Смит, Ян

Ян Смит англ. Ian Smith<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр Родезии
11 ноября 1965 года — 1 июня 1979 года
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Абель Музорева (как премьер-министр Зимбабве-Родезии)
премьер-министр Южной Родезии
13 апреля 1964 года — 11 ноября 1965 года
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	Уинстон Филд
Преемник:	должность упразднена
Министр иностранных дел Родезии
17 ноября 1965 — 1966
Предшественник:	Клиффорд Дюпон
Преемник:	Джеймс Грэм
Рождение:	8 апреля 1919(1919-04-08) Шуругви, Южная Родезия
Смерть:	20 ноября 2007(2007-11-20) (88 лет) Кейптаун, ЮАР
Супруга:	Джанет Уотт (1948–1994)
Дети:	Роберт Уотт (усыновлён) Джин Уотт (удочерена) Алек Смит
Партия:	Родезийский фронт
Военная служба
Годы службы:	1941–1945
Принадлежность:	Британская империя
Род войск:	Военно-воздушные силы
Звание:	Капитан
Награды:

Ян Дуглас Смит (англ. Ian Douglas Smith, 8 апреля 1919, Селукве — 20 ноября 2007, Кейптаун) — родезийский политик и государственный деятель. Глава правительства британского доминиона Южная Родезия с апреля 1964 по ноябрь 1965. Лидер движения родезийских националистов за независимость Родезии, председатель партии Родезийский фронт. В 1965—1979 годах — премьер-министр самопровозглашённого государства Родезия. В независимой Зимбабве — оппозиционный политик.

Происхождение и юность

Ян Смит родился в Селукве, маленьком шахтерском и фермерском городке приблизительно в 300 километрах к югу от Солсбери. Имел двух сестёр, был младшим ребёнком в семье (младший брат Яна умер в младенчестве от пневмонии).

Отец Яна — Джон Дуглас Смит, шотландец по происхождению — эмигрировал в Южную Родезию из Гамильтона в 1898 году. Рассчитывал стать золотоискателем, но не обнаружил месторождения. Завёл ферму, автомастерскую, шахту, открыл мясные и бакалейные лавки при четырёх шахтах в районе Селукве. Разводил скаковых лошадей, считался одним из известнейших наездников Родезии. Стал победителем дерби в честь коронации Георга V в 1911 году. Председательствовал в спортивных клубах по регби и крикету.

Смит-старший был также общественным активистом, деятелем местного самоуправления, капитаном местных волонтёров. Служил в городском правлении Селукве, председательствовал в национальном военном фонде. Основал в Селукве масонскую ложу. Во время Второй мировой войны занимался сбором средств на военные нужды Великобритании, за что был награждён Орденом Британской Империи.

Мать Яна — Агнес Хадсон — была родом из Камбрии (Англия). Основала в Селукве отделении Женского института Родезии. Также была удостоена Ордена Британской Империи.

По воспоминаниям Яна Смита, родители воспитывали его на твёрдых моральных принципах, британских традициях и уважении к правам человека любой расы: «Отец говорил мне, что мы имеем право на свою половину страны, чёрные — на свою». В то же время эта концепция предполагала определённый уровень расовой сегрегации и однозначное социальное доминирование белой общины

Получив начальное образование в местной школе Селукве, Ян Смит поступил в среднюю школу Гверу. Увлекался спортом, был капитаном школьных команд по регби, крокету и теннису. Впоследствии Ян Смит заметил: «Я был абсолютно помешан на спорте. Оглядываясь назад, я признаю, что мне следовало бы уделять больше времени учёбе и меньше — спорту».

После окончания школы Ян Смит поступил в Университет Родса в Грэхэмстауне (ЮАС), учился на коммерсанта.

Военная служба

Во время Второй мировой войны Ян Смит прервал курс учёбы и отправился на службу в британских королевских ВВС. При этом он обошёл запрет студентам прерывать обучение для прохождения военной службы.

После окончания тренировочного курса пилотажа Смиту было присвоено звание лейтенанта. Служил на Ближнем Востоке. В Баальбеке проходил подготовку на «Харрикейнах», в оккупированном британцами Южном Иране прикрывал нефтяные промыслы от возможных атак Люфтваффе.

