Смотр невест

Смотр невест — обычай выбора жены главе государства из числа самых красивых девушек страны.

В отличие от традиционного поиска невесты по династическим соображениям, смотр невест проводился после своеобразного «конкурса красоты». Обычай зародился при византийском императорском дворе в VIII веке, после чего в XVI веке был воспринят на Руси.

Поиск и избрание

О византийских обрядах сохранилось мало сведений, некоторые исследователи вообще считают подобные рассказы позднейшими литературными вставками. Тем не менее, хроники доносят некоторые подробности о византийских традициях. О русских смотринах сведений сохранилось гораздо больше. Общий принцип был одинаков, так как в «Третьем Риме» смотры устраивали, ориентируясь на пример Константинополя — «Второго Рима».

Отбор по всей стране

Красавиц искали по всему государству. В Византии для этого по всем краям рассылали послов с инструкциями. Они должны были оценить «прелесть лица» и имели по меньшей мере три параметра отбора: меру роста, размер головы и длину стопы (ср. историю Золушки). Впервые смотр невест в Византии отмечен в 788 году, когда императрица Ирина искала жену своему сыну, номинальному императору Константину. Из 13 кандидаток, представленных ко двору, Ирина выбрала для сына в жёны юную незнатную армянку, уроженку Пафлагонии Марию Амнийскую, внучку святителя Филарета Милостивого. Из оставшихся девушек двух взяли в жёны знатные люди, а остальных отослали домой с богатыми дарами.

В Московском государстве к поиску невест для государя подходили очень строго:

Когда к вам эта грамота придёт, и у которых из вас будут дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас девку утаит и к наместникам не поведёт, тому от меня быть в великой опале и казни.

— «Указ Ивана IV» по С. Соловьеву

Предварительный отбор среди сотен привезённых девиц осуществлялся в два этапа: сначала с ними знакомились бояре и отбирали девиц, соответствующих требованиям: будущая царица должна быть высокого роста, должна быть красивая, здоровая и, желательно, чтобы у неё в семье рождалось много детей — это гарантировало её плодовитость, важнейшее соображение в престолонаследовании. Оставшихся нескольких десятков девушек представляли лично царю.

Нередко невесты выбирались из бедных и простых домов. Отец первой жены Алексея Михайловича — Марии Милославской, служил кравчим у посольского дьяка Ивана Грамотина. Дочь его, будущая царица, хаживала в лес по грибы и продавала их на рынке. О царице Евдокии Стрешневой, супруге Михаила Федоровича, её же постельницы говаривали: «Не дорога-де она государыня; знали они её, коли она хаживала в желтиках (по В. Далю, желтики — простые женские чеботы); после-де её государыню Бог возвеличил!». А о матери Петра I, царице Наталье Нарышкиной, дьяк Шакловитый, предлагавший погубить её, говорил царевне Софье:

Известно тебе, государыня, каков её род и какова в Смоленске в лаптях ходила.

—

Исследователь В. Д. Назаров пишет о первой свадьбе Ивана: «Любопытны условия отбора невест. Принимались во внимание возраст, внешние данные претенденток, состояние здоровья (и невест, и их родителей), их происхождение. В отписи члены комиссии подробно описали фигуру (княжна А. Гундорова была „телом ровна, ни тонка, ни толста“), лицо (форма носа, цвет глаз и волос) и историю болезней претендентки. Тщательно учитывалось её родство (происхождение матери и мачехи; брачные связи её родных сестер и братьев). Собирались сведения о здоровье родителей. Какое значение придавалось родственным связям кандидаток, видно из „памяти“ И. В. Ляцкому. Ему предписывалось „беречи накрепко“ и „пытати тайно“ о возможном родстве претенденток с Щенятевыми и Плещеевыми. Исключение допускалось, видимо, только в одном случае, когда „девка… добра“ и „далече от того роду“. Подобные сведения вводят в закулисный мир ожесточённой политической борьбы различных группировок „государева двора“ в середине 20-х годов XVI века. Почему государева немилость была столь сильна в отношении этих двух фамилий, сказать при нынешней степени изученности политических коллизий того времени не представляется возможным».

