Сморгонская медвежья академия
Поделись знанием:
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
«Сморго́нская акаде́мия» (белор. Смаргонская мядзведжая акадэмія) — шуточное название школы дрессировки медведей, основанной князьями Радзивиллами в XVII веке в местечке Сморгонь (в настоящее время город в Гродненской области, Белоруссия). Просуществовала до конца XVIII века[1], по другим сведениям — до начала XIX века.
История
Считается, что «Сморгонскую академию» основали Радзивиллы в середине XVII века, однако в 1622 году, когда местечко ещё принадлежало Зеновичам, в Сморгони была улица с названием Скоморошья (впоследствии Медведская), и проживали люди, носившие фамилию Скоморох[2].
В письменном источнике упоминание об «академии» впервые встречается во второй половине XVII века. Французский монах-иезуит Филипп Авриль, который путешествовал по Речи Посполитой в 1687—1689 годах, записал[3]:
«…Мне показали также академию, где дрессируют медведей, предназначенных для вождения из города в город по всей Европе. Поселение, в котором они учатся этим известным упражнениям, чтобы потом показывать их с такой ловкостью и даже смышлёностью, называется Сморгонью…»
Позже, описывая пребывание в Сморгони в феврале 1708 года шведского короля Карла XII и польского короля Станислава Лещинского, участник этих событий историк У. Нёдберг утверждал[4]:
«…Что касается этого города, то он довольно известен тем, что все медведи, которые танцуют и скитаются по свету, имеют тут свою высшую школу и настоящий приют…»
Согласно свидетельству другого солдата из армии Карла XII[5]:
«Здесь в Сморгони дрессировали медведей для публичного показа. Говорят, что все скоморохи-поводыри медведей, с которыми они путешествуют по миру, имеют в Сморгони свою Высшую Школу (Högskola), поэтому это местечко для них „земля обетованная“. Все скоморохи, как и другие ремесленники, платят налоги. Однако сегодня никого из них в школе не видно, кстати, в местечке вообще мало мужчин» [Cederhielm: 64].
Особенного расцвета «академия» достигла при Кароле Станиславе Радзивилле (1734—1790) по прозвищу «Пане Коханку», который владел Сморгонью в 1762—90 годах[6]. Он назначил руководителем академии «барона» литовских цыган Яна Мартинкевича, который жил в Мире. Тот набрал группу из 20 цыган, которые жили и работали в школе. В период расцвета в «академии» дрессировали одновременно до 10 медведей и несколько обезьян. Обезьян закупал и присылал князь, а медведей доставляли из местных лесов, привозили из Жупранской и Налибокской пущ. Помимо собственных воспитанников, на обучение принимались медведи и от посторонних лиц, которые должны были заплатить за работу, питание и проживание дрессировщика. После смерти князя, и вхождения белорусских земель в состав Российской империи школа постепенно приходит в упадок. О «медвежьей академии» в своих мемуарах упоминали многие участники войны 1812 года, которым довелось побывать в Сморгони.[7]
Вероятно, окончательно медвежий промысел угас в Сморгони после указа Сената о запрещении медвежьей комедии в 1870 году[8]. Журналист Я. Солодухо в статье «[ruscircus.ru/arhiv-press/academy597 Медвежья академия]» пишет о том, что в начале XX века, будучи ребёнком, он ещё «…застал в Сморгони старожилов-медвежатников, ходивших к берлогам с рогатиной и обучавших этих питомцев „академии“ выполнению довольно затейливых трюков…». Вплоть до 30-х годов XX века на территории Белоруссии бродячих цыган с медведем называли «сморгонский учитель с учеником» (белор. «смаргонскі вучыце́ль з вучнем»), а сомнительное учебное заведение — «сморгонской академией»[9].
Дрессировка
Школа находилась недалеко от Сморгони, на холмах в районе нынешней Сморгонской районной больницы[10], где были построены специальные сооружения и манежи. На вершине холма рыли глубокую (до трех метров) яму, на половину её глубины опускали железную клетку с медным дном. На высоте одного метра от основания прорывали ход, куда клали валежник и хворост, который поджигали. По другой версии школа представляла собой «особое каменное строение», в котором «каменный пол второго этажа накаливался печью из нижнего этажа»[11].