4 октября 1943 года, при посадке в условиях песчаной бури, шасси самолёта зацепились за крышу бомбоубежища и самолёт Яна Смита потерпел крушение. Сам он сильно пострадал, получив серьёзные повреждения лица, перелом челюсти, ноги и плеча, а также травму позвоночника. Пять месяцев он провёл в британском военном госпитале Каира. После выписки из госпиталя Смит отказался от предложения вернуться в Родезию, чтобы стать лётным инструктором, и был переведён на Корсику в 237-ю «Родезийскую эскадрилью» Королевских ВВС.

Летом 1944 года 237-ю эскадрилью перевели в Италию. 22 июня «Супермарин Спитфайр» Яна Смита был подбит немецкими ПВО над Паданской равниной. Семья местных крестьян помогла ему укрыться от немецких патрулей и установить контакт с итальянскими партизанами-«гарибальдийцами». В течение трёх месяцев Ян Смит участвовал в боевых действиях итальянского Сопротивления. Впоследствии его переправили к французским партизанам — маки и далее в Лондон. Оттуда в начале 1945 года Ян Смит был переведён в 130-й эскадрон королевских ВВС в Западную Германию. Закончил войну в Норвегии.

После войны Ян Смит окончил обучение в Университете Родса и получил степень бакалавра торгового дела. Во время обучения Смит был избран председателем студенческого совета. После окончания учёбы купил ферму в окрестностях Селукве. В 1948 женился на Джанет Уотт, овдовевшей учительнице из ЮАР. В 1949 у них родился сын Алек. Ян Смит усыновил двух детей Джанет от первого брака — сына Роберта и дочь Джин. Впоследствии Джин станет женой известного родезийского фолк-рок-исполнителя Клема Толета.

Политик родезийского национализма

С 1948 года Ян Смит активно включился в родезийскую политику. Успешно участвовал в парламентских выборах 1948 года в качестве кандидата от Либеральной партии Южной Родезии. Был избран от Селукве в Законодательное собрание Южной Родезии, став самым молодым родезийским парламентарием. Впоследствии был избран председателем Комитета по государственным счетам. В 1953 поддержал объединение создание Федерации Родезии и Ньясаленда — объединение Южной Родезии с Северной Родезией (ныне Замбия) и Ньясалендом (ныне Малави). Вступил в Объединённую федеральную партию (UFP) премьер-министра Годфри Хаггинса. На выборах 1953 был избран в федеральный парламент от провинции Мидлендс.

После выборов 1958 года Ян Смит был назначен главным парламентским партийным организатором и представителем в Парламентской ассоциации Содружества Наций. Однако вскоре он разочаровался в UFP и в новом премьер-министре Рое Веленски. На съезде партии в 1961 году Смит публично осудил платформу партии в части предложений по новой конституции Южной Родезии. Он отверг проект закрепления 15 из 65 мест в парламенте Южной Родезии за представителями чернокожего населения. По мнению Смита, это шло вразрез с принципами партии: «Наша политика в прошлом всегда заключалась в том, что правительство Родезии формируется на основе заслуг и в том, что никого не должно волновать, являешься ли ты чёрным или белым».

Политические взгляды Яна Смита основывались на родезийском национализме — представлении о родезийских англоафриканцах как о самостоятельной нации (подобно африканерам ЮАР), претендующей на национальную независимость и государственный суверенитет. К началу 1960-х Смит был твёрдым и последовательным сторонником провозглашения независимости Родезии под управлением белой общины. Под его лидерством сформировался круг националистических активистов, преимущественно фермеров и плантаторов.

В начале 1962 года Ян Смит покинул UFP и основал Родезийскую партию реформ. В том же году она объединилась с Доминионной партией и получила название Родезийский фронт (RF). Первоначально председателем новой партии был крупный предприниматель табачного кластера Уинстон Филд. На выборах в 1962 RF одержал победу, Филд стал премьер-министром Южной Родезии.

Умеренная позиция Филда в вопросе о независимости вызвала недовольство радикальных родезийских националистов. Группа влиятельных деятелей RF — Дуглас «Босс» Лилфорд, Питер ван дер Бил, Джон Врэтхолл, Клиффорд Дюпон, Десмонд Ларднер-Бёрк, Джеральд Кларк, Джон Хаумэн — консолидировалась вокруг Яна Смита. Решающую финансовую и организационную поддержку Смиту оказал табачный магнат Босс Лилфорд, выделивший крупную сумму на политические цели. Эту ситуацию описал в своих мемуарах сам Смит с выражением благодарности Лилфорду.