Смотрины монархом

Одно из известных описаний так рассказывает о выборе византийским императором Феофилом (IX век) невесты:

Когда Феофил решил выбрать жену, в столице был устроен смотр невест, для которого самые красивые девушки были собраны со всех провинций в Константинополь. Будущая монахиня и поэтесса Кассия была одной из них. Император должен был ходить между рядов девушек с золотым яблоком и протянуть его той, на которой он собирался жениться. Он собирался протянуть его Кассии, которая нравилась ему больше других. Но Кассия, по словам Георгия Амартола, «уязвила сердце его словом», и яблоко досталось более «смирной» пафлагонянке Феодоре (будущей восстановительнице иконопочитания).

А на Руси царственный жених отдавал своей наречённой богато вышитый платок и кольцо. Вот как проходили выборы невесты Великому князю Василию по рассказу Франческо да Колло: «Сей Великий Князь Василий — как мне рассказали — решил завести жену, чтобы иметь детей и обеспечить себя законным наследником и преемником Государства; для этого повелел объявить во всех частях своего Государства, чтобы — не взирая на благородство или кровь, но лишь на красоту — были найдены самые красивые девственницы, и во исполнение этого указа были выбраны более 500 девственниц и приведены в город; из них было выбрано 300, потом 200 и наконец сократилось до 10, каковые были осмотрены повивальными бабками со всяческим вниманием дабы убедиться, действительно ли они девственницы и способны ли рожать детей, и нет ли у них какого недостатка,— и, наконец, из этих десяти была избрана жена». Согласно Сигизмунду Герберштейну, выбор производился не из 500, а из 1500 девиц.

Однако самыми запоминающимися оказались смотрины Ивана Грозного, который нашёл таким способом трех жен. Ради его третьей женитьбы было отобрано 2000 девиц. Казимир Валишевский дал такое описание ритуала:

В браке Ивану суждено было насладиться счастьем, не выпадавшим на долю его предков. Выбор невесты производился по общему правилу. Благородные девицы всего государства, происходившие из семей служилых людей, были собраны в Москву. Для приёма их были отведены огромные палаты с многочисленными комнатами; в каждой из них было по 12 кроватей. К первому браку Василия, по словам Франциска да Колло, было собрано 500 красавиц, а по свидетельству Герберштейна - 1500. Эти цифры, по всей вероятности, показывают только число тех девиц, которые попали в Москву уже после первых выборов в провинциях. Такой порядок существовал и в Византии. Там правителям областей давались по этому поводу подробные инструкции, с указанием роста и других качеств девиц. Когда в серале собирались кандидатки, туда являлся сам государь в сопровождении одного из старейших вельмож. Проходя по покоям, он дарил каждой из красавиц по платку, вышитому золотом, с дорогими камнями. Он набрасывал платки девицам на шею. После того, как выбор был сделан, девицы отпускались с подарками по домам. Так в 1547 г. Иван выбрал себе Анастасию, дочь покойного Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, происходившего из старого боярского рода. Среди гибели княжеских родов он сумел, однако, сохранить близость к царскому трону и не принимал участия в ожесточенной борьбе за власть в дни детства Ивана. Возможно, что в данном случае выбор невесты был только простой формальностью.

Знакомство царя с возможными невестами могло занимать много времени. Их селили во дворце, с царскими сестрами или дочерьми. Известна история с избранием Алексеем Михайловичем будущей матери Петра I — Натальи Кирилловны. С 28 ноября 1669 года по 17 апреля 1670 года он девятнадцать раз обходил по ночам верховые опочивальни, и выбирал из шестидесяти спавших красавиц ту, которая была бы покрасивей и ему, великому государю, приглядней.

Интриги при отборе

Разумеется, говорить об абсолютной непредвзятости выбора, сделанного на подобном «конкурсе красоты», невозможно. Все невесты были дворянками, пускай даже и захудалыми; неугодные по политическим соображениями отсеивались в предварительных турах. В Византии зачастую свадьбы организовывались ещё родителями наследника императорского трона, они же и направляли выбор жениха (так, Константина VI женила его мать императрица Ирина, а Феофила — мачеха Ефросинья).

