Смоленская оборона (1941)

Смоленская оборона 1941 года
Основной конфликт: Вторая мировая война
Дата	10 июля 1941 — 5 августа 1941
Место	Смоленск, СССР
Итог	Тактическая победа Германии Стратегическая победа СССР
Противники
Третий рейх СССР
Командующие
Гюнтер фон Клюге Герман Гот Гейнц Гудериан С. К. Тимошенко А. И. Еременко М. Ф. Лукин П. А. Курочкин К. К. Рокоссовский
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Оборона Смоленска — важная часть Смоленского сражения.

Предшествующие события

После разгрома основных сил советского Западного фронта в Белостокском и Минском «котлах» немецкие войска придвинулись к рубежу рек Западная Двина и Днепр и изготовились к новому наступлению на Московском направлении. Здесь занимали позиции войска советского Западного фронта под командованием маршала С. К. Тимошенко. В попытке остановить продвижение немецких войск на центральном участке советско-германского фронта 6 июля 1941 года советское командование предприняло наступление на Лепельском направлении. Однако наступление захлебнулось, советские войска понесли большие потери и отступили в район между Оршей и Витебском. 8 июля части немецкого 39-го мотокорпуса 3-й танковой группы Гота форсировали Западную Двину и 9 июля заняли Витебск.
В это же время немецкий 47-й мотокорпус 2-й танковой группы (ком. Г. Гудериан), преодолев упорное сопротивление советской 1-й Московской мотострелковой дивизии, вышел к предмостным укреплениям в районе Орши (см. Оборона Борисова).

Планы сторон

Немецкое командование приняло решение начать новое наступление на московском направлении одними мобильными соединениями, не дожидаясь подхода пехотных дивизий. Это стало неприятной неожиданностью для советского командования.
Советские войска Западного фронта не успели занять оборонительные позиции. В Лиозно и Рудне выгружалась 19-я армия генерал-лейтенанта И. С. Конева с задачей выдвинуться и занять оборону в районе Витебска, в районе Орши сосредоточилась 20-я армия генерал-лейтенанта П. А. Курочкина. В районе Смоленска во втором эшелоне Западного фронта заканчивала сосредоточение 16-я армия генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина.

Действия сторон

Захват Смоленска

11 июля 1941 года немецкий 39-й мотокорпус, сломив сопротивление не успевшей сосредоточиться 19-й армии в районе Витебска (см. Витебское сражение), начал наступление на Демидов, Духовщину и Смоленск. 13 июля он достиг Демидова и Велижа, занял Духовщину, вступил в бой за Ярцево и 15 июля прорвался к шоссе Смоленск—Москва.
Командующий немецкой 3-й танковой группой генерал-полковник Гот вспоминал:

15 июля стало ясно, что выход 39-го танкового корпуса к автостраде восточнее Смоленска привел к большому успеху. Перемешанные между собой войска нескольких дивизий противника стягивались к Смоленску и севернее его. Начиная с 15 июля в этот район стали отходить и те части противника, которые 14 июля под Оршей контратаковали войска северного крыла 2-й танковой группы. 15 июля воздушная разведка донесла, что участок автострады Орша—Смоленск забит транспортом, который четырьмя—пятью колоннами двигается по направлению к Смоленску. Здесь ожидалось большое скопление противника, так как 7-я танковая дивизия упорно удерживала автостраду северо-восточнее Смоленска и в течение 16 и 17 июля отражала все попытки противника прорваться в северо-восточном направлении…

Одновременно немецкий 47-й мотокорпус, 11 июля форсировав Днепр в районе Копысь, 13 июля начал продвижение на Смоленск с юго-запада.

14 июля приказом маршала Тимошенко оборона подступов к городу и самого Смоленска была поручена 16-й армии генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, имевшей в своем составе один 32-й стрелковый корпус (46-я и 152-я стрелковые дивизии). Однако обе эти дивизии уже были задействованы для обороны дальних рубежей, преимущественно на северной стороне Днепра. Сам город обороняли только запасные и специальные части общей численностью 6,5 тыс. человек, из них на позициях около 2,5 тыс. человек.

Командующий 16-й армией генерал-лейтенант М. Ф. Лукин выдвинул на танкоопасные направления подвижные противотанковые отряды. Однако шедшая в авангарде 47-го мотокорпуса 29-я моторизованная дивизия вермахта, преодолев сопротивление отряда подполковника П. И. Буняшина в районе Хохлово (в бою погиб начальник артиллерии 16-й армии генерал-майор Т. Л. Власов), прорвалась к Смоленску и 15 июля ворвалась в город с юго-запада, заняв южную (большую) часть города. 16 июля части немецкой 29-й мотодивизии форсировали Днепр и заняли северную часть города.

