Смоляков, Леонид Яковлевич
Поделись знанием:
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
| Леонид Яковлевич Смоляков | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 14 февраля 1992 — 24 мая 1996 | ||||
| Предшественник: | должность учреждена | |||
| Преемник: | Юрий Владимирович Дубинин | |||
| ||||
| 1991 — 1992 | ||||
| Рождение: | 24 июня 1942 (81 год) | |||
| Профессия: | дипломат | |||
Леонид Яковлевич Смоляков (род. 24 июня 1942 года) — российский дипломат и топ-менеджер.
Содержание
Биография
Окончил Киевский политехнический институт (1965), заочную аспирантуру Всесоюзного заочного политехнического института.
- 1965—1967 гг. — инженер, старший инженер в киевском институте «Промэнергопроект».
- 1967—1969 гг. — заведующий лекторской группой Киевского областного комитета ЛКСМУ.
- 1971—1987 гг. — старший преподаватель, доцент, профессор Высшей партийной школй при ЦК Коммунистической партии Украины. Защитил диссертацию доктора философских наук «Социалистическая интеллигенция как объект социально-философского исследования» (1986).
- 1987—1991 гг.— профессор Академии общественных наук при ЦК КПСС (Москва).
- В 1991 г. — председатель Комитета по науке, образованию и кадровой политике Конгресса российских деловых кругов.
Дипломатическая служба
С ноября 1991 года перешёл на работу в Министерство иностранных дел Российской Федерации.
- 7 ноября 1991 — 14 февраля 1992 гг. — Полномочный представитель Российской Федерации на Украине[1].
- 14 февраля 1992 — 24 мая 1996 гг. — первый Чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации на Украине после установления дипломатических отношений[2][3].
- 1996—1997 гг. — Посол по особым поручениям МИД России.
Работа в сфере бизнеса
- 1997—1999 гг. — В сфере бизнеса: вице-президент по внешним связям ФПГ «Нефтехимпром».
- 1999—2000 гг. — заместитель директора Представительства ОАО «Газпром» на Украине, заместитель начальника Управления сотрудничества по международным проектам Администрации ОАО «Газпром».
- 2000—2002 гг. — вице-президент по международному сотрудничеству ОАО «Сибирско-Уральская нефтегазохимическая компания» (АК «Сибур»).
- 2002—2003 гг. — заместитель генерального директора по экспорту ЗАО «Автотор».
- 2003—2004 гг. — директор по управлению проектами ЗАО «Ренова».
В сфере политики
- 2004—2005 гг. — заместитель Председателя Правительства Республики Калмыкия.
- 2006—2007 гг. — внештатный советник Председателя Верховной Рады Украины А. А. Мороза[4]
Дипломатический ранг
Чрезвычайный и полномочный посол (2 марта 1992)[5]
Напишите отзыв о статье "Смоляков, Леонид Яковлевич"
Примечания
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/389 Указ Президента РСФСР от 07.11.1991 г. № 177 "О назначении Смолякова Л. Я. Полномочным представителем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики на Украине"]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/880 Указ Президента Российской Федерации от 14 февраля 1992 года № 140 «О назначении Смолякова Л. Я. Чрезвычайным и Полномочным Послом Российской Федерации на Украине»]
- ↑ [kremlin.ru/acts/bank/9423 Указ Президента Российской Федерации от 24 мая 1996 года № 773 «Об освобождении Смолякова Л. Я. от обязанностей Чрезвычайного и Полномочного Посла Российской Федерации на Украине»]
- ↑ [www.pravda.com.ua/news/2006/9/7/47027.htm Мороз пішов шляхом Ющенка] (укр.)
- ↑ kremlin.ru/acts/bank/995 Указ Президента Российской Федерации от 2 марта 1992 года № 223 «О присвоении Смолякову Л. Я. дипломатического ранга Чрезвычайного и Полномочного Посла»]
Ссылки
- Список послов Российской Федерации в государствах Европы
- Чрезвычайный и полномочный посол СССР и России
Источники
- Смоляков Леонид Яковлевич // Кто есть кто в России и в ближнем зарубежье: Справочник. — М.: Издательский дом «Новое время», «Всё для Вас», 1993. — С. 603—604 ISBN 5-86564-033-X
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Смоляков, Леонид Яковлевич
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