На это прямо указывается в рассказе о женитьбе Льва VI:

Рано пришлось Льву привыкать к покорности. Когда ему должно было исполниться шестнадцать лет, Василий решил его женить. По обыкновению, в одной из зал Магнаврского дворца собрали дюжину девиц из самых красивых в империи. В ожидании прихода царя эти маленькие особы, очень возбужденные, занялись тем, что пробовали отгадать, кто из них окажется счастливой избранницей. Одна афинянка, по словам летописца, «умевшая, благодаря обычаям своей страны, отгадывать будущее по приметам», предложила тогда в виде игры следующее странное испытание: все кандидатки должны были сесть на пол и каждая поставить перед собой свои башмаки; та из двенадцати, которая по данному знаку скорее всех встанет, обуется и первая успеет сделать красивый поклон, та и будет, наверно, императрицей.

В то время как они занимались этим упражнением, вдруг вошел царь. Первая поднявшаяся была некто Феофано, происходившая из знаменитой столичной патрицианской семьи Мартинаков; так как она была знатна, при этом очень красива и набожна, она понравилась Василию и жене его Евдокии — так оправдалась примета, пророчествовавшая ей трон. Самого Льва даже не спрашивали, а между тем юный царевич имел привязанности на стороне.

На Руси случалось, что царь вдруг обращал внимание на неугодную клике девушку, (например, если приближенные к трону ходатайствовали за свою родственницу). В этом случае делалось все, чтобы снять невесту с дистанции. К примеру, когда Ефимию Всеволожскую, избранную Алексеем Михайловичем, первый раз одели в царское платье, ей затянули волосы так сильно, что она упала в обморок. Быстро объявили, что Ефимия страдает эпилепсией, а её отца с семьей, за то что скрыл её «нездоровье», сослали в Тюмень.

Примерно то же случилось с Марией Хлоповой, невестой Михаила Федоровича, которая уже была взята «на верх» (во дворец, собственно в теремные хоромы цариц), ей велено было оказывать почести как царице, дворовые люди ей крест целовали, и во всем Московском государстве велено поминать её имя на ектениях — но тем не менее она также не избегла интриг. Конкуренты Салтыковы избавились от неё следующим образом: девушку довели до расстройства желудка, знающих врачей к ней не допускали, настроили против неё мать царя Марфу Ивановну, в итоге обвинив в возможной неплодности. Был созван специальный собор из бояр, Хлопова была лишена почестей и сослана в Тобольск, где жила в бедности. Тем не менее, Михаил сохранял к Марии нежные чувства, и когда его отец патриарх Филарет, прибыв ко двору, смог защитить царя от давления матери, и уменьшить влияние Салтыковых, Михаил снова объявил, что не хочет жениться ни на ком, кроме неё (хотя прошло уже 7 лет). Затем царь сделал допрос врачам, лечившим Хлопову. Изобличенные на очной ставке с докторами Салтыковы были сосланы в далекие вотчины. Тем не менее, Марфа Ивановна настояла на своем, и сын её на все ещё любимой им Хлоповой так и не женился, проходив после ещё холостяком до 29-летнего возраста (что было в его эпоху очень редким).

А Марфа Собакина, хотя Иван Грозный и успел на ней жениться, после свадьбы прожила не больше месяца и скоропостижно скончалась, оставив всех в полной уверенности, что её отравили. После её смерти царь сочетался браком с Анной Колтовской, которая на том же смотре в его глазах заняла «второе место».