В апреле 1964 года Ян Смит сменил Уинстона Филда на постах председателя RF и премьер-министра Южной Родезии. Смит стал первым главой южнородезийского правительства — уроженцем Южной Родезии (до того этот пост занимали выходцы из Великобритании).

На выборах 1965 Родезийский фронт одержал триумфальную победу. Был взят курс на провозглашение независимости.

Премьер независимой Родезии

11 ноября 1965 года в 11 часов 11 минут правительство Яна Смита приняло Декларацию об одностороннем провозглашении независимости Южной Родезии от Великобритании. Страна получила название Родезия. В 1970 году Родезия была провозглашена республикой. Бессменным главой правительства являлся Ян Смит. Ключевые посты в правительстве заняли его ближайшие сподвижники по руководству RF.

Мы нанесли удар во имя справедливости, цивилизации и христианства.
Ян Смит

Британский премьер-лейборист Гарольд Вильсон объявил действия Смита мятежом против короны. Левые повстанческие движения зимбабвийских националистов ZAPU и ZANU не признали родезийской государственности и призвали правительство Вильсона применить силу против «расистского режима Смита» (однако от этого варианта Вильсон сразу отказался). Напряжённые переговоры родезийской делегации Смита с британской делегацией Вильсона у берегов Гибралтара на военных кораблях Tiger (декабрь 1966) и Fearless (октябрь 1968) не привели ни к какому результату.

Родезия была исключена из Британского Содружества. По предложению Лондона ООН ввела против Родезии международные санкции. Ни одно государство мира не признало родезийской независимости. Негативная позиция международного сообщества была обусловлена тем, что решение принималось на основании позиции лишь белого населения, без равноправного учёта мнения чёрного большинства. Со своей стороны, Родезийский фронт и лично Ян Смит категорически возражали против «чёрного правления», утверждая, что оно будет означать марксистскую диктатуру и разрушительный хаос.

Социально-политический строй Родезии считался расистским, но он заметно отличался от апартеида ЮАР. Господство белого меньшинства в Родезии обеспечивалось не столько карательно-административными, сколько экономическими методами, прежде всего жёстким имущественным и образовательным цензами, отсекавшими основную массу чернокожих от участия в выборах.

Законов апартеида в Родезии не вводили. Формально родезийцы всех цветов имели равные права. Да и на уровне бытовой повседневности отношение к чернокожим было гораздо лояльнее. Партия Смита отстаивала не расовую иерархию, а социальный порядок… Такие люди, как Смит и Лилфорд, с их прагматичным англосаксонским мышлением, не заморачивались расовой мистикой «Брудербонда». Теоретически они ничего не имели против демократии. Для белой общины действовал британский парламентаризм. Но не для чёрных. Почему, объяснил сам Ян Смит со свойственным ему чёрным юмором: в Африке формула «один человек — один голос» имеет продолжение — «один раз»…

Скандальный резонанс в мире вызвала фраза Смита, произнесённая в телевыступлении 20 марта 1976: «Я не верю в правление большинства в Родезии даже через тысячу лет». Это высказывание подавалось как расистский цинизм. Однако цитата вырывалась из контекста, поскольку далее следовало: «Повторю: я верю в совместную работу чёрных и белых. Но если сегодня правят белые, а завтра — чёрные, это станет катастрофой Родезии». «Будущее Родезии — страна белых и чёрных, а не белых или чёрных», — говорил также Смит, но эти слова мировой прессой не цитировались.

Среди белых родезийцев Ян Смит пользовался высоким авторитетом и широкой популярностью. Помимо прочего, этому способствовала откровенно популистская социально-экономическая политика.

В белой социалке Родезийский фронт давал фору любой партии Социнтерна: щедрые госсубсидии фермерам, твёрдые соцгарантии рабочим. Зато негров призывали пользоваться благами частной инициативы, предаваться предпринимательскому творчеству в условиях свободной конкуренции. Понятно, что при таком соревновании велосипеда с самолётом имущественный ценз работал безотказно… Крупный белый капитал был недоволен политикой Смита. Раздутая социалка для белых фермеров и рабочих рассматривалась как возмутительный популизм. Но если капиталисты на Смита косились, то рабочие и крестьяне были его опорой. Наряду, конечно, с белыми чиновниками и офицерами.

