Смит-Стенли, Елизавета

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Смит и Стэнли

Елизавета Смит-Стенли
англ. Elizabeth Smith-Stanley
Графиня Дерби кисти Джорджа Ромни, 1776-78.
Имя при рождении:	Елизавета Гамильтон
Место рождения:	Эдинбург
Отец:	Джеймс Гамильтон, 6-й герцог Гамильтон
Мать:	Елизавета Каннинг, 1-я баронесса Хэмилтон из Хамедона
Супруг:	Эдвард Смит-Стенли (1752—1834)
Дети:	1. Эдвард Смит-Стенли (1775—1851) 2. Шарлотта (1776—1805) 3. Елизавета Генриетта (1778—1857)

Елизаве́та Сми́т-Сте́нли, графиня Де́рби (англ. Elizabeth Smith-Stanley, Countess of Derby; в девичестве Га́мильтон (англ. Hamilton); 26 января 1753, Эдинбург — 14 марта 1797, Лондон) — английская аристократка, старшая дочь 6-го герцога Гамильтон, в 1774 году вышла замуж за Эдварда Смит-Стенли, 12-го графа Дерби, родила от него троих детей.

Биография

Семья

Леди Елизавета Гамильтон родилась 26 января 1753 года. Она была первым ребёнком и единственной дочерью сэра Джеймса Гамильтона, 6-го герцога Гамильтона (1724—1758) от леди Елизаветы Каннинг, 1-й баронессы Хэмилтон из Хамедона. Вслед за дочерью в семье родились два сына. Отец умер в 1758 году, когда ей было пять лет. Мать леди Елизаветы, герцогиня Гамильтон считалась одной из красивейших женщин того времени. Через год после смерти супруга она вышла замуж во-второй раз за Джона Кэмбелла, 5-го герцога Аргайла, от которого родила ещё трёх сыновей и двух дочерей.

Брак

В высшем обществе леди Елизавету звали «Бетти». В 1773 году на молодую аристократку обратил внимание лорд Эдвард Смит-Стенли и стал ухаживать за ней. В своем доме он устроил бал в честь леди Елизаветы, повторив его и в следующем году. На последнем балу они были одеты в костюмы с полотен художника Антониса ван Дейка. 23 июня 1774 года сэр Эдвард и леди Елизавета поженились. Джон Бергойн, известный английский государственный деятель, драматург и писатель, посетивший их свадьбу, в память об этом событии написал пьесу «Дева под буками» (англ. The Maid of the Oaks).

В браке леди Елизавета родила двух дочерей и сына. В 1776 году после смерти графа Дерби, деда сэра Эдварда, они унаследовали его титул, став графом и графиней Дерби. После этого статус и популярность леди Елизаветы в обществе выросла. О ней часто упоминали в газетах. Наряду с герцогиней Девонширской, её считали законодательницей моды в Британии. В 1777 году под руководством графини Дерби был организован матч по крикету среди женщин. Для британского общества в XVIII веке это событие носило исключительный характер. В матче принимали участие две команды, состоявшие из аристократок.

Около 1776 года известная немецкая художница Ангелика Кауфман написала два портрета, на которых изобразила сэра Эдварда, леди Елизавету и их сына сэра Эдварда-младшего. Один их этих портретов сейчас хранится в музее Метрополитен, другой — в личной коллекции графов Дерби. Между 1776 и 1778 годами был нарисован ещё один портрет графини Дерби кисти Джорджа Ромни, который сейчас хранится в Национальной портретной галерее в Лондоне.

Последующая жизнь

В начале 1778 года стали распространяться слухи о романе леди Елизаветы и Джона Саквилля, 3-го герцога Дорсета, «самого известного повесы тех дней». Потомок герцога, леди Виктория Саквилл-Уэст (1862—1936) утверждала, что её предок переодевался садовником и приходил в Ноусли-холл, где забирался в окно к графине. Однако другой его потомок, сэр Роберт Саквилл-Уэст (род. 1958) считает это маловероятным. В мае 1778 года слухи о романе попали в прессу. В том же году мать леди Елизаветы попыталась защитить репутацию дочери в высшем обществе и прекратить распространение слухов. В августе 1778 года граф и графиня Дерби стали жить раздельно, в обществе стали говорить о возможном разводе супругов.