Известные смотры

Византия

• 788 г.: Константин VI, супруга — Мария из Амнии (ок.770-ок.830). Первый из задокументированных смотров был устроен императрицей Ириной для своего сына. Историки предполагают, что брак самой Ирины и императора Льва IV также мог быть совершен по результатам смотра, так как неизвестно, почему провинциальная уроженка Афин Ирина стала супругой правителя империи.
• 807 г.: Ставракий, супруга — Феофано. («Хронография» Феофана Исповедника)
• 821 г. (или 830 г.): Феофил, супруга — Феодора. Смотр устроен мачехой императора Евфросинией.
• 854 г. (или 855 г.): Михаил III, супруга — Евдокия Декаполитисса. Одной из невест, не успевших приехать на смотр, была святая Ирина Хрисовланта, позже ставшая монахиней.
• Лев VI:
  • 882 г.: 1-я супруга — Феофано
  • 900 г.: 3-я супруга — Евдокия Ваяна.

Московское государство

Обычай был возрожден в России по совету греков-византийцев из окружения великой княгини Софии Палеолог, как точнее утверждают — великокняжеского печатника грека Юрия Траханиота, когда стало очевидно, что сыну Ивана III Московского и Софии Василию невесту-ровню среди князей не подыскать. «Энциклопедия обрядов и обычаев» указывает, что русские цари выбирали невесту из подданных, ибо не могли жениться на дочерях иноземных властителей из-за европейских представлений о России как дикой пустыне, заселённой варварами (Московское Царство сильно уступало в репутации Киевской Руси), а главное — из-за различий в вере.

• Василий III (1505 г.): 1-я супруга — Соломония Сабурова
• Иоанн IV Васильевич:
  • 1547 г.: 1-я супруга — Анастасия Романовна;
  • 1571 г.: 3-я супруга — Марфа Собакина,
  • 4-я супруга — Анна Колтовская, выбрана по результатам того же смотра, так как Марфа Собакина умерла через 2 недели после свадьбы.

Скучая вдовством хотя и не целомудренным, он уже давно искал себе третьей супруги... Из всех городов свезли невест в Слободу, и знатных и незнатных, числом более двух тысяч: каждую представляли ему особенно. Сперва он выбрал 24, а после 12... долго сравнивал их в красоте, в приятностях, в уме; наконец предпочел всем Марфу Васильеву Собакину, дочь купца новгородского, в то же время избрав невесту и для своего старшего царевича, Евдокию Богданову Сабурову. Отцы счастливых красавиц из ничего сделались боярами. (Карамзин)

• Царевич Иван Иванович (сын Ивана Грозного):
  • 1571 г.: 1-я супруга — Евдокия Сабурова. Прибыла на смотр невест Ивана Грозного вместе с Собакиной и Колтовской, но была выбрана в жены царевичу.
  • Около 1581 г.: 3-я супруга — Елена Шереметева
• Михаил Федорович:
  • 1616 г.: задолго до 1-го брака царя с Марией Долгорукой (1624 г.) устраивались смотрины, и невестой была выбрана Мария Хлопова. Но её оговорили в наличии неизлечимой болезни и сослали, что очень расстроило уже влюбленного царя (см.выше).
  • 1626 г.: 2-я супруга — Евдокия Стрешнева. (Причем Стрешнева не входила в число отобранных красавиц-кандидаток, а была наперсницей, «подругой для собеседования» из бедных родственниц, которую захватила с собой конкурсантка — дочь окольничего Григория Волконского, её двоюродная сестра).
• Алексей Михайлович:

• • 1647 г.: смотр (200 девушек, царю представлено 6), во время которого избрана Ефимья, дочь касимовского помещика Рафа (Федора) Федоровича (Родионовича) Всеволодского (Всеволожского), ославленная как страдающая эпилепсией и отставленная (см.выше). Вместо этого 1-й брак царя заключается с Марией Милославской, очевидно, без смотра, благодаря лишь усилиям Морозова, женившегося на сестре новой царицы.
  • 1670 г.: 2-я супруга — Наталья Нарышкина
• Федор Алексеевич (1680 г.): 1-я супруга — Агафья Грушецкая
• Иван V Алексеевич (1684?), супруга — Прасковья Салтыкова

Мнения исследователей

Встречается версия, что подобного обычая в Византии не существовало, а несколько рассказов о них — выдумка хронистов IX в., которым полюбился живописный сюжет (исследователи Рюден и Афиногенов). Введение обычая при русском дворе со ссылкой на традицию Византии, правопреемником которой себя считала Москва, тем не менее, свидетельствует об укоренившейся вере в существование подобной традиции в Константинополе.