Для обучения набирали только молодых самцов. Обучение длилось около 6 лет, включая тренировки которые проводили после возвращения «медведников» со своими воспитанниками на зимовку. Медведей дрессировали в несколько приёмов. Вначале молодых медвежат учили «танцевать», для чего их по 2—3 помещали в клетку, металлическое дно которой подогревалось, и приучали стоять на задних лапах, обутых в лапти. Пол постепенно нагревался, и медвежата, которым становилось невмоготу, поднимались сначала на задние лапы, а потом начинали переминаться с одной лапы на другую. В этом момент «дрессировщик» бил в бубен. Так было ежедневно в течение месяца-двух. Потом медвежат выводили из клетки на волю и продолжали упражнения с бубном. При первых же ударах медвежата становились на задние лапы и под звуки бубна переминались без подогрева. Следовало поощрение в виде куска хлеба или моркови. Приучив их стоять на задних лапах и переминаться с одной лапы на другую под звуки бубна и рожка, переходили к следующему этапу дрессировки: бороться, кланяться и т. д[11].
В декабре 1812 года во время отступления французских войск в Сморгони в доме одного из медведников ночевал польский офицер Генрик Брандт, который оставил в своих мемуарах похожее описание процесса дрессировки медведей[12]:
«…В просторном помещении делают загородку в форме круга, со стенами достаточно высокими, чтобы медведь не мог через них перелезть, и толстыми, чтобы он не смог их разрушить. Пол сделан таким образом, что его можно нагревать. Тогда туда вводят молодого медведя в деревянных сандалиях на задних лапах и, естественно, раскаленный пол жжёт ему подошвы передних лап. Тогда медведь поднимает передние лапы вверх и пробует опереться ими о стену, но его отгоняют ударами. И делают это до тех пор, пока бедное животное не научится стоять на задних лапах, ходить и выполнять по приказу другие штуки. В некоторые моменты медведь теряет терпение и предпринимает бешеную атаку на „кафедру учителя“ но его встречают там кием и заставляют одуматься. Как только медведь научится стоять и ходить, ему заводят в нос кольцо как подготовку к высшим курсам, это значит — к науке танца под звуки бубна и пищалки, а после окончания образования зверь отправляется в путешествие по Европе в сопровождении одного из учителей…»
Весной поводыри вместе с учёными медведями отправлялись на заработки по ярмаркам Европы. В немецких, французских и других источниках можно встретить указание, что воспитанники Сморгонской «академии» были частыми гостями на ярмарках Пруссии, Шлезвига, Баварии и Эльзаса. Удивительней всего то, что в стране, где присутствие медведя с поводырем является как бы неотъемлемой частью любой ярмарки и любого сельского празднества — в Венгрии, в прошлом столетии также встречались медведи из Сморгонской академии[11]. Осенью, ко дню Всех Святых возвращались назад в Сморгонь. Медведям в их помещениях сооружались лежбища из листьев и еловых лапок, в которых они оставались до середины февраля. Вместе с осенним возвращением в Сморгонь наступала также выплата медведникам их заработка, сбор с них установленных «бароном» выплат на содержание академии или плата за потерю медведя либо обезьяны[13].
Память
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[www.holiday.by/files/sights/a16fcaf6c07939374d799c848eafe8cf-thumb-900x600-cropratio.jpg Памятник «Медвежьей академии» в Сморгони] |
- 2 марта 2014 года в Сморгони была открыта скульптурная композиция в честь «медвежьей академии»[14]. Автором памятника является уроженец города, заслуженный деятель искусств, скульптор Владимир Теребун[15].
- 1 декабря 2004 года был утвержден герб Сморгони. Согласно официальному описанию: «Герб города Сморгони представляет собой изображение на серебряном поле испанского щита на красной решетке стоящего на задних лапах черного медведя, в передних лапах которого герб Радзивиллов — на голубом поле размещены три черных охотничьих рожка, соединенные в центре мундштуками»[16][17].
В литературе
- История Сморгонской школы дрессировки медведей стала основой поэмы Рыгора Бородулина «Сморгонская академия»[18].
Напишите отзыв о статье "Сморгонская медвежья академия"
Примечания
- ↑ Сморгонь // . — Большая Энциклопедия. — С.-Петербург: Просвещение, 1902. — Т. 17.
- ↑ Инвентари магнатских владений Белоруссии XVII — XVIII вв. Владение Сморгонь. — Минск: Наука и техника, 1977. — С. 36.
- ↑ Филипп Авриль. Путешествие по различным частям Европы и Азии. — Directmedia, 2013. — 175 с. — ISBN 9785998966248., цитата приведена по Чагадаева С. М. Смаргонь і яе уладары (белор.) // Памяць: Гісторыка-дакументальная хроніка Смаргонскага раёна / Рэдкал.: Г. П. Пашкоў і інш.. — Мінск: БелЭн, 2004. — С. 57.
- ↑ J. Nordberg. Carl den XII tes Historia. Del 1. Fråm 1662 till Junii Månad år 1709. — Stockholm, 1740., цитата приведена по Татаринов Юрий Аркадьевич. Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Гродненщина. — Минск: Смэлток, 2009. — С. 22. — ISBN 975-985-6917-08-3.