В заключении Военно-экспертной комиссии под председательством генерал-майора И. П. Камеры по вопросу оставления Смоленска говорилось: «…вместо организованного сопротивления противнику в южной части города имеющимися силами оборона города вылилась в форму разрозненных боев с противником».

Таким образом, в результате прорывов немецких танковых групп в оперативном окружении в районе Смоленска оказались советские 19-я, 20-я и 16-я армии. Связь с тылом можно было поддерживать лишь по лесисто-болотистой местности южнее Ярцево в районе Соловьёво.

Бои за Смоленск

Захват Смоленска вызвал резкую реакцию И. В. Сталина. В приказе ГКО СССР от 16 июля говорилось:

По сведениям Государственного Комитета Обороны командный состав частей Западного фронта проникнут эвакуационными настроениями и легко относится к вопросу об отходе наших войск от Смоленска и сдаче Смоленска врагу. Если эти сведения соответствуют действительности, то подобные настроения среди командного состава Государственный Комитет Обороны считает преступлением, граничащим с прямой изменой Родине. Государственный Комитет Обороны обязывает вас пресечь железной рукой подобные настроения, порочащие знамя Красной Армии, и приказать частям, защищающим Смоленск, ни в коем случае не сдавать Смоленска врагу…

Вскоре в бои за Смоленск включились части и соединения 19-й армии, потерявшие связь со своим штабом и привлечённые командованием 16-й армии к сражению за Смоленск: сначала в бой вступила 129-я стрелковая дивизия генерал-майора А. М. Городнянского и некоторые части 38-й стрелковой дивизии. В ходе ожесточенных боев 17-18 июля отдельные районы города переходили из рук в руки. Позже штабу 16-й армии был подчинен 34-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Р. П. Хмельницкого: 127-я и 158-я стрелковые дивизии, которые вышли к южной окраине города. К боям за Смоленск подключилась 152-я стрелковая дивизия. Общее руководство войсками в районе Смоленского «котла» осуществлял генерал-лейтенант А. И. Еременко (с 19 июля — командующий Западным фронтом). Бои в районе Смоленска стали приобретать организованный характер.

Немецкая сторона также наращивала силы в районе Смоленска. Из-под Орши в район южнее Смоленска была направлена немецкая 17-я танковая дивизия (в боях восточнее Орши был смертельно ранен командир дивизии генерал-майор К. фон Вебер). С фронта советские войска в Смоленском «котле» теснил немецкий 5-й армейский корпус (5-я и 35-я пехотные дивизии); наступая вдоль шоссе Витебск—Смоленск, 17 июля он занял Лиозно, 20 июля после ожесточенных боев занял Рудню.

16 июля к Орше подошёл 9-й армейский корпус. Его 268-я пехотная дивизия наступала вдоль шоссе Минск—Москва вместе с 35-й пехотной дивизией, а 137-я пехотная дивизия была направлена в Смоленск по южному берегу Днепра в поддержку 29-й моторизованной дивизии, где в течение 3-4 дней её потери составили 850 человек.

Тем временем советское командование не оставляло надежды деблокировать окруженные в районе Смоленска войска. 17 июля в штаб Западного фронта прибыл генерал-майор К. К. Рокоссовский; ему поручены организация обороны и контрудара в районе Ярцево. В подчинение Рокоссовского были переданы 101-я танковая дивизия полковника Г. М. Михайлова, в группу вошла также часть 38-й стрелковой дивизии полковника М. Г. Кириллова, потерявшей связь с командованием 19-й армии. Вскоре Рокоссовскому подчинили сводный отряд полковника А. И. Лизюкова, который оборонял Соловьевскую переправу, и остатки 7-го мехкорпуса, вышедшие из окружения.
Спешно организованное наступление группы Рокоссовского 18-20 июля было отражено. 23-24 июля начались боевые действия оперативных групп Западного фронта в направлении Смоленск. Бои носили встречный характер. 26 июля немецкое командование нанесло удар силами 39-го мотокорпуса (7-я танковая и 20-я моторизованная дивизии) из района Ярцево и 17-й танковой дивизии 47-го мотокорпуса из района западнее Ярцево по Соловьевской переправе через Днепр. В ночь на 27 июля переправа была захвачена, группа полковника А. И. Лизюкова, защищавшая переправу, оттеснена. Таким образом, связь окруженных войск в районе Смоленска с основными силами Западного фронта оказалась прервана, а группа Рокоссовского была скована действиями немецких войск.

Оставление Смоленска

К концу июля 1941 года в район Смоленска подошли свежие немецкие соединения: 20-й (129-я и 106-я пехотные дивизии) и 8-й (8-я и 28-я пехотные дивизии) армейские корпуса. В то же время советские войска, сражавшиеся в окружении, почти не получали подкреплений. Это позволило немецким войскам значительно уменьшить размеры Смоленского «котла» и рассечь его.

