Смолл, Албион Вудбери

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Албион Вудбери Смолл

Альбион Вудбери Смолл (11 мая 1854, Бакфилд — 24 марта 1926, Чикаго) — американский социолог и педагог. Сыграл важную роль в создании и развитии социологической науки и профессии социолога в Соединённых Штатах, считается фактическим «отцом» американской социологии. Основатель и главный редактор American Journal of Sociology (1895—1926).





Биография

Альбион Смолл родился в семье преподобного Альбиона Кита Пэриса Смолла и Линкольн Вудбери. Воспитан был в строгом религиозном духе, что нашло затем отражение в его творчестве, в частности, в мысли о том, что социология должна быть этической наукой. Закончил колледж Колби в Уотервиле (штат Мэн) в 1876 году и с благословения родителей отправился изучать богословие в баптистскую Ньютонскую богословскую семинарию, которую окончил в 1879 году. В семинарии Смолл заинтересовался немецкий философской мыслью и после её окончания уехал в Германию, чтобы изучать там историю, социальную экономику и политику. Учился с 1879 по 1881 год в Лейпцигском университете и Гумбольдтовском университете в Берлине. Образовательная поездка Смолла в Европу способствовала знакомству американских обществоведов с идеями европейских социологов и налаживанию научного сотрудничества. В 1881 году женился на Валерии фон Масоу, в браке с которой имел ребёнка.

После возвращения из Европы Смолл начал изучать историю и политическую экономию в Колледже Колби. Тогда же начал интересоваться социологией, которая в то время только начинала формироваться как отдельная область знаний, а затем поступил в Университет Джона Хопкинса в Балтиморе, где получил образование в области истории и экономики. Обучение в Университете Джона Хопкинса продолжалось с 1888 по 1889 годы и завершилось получением степени доктора философии за диссертационное исследование «Начало американской нации: Конституционные отношения между Континентальным конгрессом и колониями и штатами с 1774 по 1789 годы». В 1889 году Альбион Смолл стал президентом Колледжа Колби, пробыв на этом посту до 1892 года. В Колби он сразу же реорганизовал философский факультет, добавив новый курс по социологии. Вместе с Джорджем Винсентом опубликовал первый в мире учебник по социологии «Введение в изучение общества» (1894 год). В 1892 году Смолл покинул Колби и перешёл работать в Чикагский университет. В 1892 году основал в этом университете первый факультет социологии, который возглавлял сам на протяжении 30 лет. Это был первый аккредитованный факультет социологии в американских университетах, который вскоре стал главенствующим центром развития социологической мысли в США. В 1895 году Альбион Смолл основал «American Journal of Sociology» («Американский журнал социологии»). В 1905—1925 годах занимал должность декана Высшей школы искусств и литературы в Чикагском университете, а в 1912—1913 годах — должность президента Американского социологического общества. Вышел на пенсию в 1925 году.

Научная деятельность

Смолл считал, что все науки об обществе должны сотрудничать между собой, и его труды стали отражением этой теории. Историки, экономисты и политологи, по мнению Смола, имели очень узкий круг интересов и часто работали отдельно друг от друга, что он считал неправильным. Его богословские и философские исследования демонстрировали широкое понимание науки о человеке, целью которой должно быть объединение разрозненных областей исследований. Над этой задачей он работал до конца жизни. Выдвинул теорию так называемых шести классов интересов, к которым относил справедливость, общение, познание, красоту, благосостояние и здоровье, считая результатом их взаимодействия собственно общественную жизнь.

Написал несколько крупных работ, связанных с экономикой и политикой, в том числе «Адам Смит и современная социология» (1907), в которой попытался истолковать моральный и философский смысл «Богатства наций» Адама Смита. Кроме того, уделял значительное внимание этическим принципам в социологии. По его мнению, целью социологии должно являться управление социальными реформами в обществе в целом, так называемая «социальная технология» с практической реализацией. Таким образом, этика, по его мнению, является непременным атрибутом поиска путей постепенного улучшения социальных институтов.

А. Б. Гофман считает, что взгляды Смолла были «эклектичными», сформировавшимися под воздействием психологизма и социального дарвинизма Л. Уорда, а сам учёный считался представителем «буржуазного политического реформизма».

Напишите отзыв о статье "Смолл, Албион Вудбери"

Литература

Ссылки

  • [www.asanet.org/about/presidents/Albion_Small.cfm Биография]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Смолл, Албион Вудбери

Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.