Важным элементом личного мировоззрения Яна Смита и политики его правительства был антикоммунизм. Война в Южной Родезии, противостояние с марксистскими ZANU и ZAPU рассматривались как один из участков глобальной Холодной войны. В СССР Родезия характеризовалось как «одно из самых реакционных государств на Земном шаре», Ян Смит причислялся к «пожарной команде мирового империализма» (наряду с Франсиско Франко, Антониу Салазаром, Альфредо Стресснером, Франсуа Дювалье, Балтазаром Форстером, Пак Чжон Хи, Нгуен Као Ки).

Практически всё существование Родезии прошло в условиях гражданской войны правительства RF с ZAPU и ZANU. Особую интенсивность она приобрела с 1971—1972, а с 1975 стала представлять серьёзную опасность для белых гражданских лиц. Военное превосходство правительственной армии над партизанскими движениями было несомненным, но подавить их не удавалось. Большие трудности создавал международный бойкот Родезии (к которому с 1979 фактически присоединилась ЮАР), в то время как ZAPU и ZANU пользовались поддержкой СССР и его союзников, КНР и КНДР.

С середины 1970-х правительство Смита пыталось наладить диалог с умеренным крылом негритянской элиты на объединяющей основе антикоммунизма. Переговоры велись с племенным вождём Джереми Чирау, методистским епископом Абелем Музоревой, бывшим лидером ZANU Ндабанинги Ситоле. 3 марта 1978 года Ян Смит заключил с Музоревой, Ситоле и Чирау соглашение о внутреннем урегулировании — постепенном переходе к многорасовому правлению. Все четверо вошли в состав Исполнительного совета, призванного организовать процессы переходного периода. Тогда же были сформированы Вспомогательные силы безопасности из чернокожих антикоммунистов.

Эти шаги вызвали резкое недовольство последовательных белых расистов. Двенадцать депутатов парламента во главе с Иной Бэрси и Тедом Саттон-Прайсом вышли из RF и учредили ультраконсервативную Родезийскую партию действия. Под лозунгом «Спасти Родезию!» они требовали отказа от переговоров и ужесточения репрессивной политики. С другой стороны, была создана либеральная партия Силы национального единства во главе с известным экологом Алланом Савори, которая, напротив, добивалась национального примирения и расового равноправия. Но, несмотря на появление активной оппозиции, на выборах 1977 Родезийский фронт снова получил все 50 «белых» мест. Ян Смит оставался непререкаемым авторитетом для белых избирателей.

Уход от власти

В апреле 1979 года были проведены проведены парламентские выборы с участием чернокожих избирателей. Наибольшее количество мандатов — 51 — получил Объединённый африканский национальный совет (UANC) епископа Музоревы. Второе место — 28 мандатов — занял Родезийский фронт. 1 июня 1979 было провозглашено создание нового государства Зимбабве-Родезия. Правительство возглавил Абель Музорева. Ян Смит получил пост министра без портфеля.

Партизанские движения не признали новое правительство и продолжили вооружённую борьбу. Международного признания Зимбабве-Родезия также не получила.

Внутреннее и внешнее давление — прежде всего со стороны британского правительства Маргарет Тэтчер и американской администрации Джимми Картера — вынудило Музореву и Смита согласиться на прямые переговоры с ZANU и ZAPU. В сентябре-декабре 1979 в Лондоне состоялась Ланкастерхаузская конференция. В соответствии с заключённым соглашением, 21 декабря 1979 Южная Родезия была временно восстановлена в статусе британской колонии.

В феврале 1980 года состоялись всеобщие выборы. Смит и его сторонники ориентировались на партии Абеля Музоревы, Джошуа Нкомо или Джеймса Чикеремы, но они очевидно не имели шансов на победу. Незадолго до голосования Ян Смит встретился с Питером ван дер Билом и командующим родезийской армией генералом Питером Уоллсом. Обсуждались способы противодействия ZANU Мугабе. Смит и ван дер Бил настаивали на военном вмешательстве, если Мугабе одержит победу. Но Уоллс полагал время упущенным.

Уверенную победу на выборах одержал ZANU Мугабе. Родезийский фронт получил в 100-местном парламенте все 20 мандатов, отведённых по квоте белому населению.

18 апреля 1980 была провозглашена независимость Зимбабве.

Оппозиционер в Зимбабве

В новых условиях Родезийский фронт продолжал выражать и отстаивать интересы белых граждан Зимбабве. При этом Ян Смит, избранный в парламент по квоте для белых (20 мандатов из 100), поначалу призывал белых граждан не эмигрировать из Зимбабве, «дать Мугабе шанс».