28 июля 1941 года под натиском противника советские войска полностью оставили Смоленск. Это вызвало бурную реакцию маршала Тимошенко:

Из утренней сводки 29.7 устанавливаю впервые, что Вами совершается рискованный отход вопреки приказу — удерживать занимаемый фронт, тем более это недопустимо в условиях проводимой операции группами Хоменко, Калинина и Рокоссовского, о чём Вам было известно из приказа. Из всех Ваших донесений и сообщений не вытекало необходимости отвода, а наоборот Ваша армия вела успешные бои. Ваш отход облегчает противнику создать крупную группировку для срыва проводимой нами операции.
Приказываю:
Немедленно остановить отход 20 и 16 армий на рубеже западнее Смоленска. Очистить Смоленск от противника и удерживать его в своих руках. Рубеж ни в коем случае не оставлять без моего приказа. Отвечаете за это Вы Курочкин и Лукин…

В докладе Военного совета Западного направления Ставке ВГК от 31 июля события излагались таким образом:

1. 20 армия, а вместе с ней 16 армия отошли без санкции командования от Смоленска на восток и оставили 29.7 Смоленск при следующих обстоятельствах: 20 армия с начала полуокружения непрерывно атаковывалась крупными силами противника до 6 пехотных дивизий, 1 танковой дивизии, с большим количеством авиации. С 25.7 противник усилился двумя свежими дивизиями. За это время 20 и 16 армии понесли огромные потери.
В связи с этим, 20 армия, ведя напряженные бои, отходила под сильным давлением противника на восток севернее Смоленска. 28.7 левофланговая 73 сд 20 армии, отходя, открыла правый фланг и тыл 152 сд 16 армии, ведущей бой в северной части Смоленска. 152 сд, наблюдая отход 73 сд и находясь, по донесению Лукина, под сильным огневым воздействием противника и ударом его по флангу и тылу, по распоряжению командира 152 сд начала отход на восток от Смоленска. За 152 сд отошла и 129 сд с северо-восточной части Смоленска.
2. Командованию и штабу Западного направления и фронта из донесения Курочкина стало известно об оставлении Смоленска в ночь с 28 на 29.7. Немедленно было дано распоряжение Курочкину приостановить отход 152 и 129 сд и восстановить положение. По выяснению обстановки 29.7 отдан приказ Курочкину объединить руководство 20 и 16 армиями и, используя резервы 20 армии, восстановить положение в Смоленске.
3. Предпринятое контрнаступление 29.7 силами 152, 73 и 46 сд успеха не имело, и части с большими потерями к вечеру 30.7 отошли к востоку от Смоленска на рубеж Суходол, Токари.
4. Курочкин отдал приказ с 3.00 31.7 остатками 152, 129 и 46 сд с рубежа Суходол, Токари перейти вновь в наступление в направлении Смоленск.

Тем временем 28 июля группа Рокоссовского, усиленная 44-м стрелковым корпусом (64-я и 108-я стрелковые дивизии), смогла возобновить атаки и заняла Ярцево. В начале августа окруженным советским войскам при содействии группы Рокоссовского удалось восстановить контроль над переправами через Днепр в районе Соловьево и Ратчино. 4 августа через Днепр переправились остатки 16-й и 20-й армий.

Сражение за Смоленск закончилось.

Последствия

Сражение за Смоленск стало важным этапом по срыву продвижения немецких войск на Москву. Советские войска понесли тяжёлые потери, но и противник был измотан, лишен манёвра и вынужден был вести тяжелые бои за крупный населённый пункт.

Оставление Смоленска советскими войсками не стало окончанием Смоленского сражения. 30 июля 1941 года Главное командование вермахта приказало группе армий «Центр» основными силами перейти к обороне. Тяжёлые бои восточнее Смоленска продолжались до 10 сентября.

Источники

1. [militera.lib.ru/memo/russian/eremenko_ai_1/index.html А. И. Еременко. В начале войны. — М.: Наука, 1965.]
2. М. Ф. Лукин. [www.rkka.ru/oper/lukin/smol.htm В Смоленском сражении // ВИЖ]
3. [militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/03.html К. К. Рокоссовский. Солдатский долг. — М.: Воениздат, 1988.]
4. [ww2doc.50megs.com/Issue37/Issue37.html Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. Выпуск 37-й. — М.: Воениздат, 1959.]
5. [www.idiot.vitebsk.net/i41/mart41_3.htm В. Мартов. Белорусские хроники. 1941 год. Глава 3. Смоленское сражение.]

Отрывок, характеризующий Смоленская оборона (1941)

Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.