Западные фольклористы указывают на возможную связь между византийским способом поиска невест с помощью меры обуви и складыванием сказки о Золушке, что кажется не таким уж странным, если учесть, что сам мотив встречи девушки и принца производят с древнеегипетских сказок.

В других культурах

В Библии

Победительницей подобного смотра стала еврейская девушка Есфирь, история которой рассказана в библейской «Книге Есфири», ставшая женой персидского царя Ксеркса:

И сказали отроки царя, служившие при нем: пусть бы поискали царю молодых красивых девиц, и пусть бы назначил царь наблюдателей во все области своего царства, которые собрали бы всех молодых девиц, красивых видом, в престольный город Сузы, в дом жен под надзор Гегая, царского евнуха, стража жен, и пусть бы выдавали им притиранья, и девица, которая понравится глазам царя, пусть будет царицею вместо Астинь. (Есф. 2:2-4)

В Китае

Сходная процедура выбора невест существовала также в Императорском Китае. Регистрация кандидаток происходила задолго до начала смотрин. Попадали в этот список только дочери чиновников не ниже 4-го ранга и которые были не старше 20 лет. Согласно восточным традициям девушек очень тщательно отбирали сначала евнухи, которые фиксировали их физические параметры и выбирали лучших, после этого сам император из предоставленных кандидаток выбирал себе нескольких жён. После избрания им вручались жезлы из нефрита или лакового дерева руи и присваивался должный ранг.

См. также

• Список русских цариц
• Конкурс красоты

Литература

• Забелин Иван [az.lib.ru/z/zabelin_i_e/text_0070.shtml Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях]. Москва. Типография Грачёва. 1869
• Назаров В. Д. [web.archive.org/web/20071016103412/vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/Svadeb_dela/text.htm Свадебные дела XVI в.] ([web.archive.org/web/20071016103407/vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/Svadeb_dela/pred.htm Предисловие])// ВИ. 1976. № 10. С. 110—115
• Сенина Татьяна А.. «Диалог Феофила и Кассии»
• [www.booksite.ru/localtxt/enc/ikl/ope/diya/enciklopedya_obryad/11.htm Энциклопедия обрядов и обычаев] / Составители: Л. И. Брудная, З. М. Гуревич, О. Л. Дмитриева. — СПб.: Респекс, 1996. — 560 с. — ISBN 5-7345-0063-1.
• Afinogenov, D. "The Bride-show of Theophilos: Some notes on the Sources, " Eranos 95. 1997, pp. 10–18.
• Rydén, Lennart. «The Bride-shows at the Byzantine Court — History or Fiction?» Eranos 83, 1985, pp. 175–191.
• Treadgold, W. T., "The Bride-shows of the Byzantine Emperors, " Byzantion 49. 1979, pp. 395–413.
• Bourboulis, Photeine, «The Bride-Show Custom and the Fairy-Story of Cinderella.» In P. P. Bourboulis, Studies in the History of Modern Greek Story-Motives. Thessalonike, 1953. Pp. 40–52.
• Russell E. Martin. A Bride for the Tsar: Bride-Shows and Marriage Politics in Early Modern Russia. De Kalb: Northern Illinois University Press, 2012

В беллетристике

• Пьеса Мея «Царская невеста» и поставленная по ней опера Римского-Корсакова посвящены истории Марфы Собакиной и Ивана Грозного, включая сюжет смотра.
• Повесть Всеволода Соловьева «Касимовская невеста» (1903) посвящена неудавшейся женитьбе Алексея Михайловича на Ефимии Всеволожской.

Ссылки

• [scrinium.ru/pdfs/t02/scr_2_240.pdf Татьяна А. Сенина. «Диалог Феофила и Кассии». pdf]
• [www.owl.ru/win/womplus/1997/tzar.htm Конкурс красоты не является изобретением нашего века]

Отрывок, характеризующий Смотр невест

– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.