Белорусское направление Московской железной дороги
Белорусское направление Московской железной дороги (также Смоленское, Можайское) — железнодорожные линии на запад от Москвы. Главный ход к Смоленску и далее до границы с Белоруссией (до станции Красное). Длина главного хода 490 км.
По Смоленскому направлению следуют пригородные электропоезда, а также поезда дальнего следования (в том числе направляющиеся в Минск, Брест, Вильнюс, Калининград, Варшаву, Берлин, Прагу, Париж).
Содержание
История
Участок Москва — Смоленск был открыт в сентябре 1870 года, участок Смоленск — Брест — в ноябре 1871 года.
Эта дорога получила название "Московско-Брестской", а в честь столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года получила название "Александровская железная дорога".
Сама станция Смоленск была открыта в 1868 году в составе участка Витебск — Рославль, позже частично вошедшего в Смоленское направление.
В 1918 году было открыто ответвление Дурово — Владимирский Тупик, в 1925 — Голицыно — Звенигород, в 1927 — Кунцево — Усово.
Электрификация началась в 1943 году напряжением 1,5 кВ (постоянный ток) с участка от Москвы до Кунцево,
- в 1944 году — до Сетуни,
- в 1947 году — до Одинцова.
- В 1949 году уже электрифицированная линия переведена на напряжение 3 кВ, электрификация продлена до Голицыно.
- В 1950 году электрифицирована ветка на Звенигород,
- в 1957 году — на Усово.
- Электрификация главного хода продлена до Можайска в 1958 году,
- до Бородино в 1959 году,
- до Вязьмы в 1973 году.
Оставшийся участок главного хода до Красного был электрифицирован переменным током на напряжение 25 кВ в 1979 году.
Современное состояние
Главный ход административно относится к двум регионам Московской железной дороги: Московско-Смоленскому (центр — Москва-Пассажирская-Смоленская, участок от Москвы по станцию Можайск) и Смоленскому (центр — Смоленск, участок от станции Бородино до границы с Беларусью).
Участок от Белорусского вокзала до станции Бородино (включая Усовскую и Звенигородскую ветки) оборудован высокими пассажирскими платформами. На самой станции Бородино одна платформа высокая, другая низкая. Две высоких платформы также имеются на станции Смоленск, одна — на станции Вязьма. Большинство платформ на участке Вязьма — Красное укороченные. Единственная высокая укороченная платформа на Смоленском направлении — на станции Кунцево-2.
В начале 2000-х гг. была проведена реконструкция. Платформы и станции были оформлены единообразно. Основные цвета — светло-зелёный, тёмно-зелёный, белый. Таблички на остановочных пунктах тёмно-зелёные с белыми надписями (к 2014 году на многих станциях были поставлены серые таблички с белыми надписями на русском и английском языках). Исключением являются здания станций Бородино и Гагарин, они желтого цвета.
На станции Кубинка-1 происходит пересадка на электропоезда, следующие по Большому кольцу МЖД в сторону Манихино и Поварово (на север) и в сторону Бекасово и Детково на юго-восток. На данном участке Большого кольца работают только электропоезда Киевского направления МЖД (Депо ТЧ-20 Апрелевка). До 2011 года в сторону Поварово и Икши также работали электропоезда Рижского направления (депо Нахабино). До конца 1990-х годов Смоленское направление также обслуживало Большое кольцо: работали «прямые» электропоезда с Белорусского вокзала до Бекасово-1 (на этой станции была отдельная третья платформа) и Акулово и обратно. Но сначала они все были сокращены до Акулово, затем отменены совсем.
Самой дальней станцией главного хода направления, до которой работают пригородные электропоезда от Москвы-Смоленской, является Бородино. До 18 мая 2015 года электропоезда работали также и далее до Гагарина[1][2], а в некоторый период до конца 2012 года — до Вязьмы, в настоящее время проезд до этих станций пригородными поездами только с пересадкой в Можайске / Бородино.
По состоянию на 2016 год, ведётся строительство 3 и 4 главных путей до станции Одинцово.
Список остановочных пунктов
Курсивом выделены станции, полужирным — остановочные пункты с зонным движением (конечные пункты маршрутов) пригородных поездов. Главный ход двухпутный на всём протяжении, все перечисленные ответвления однопутные, за исключением участка Смоленск — Ракитная, где обе параллельных линии двухпутные.
- Далее по Алексеевской соединительной ветви — на Савёловское направление МЖД, Курское направление МЖД
- Пересечение с Малым кольцом МЖД
- Усовская ветка:
- Граница Москвы и Московской области
- Граница Москвы и Московской области
- Немчиновка
- Трёхгорка
- Баковка
- Одинцово
- Отрадное
- Пионерская
- Перхушково
- Здравница
- Жаворонки
- Дачное
- Малые Вязёмы
- Голицыно (в 1950-х — Голицино)
- Звенигородская ветка:
- Пересечение с Большим кольцом МЖД
- Кубинка-1
- Чапаевка
- Полушкино
- Санаторная
- Тучково
- Театральная
- Садовая
- Дорохово
- Партизанская
- Шаликово
- Кукаринская
- 109 км
- Можайск
- Бородино
- Колочь
- Уваровка
- 144 км
- 147 км
- Дровнино
- Граница Московской и Смоленской областей
- Батюшково
- Колесники
- Гагарин
- Василисино
- Серго-Ивановская
- 205 км
- Туманово
- 215 км
- 218 км
- Мещёрская
- Подъёлки
- Комягино
- Зубарёвка
- Пересечение с линией Лихославль — Брянск
- Вязьма
- Старая Деревня
- Золотарёвка
- Гредякино
- Ждановка
- Семлёво
- 273 км
- Алфёрово
- 286 км
- Издешково
- Митино
- 300 км
- Дурово
- Ветка на Владимирский Тупик:
- Максимово
- Вышегор
- Свищёво
- Милохово
- Ярцево
- 362 км
- 365 км
- Присельская
- 376 км
- Кардымово
- Пересветово
- 397 км
- Духовская
- Ответвление на Сухиничи
- Ответвление на Рославль
- Ответвление на Сошно (пассажирское движение закрыто, линия переведена в разряд ППЖТ)
- Линия на Рудню, Витебск
Напишите отзыв о статье "Белорусское направление Московской железной дороги"
Литература
- Краткие сведения о развитии отечественных железных дорог с 1838 по 1990 г. М.: МПС, 1996
Примечания
Ссылки
- [www.parovoz.com/maps/smolensk-poezda.gif Схема пригородного железнодорожного сообщения по Смоленскому направлению]. [archive.is/kQbHG Архивировано из первоисточника 31 января 2013].
- [rrh.agava.ru/encyclopedia/railroads/mosbrest.htm] О переименовании в Александровскую железную дорогу
|
Отрывок, характеризующий Белорусское направление Московской железной дороги
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.