режиссёра Уэса Андерсона (2001), но эта информация не была подтверждена. В интервью для журнала Entertainment Weekly в декабре 2004, Андерсон сказал, что, хотя Смит собирался записать песню, он 'был в плохом состоянии и просто не мог'. Однако в The Royal Tenenbaums в конце концов включили песню Эллиотта «Needle in the Hay», она звучит в момент попытки самоубийства одного из главных героев фильма.

XO и Figure 8

В 1998, после успеха Either/Or и Miss Misery, Эллиотт подписал договор с DreamWorks Records. Примерно в это же время музыкант впал в депрессию. В Северной Каролине он, находясь в сильном наркотическим опьянении, спрыгнул со скалы. Смит приземлился на дерево, которое, хоть и нанесло Эллиотту несколько ушибов, всё же смягчило падение. Позже в том же году Эллиотт выпустил свой первый релиз с DreamWorks Records. Он был назван XO и спродюсирован Робом Шнапфом (Rob Schnapf) и Томом Ротроком (Tom Rothrock). В записи XO также участвовали знаменитые лос-анджелесские музыканты Джоуи Уоронкер (Joey Waronker) и Джон Брайон (Jon Brion). Альбом имеет более полное и причудливое звучание, чем предыдущие работы Эллиотта. Однако его знакомый вокал и акустическая гитара, несомненно, присутствуют и на этой пластинке. XO стал самым продаваемым альбомом Эллиотта за всю его карьеру. В течение всего этого периода Эллиотта поддерживала портлендская группа Quasi, состоявшая из бывшего согруппника, бас-гитариста Сэма Кумса (англ. Sam Coomes) и его бывшей жены Джэнет Уэйс (Janet Weiss) на барабанах. Quasi также часто открывали шоу тура, иногда Смит играл на гитаре или выступал в роли бэк-вокала.

17 октября 1998 Эллиотт посетил шоу Субботним вечером в прямом эфире, где исполнил «Waltz #2» при участии Джона Брайона, Сэма Кумса, Роба Шнапфа и Джона Моэна.

В ответ на вопрос, не изменит ли подписание договора с одной из крупнейших фирм звукозаписи творческий настрой Эллиотта, он сказал: '… Иногда люди воспринимают крупные звукозаписывающие компании просто как механизм по производству денег, но в них работают совершенно реальные люди, и многие из них хотят чувствовать, что производят на свет хорошую музыку.' В другом интервью Эллиотт заявил, что никогда не читал отзывов на свои альбомы, потому что боялся, что это может повредить его творчеству.

Figure 8 вышел в 2000 году, при участии Ротрока, Шнапфа, Брайона и Уоронкера, и был частично записан на студии Abbey Road Studios (где The Beatles обычно записывали свои альбомы) в Англии. Альбом собрал в основном положительные отзывы и достиг 99-го места в рейтинге журнала Billboard 200. Песни были по большей части написаны под влиянием популярной музыки 60х, например, The Kinks, The Beatles и The Zombies. Последовал продолжительный тур в поддержку альбома, включая появления на телевидении в передачах Late Night With Conan O'Brien и The Late Show With David Letterman. Однако к концу турне здоровье и внешнее состояние Эллиотта заметно ухудшились.

Дискография

Альбомы

Дата выпуска	Название	Лейбл
14 июля 1994	Roman Candle	Cavity Search Records Domino Records
21 июля 1995	Elliott Smith	Kill Rock Stars Domino Records
25 февраля 1997	Either/Or	Kill Rock Stars Domino Records
25 августа 1998	XO	DreamWorks
18 апреля 2000	Figure 8	DreamWorks
19 октября 2004	From a Basement on the Hill	ANTI-Records Domino Records
8 мая 2007	New Moon	Kill Rock Stars Domino Records
1 ноября 2010	An Introduction to... Elliott Smith	Kill Rock Stars
1 июня 2011	Grand Mal: Studio Rarities

Отрывок, характеризующий Смит, Эллиотт

– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?