- ↑ Андрэй Катлярчук</span>rube. Швэды ў гісторыі і культуры беларусаў. — Менск, 2002. — С. 153.
- ↑ Александра Матькова. [news.tut.by/culture/432830.html "Медвежья академия", Кревский замок и батлейка. Репортаж из Сморгонского историко-краеведческого музея].
- ↑ [by.holiday.by/skarb/1070 Памятник «медвежьей академии» в Сморгони]. holiday.by. Проверено 21 октября 2015.
- ↑ Н. Морохин, Д. Павлов [www.ecoethics.ru/old/b19/702.html "Медвежья потеха" и её роль в экологической культуре Нижегородского Поволжья] // Материалы международной школы-семинара "Трибуна - 6". — Киев, 1997.
- ↑ Я. Солодухо [www.ruscircus.ru/arhiv-press/academy597 Медвежья академия] // Советский цирк. — 1959. — Март.
- ↑ Наталія Валынец [grodnonews.by/category/kul-tura/news6496.html Праект фантана-скульптуры “Мядзведжая акадэмія” ў Смаргоні застаецца ў стадыі абмеркавання восьмы год] (белор.) // Гродзенская прауда. — 2011,. — 3 сакавік.
- ↑ 1 2 3 Макаров С. [www.ruscircus.ru/public/bear.shtml Медвежья потеха — царская забава]. [www.ruscircus.ru/ В мире цирка и эстрады, цирк в России и мире]. Проверено 21 октября 2015. [www.webcitation.org/66bBPwUTP Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
- ↑ Брандт Г. фон. Воспоминания Генриха фон Брандта / Г. фон Брандт // Вестник иностранной литературы. — 1912. — Сент. — С. 76—104 ; Окт. — С. 105—135.
- ↑ Чегодаева С. От Зеновичей до Радзивиллов // Новая газета Сморгони. — 2003. — № 6 февраля.
- ↑ [smorgon.grodno-region.by/ru/news/news_reg/?id=11517 Народное гулянье «Разгуляй широко, Масленица»]. Сморгонский районный исполнительный комитет. Проверено 21 октября 2015.
- ↑ [news.tut.by/kaleidoscope/374933.html В Сморгони установят памятник знаменитой медвежьей академии]. БЕЛТА. Проверено 21 октября 2015.
- ↑ [www.pravo.by/pdf/2004-190/2004-190(003-016).pdf Об учреждении официальных геральдических символов административно-территориальных единиц Гродненской области: Указ Президента Республики Беларусь от 1 декабря 2004 г. №590]. [www.pravo.by Национальный правовой Интернет-портал Республики Беларусь]. Проверено 21 октября 2015. [www.webcitation.org/65CtX3Mad Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
- ↑ [geraldyka.com/index.php?nma=glossar&fla=index&litter=209&word_id=111 Сморгонь]. [geraldyka.com Геральдыка Беларусі]. Проверено 21 октября 2015. [www.webcitation.org/61DQSrrsO Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
- ↑ Рыгор Барадулін. Смаргонская акадэмія Наравістая паэма // [www.baradulin.by/wp-content/uploads/2013/12/zbor3.pdf Збор твораў]. — Мінск: Мастацкая лiтаратура, 1999. — Т. 3. — С. 88-138.
Литература
- Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники увеселения и зрелища. Конец XVIII — начало XX века. — Азбука-классика, 2004. — 254 с. — (Искусство жизни). — 5000 экз. — ISBN 5-352-00989-0.
- Солодухо Я. [ruscircus.ru/arhiv-press/academy597 Медвежья академия] // Советский цирк. — 1959. — № 3 (март).
- Чегодаева С. От Зеновичей до Радзивиллов // Новая газета Сморгони. — 2003. — № 6 февраля.
- Татьяна Клещенок. Об основателе Сморгонской Медвежьей Академии (Аб заснавальніку Смаргонскай Мядзведжай Акадэміі) (белор.) // «Рэгіянальная газета». — 2000. — № 5 (250), 4 февраля. — С. 5.
Ссылки
- Макаров С. [www.ruscircus.ru/public/bear.shtml Медвежья потеха — царская забава]. [www.ruscircus.ru/ В мире цирка и эстрады, цирк в России и мире]. Проверено 3 июня 2009. [www.webcitation.org/66bBPwUTP Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
- Александра Матькова. [news.tut.by/culture/432830.html "Медвежья академия", Кревский замок и батлейка. Репортаж из Сморгонского историко-краеведческого музея].
- [digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/feldztg10armee1915bis1916/1167?sid=af4951be7e64fbfc6ca02838607f8e0b Die Akademie zu Smorgon// Zeitung der 10. Armee — Wilna. - №133. - sonntag den 10 -Februar- 1916.]
|
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Сморгонская медвежья академия
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