Несмотря на ситуацию, вероятный любовник и муж леди Елизаветы оставались хорошими друзьями, и герцог Дорсета гостил в Ноусли-холл. После переезда от мужа леди Елизавета потеряла большую часть своих средств. При дворе считали, что она скоро разведется с графом Дерби и выйдет замуж за герцога Дорсета, чем обеспечит себе более высокий статус в обществе. Однако, после года раздельной жизни граф Дерби заявил, что не желает разводиться с женой. Дети супругов остались с отцом. Алан Кросби утверждал, что «твердый отказ графа Дерби развестись со своей женой и дать ей возможность видеться с детьми стали не только сенсацией, но разрушили всю последующую жизнь графини». Утратив популярность в высшем свете, леди Елизавета стала избегать его и жила за границей до 1783 года. Её семья пыталась убедить графа Дерби наладить отношения с супругой и жить вместе.

В то время как леди Елизавета жила за границей, у графа Дерби начался роман с актрисой Елизаветой Фаррен (1759—1829). В 1781 году информация об адюльтере просочилась в прессу. В печати появились карикатуры на графа с любовницей. В 1783 году графиня Дерби вернулась в Лондон и в высшее общество. Леди Елизавета жила у своего брата 8-го герцога Гамильтона. В 1784 году ей удалось практически восстановить свой статус. Она часто бывала в компании герцогини Девонширской. По словам историка Ханны Грейг «статус графини Дерби был связан с её бегством от мужа, социальный статус её мужа упал, в то время как она снова вернула себе внимание света».

14 марта 1797 года леди Елизавета умерла от туберкулеза. Граф и графиня Дерби так и не сошлись. Сэр Эдвард сожительствовал с актрисой. После смерти жены, менее чем через два месяца, он женился на своей любовнице.

Дети

Графиня Дерби родила троих детей:

• сэр Эдвард Смит-Стенли (1775—1851) — 13-й граф Дерби, женился на своей кузине Шарлотте Маргарет Хорнби, дочери преподобного Джеффри Хорнби и Леди Елизаветы Смит-Стенли, семеро детей;
• леди Шарлотта (1776—1805) — вышла замуж за двоюродного брата Эдмунда Хорнби, сына преподобного Джеффри Хорнби и Леди Елизаветы Смит-Стенли, детей не имели;
• леди Елизавета Генриетта (1778—1857) — вышла замуж Томаса Коула, сын и дочь.

Историк Питер Томсон предполагает, что третьего ребенка леди Елизавета родила от связи с герцогом Дорсетом. Несмотря на это, граф Дерби признал ребенка своим и заботился о нём после переезда жены.

Литература

• Lodge, Edmund. [books.google.com/books?id=LaIKAAAAYAAJ&pg=PA168&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Peerage of the British Empire as at Present Existing: Arranged and Printed from the Personal Communications of the Nobility] : [англ.]. — L. : Saunders and Otley, 1843. — P. 168. — 768 p. — ISBN 1432527959.</span>
• Greig, Hannah. [books.google.com/books?id=BRhrAAAAQBAJ&pg=PA207&hl=ru The Beau Monde: Fashionable Society in Georgian London] : [англ.]. — L. : OUP Oxford, 2013. — P. 91, 203—210. — 368 p. — ISBN 0191664014.</span>
• Sackville-West, Robert. [books.google.com/books?id=LgSgy-f70GYC&pg=PA131&hl=ru Inheritance: The Story of Knole and the Sackvilles] : [англ.]. — L. : Bloomsbury Publishing, 2010. — P. 131. — 320 p. — ISBN 0802779263.</span>
• Innes, M. [books.google.com/books?id=YvuvkYy9_70C&pg=PA222&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Annual peerage of the British empire] : [англ.]. — L. : John Murray, 1827. — P. 168. — 404 p.</span>

Ссылки

• [geneall.net/es/name/311050/lady-elizabeth-hamilton/ Lady Elizabeth Hamilton] (англ.). — Профиль на Geneall.net.
• [thepeerage.com/p10990.htm#i109894 Lady Elizabeth Hamilton] (англ.). — Профиль на Thepeerage.com.

Великобритания   Персоналии

Отрывок, характеризующий Смит-Стенли, Елизавета

Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.