Родезийский фронт находился в оппозиции режиму Мугабе. Ян Смит характеризовал режим Мугабе как марксистско-ленинскую диктатуру, критиковал за коррупцию и управленческую некомпетентность В 1982, когда правительство Мугабе подвергло репрессиям бывших союзников из ZAPU, Джошуа Нкомо охарактеризовал положение в Зимбабве, как «худшее, чем при Смите». Тогда же более половины депутатской фракции RF вышли из партии и создали Независимую группу Зимбабве, ориентированную на поддержку правительства.

Несмотря на регулярные угрозы со стороны Мугабе, Ян Смит и его сподвижники не подвергались прямым репрессиям. Сдержанность властей объяснялась имиджевым интересом: в контактах с иностранными представителями Мугабе называл пребывание Смита на свободе доказательством своего демократизма и миролюбивого настроя. Однако Дуглас Лилфорд в декабре 1985 был убит неизвестными на собственной ферме.

В июне 1981 партия была переименована в Республиканский фронт. В июле 1984 название было вновь сменено на Консервативный альянс Зимбабве (CAZ). На выборах 1985 CAZ получил 15 мест в парламенте.

В 1987 правительство ZANU осуществило конституционную реформу, установив президентскую систему — главой государства стал Мугабе — и ликвидировав «белую квоту» в парламенте. Тем самым были устранены шансы CAZ на представительство в законодательном органе. Вскоре после этого Ян Смит оставил руководство CAZ.

В июле 1992 года Ян Смит провёл расширенное совещание с целью создания оппозиционной коалиции. Наряду с CAZ, во встрече участвовали представители UANC Абеля Музоревы, ZANU — Ndonga Ндабанинги Ситоле, ZUM Эдгара Текере, FP Энока Думбутшены. Однако проект не удалось реализовать. Партия и правительство Мугабе плотно контролировали политическую систему Зимбабве.

Поначалу вокруг него консолидировалась оппозиция, причём не только белая, но и чёрная. Но из политики Смита постепенно выжали. И тогда он превратился в морального бунтаря-обличителя. Но не пафосного, а едко-ироничного. Например, предложил Мугабе выбрать любое место в стране и пройтись вдвоём без охраны: «Посмотрим, как встретят меня, а как — вас». Что интересно, Мугабе отказался.

Последние годы

Несмотря на давление властей, Ян Смит, даже отойдя от политики, отказывался покинуть страну. В 2000 году он демонстративно вернулся из Лондона в Хараре несмотря на угрозы Мугабе арестовать его в аэропорту за критические выступления. Арест не состоялся, и Смит с сарказмом говорил журналистам о «психической неуравновешенности» зимбабвийского президента.

В начале 2000-х Ян Смит активно выступал в поддержку белых фермеров и чёрных работников, становившихся жертвами насилия. Резко критиковал власти и погромное движение. На некоторое время он снова активно включился в политику.

Когда режим Мугабе погрузился в кровь и насилие, африканцы всех взглядов собирались в доме Смита, чтобы посоветоваться с ним.

Жил на своей ферме. Часто общался с людьми, в том числе неграми. Написал мемуары The Great Betrayal. Охотно давал интервью, в которых критиковал Мугабе за «коммунистические» методы правления. Говорил, что прежде гордился Родезией, но не находит сил гордиться Зимбабве.

Из-за ухудшения здоровья в 2005 году Смит переехал в ЮАР и поселился в доме престарелых южного пригорода Кейптауна. Скончался в возрасте 88 лет.

Ян Смит — кавалер Награды независимости Родезии и великий командир Ордена Легиона Заслуг Родезии.

Ссылки

• [news.bbc.co.uk/olmedia/710000/audio/_711975_udi1965.ram Радиообращение о независимости Родезии, 1965] (англ.)
• [www.youtube.com/watch?v=M_x9jRYU1JU&mode=related&search= Интервью, 2005] (англ.)
• [tiomkin.livejournal.com/376707.html 18 апреля — последний день Родезии]
• [tiomkin.livejournal.com/263501.html Ян Дуглас Смит]
• Van Rensburg, A. P. J. (1975), Contemporary Leaders of Africa, Cape Town: HAUM, ISBN 0-7986-0156-6, OCLC [worldcat.org/oclc/1676807 1676807] .

Отрывок, характеризующий Смит, Ян

– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.