Снайпер (фильм, 1952)

Снайпер
The Sniper
Жанр	Фильм нуар Триллер
Режиссёр	Эдвард Дмитрык
Продюсер	Стенли Крамер
Автор сценария	Гарри Браун Эдна Энхальт Эдвард Энхальт (история)
В главных ролях	Артур Франц Адольф Менжу
Оператор	Бёрнетт Гаффи
Композитор	Джордж Антейл
Кинокомпания	Стенли Крамер продакшнс Коламбиа пикчерс
Длительность	87 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1952
IMDb	ID 0045161
Выход фильма «Снайпер» (оригинальное название — The Sniper)

К:Фильмы 1952 года

«Снайпер» (англ. The Sniper) — фильм нуар американского режиссёра Эдварда Дмитрыка, вышедший на экраны в 1952 году.

Как написал кинокритик Босли Кроутер, «в центре внимания этого криминального фильма находится казалось бы нормальный молодой человек, который… по какой-то необъяснённой причине испытывает безумную неприязнь по отношению к женщинам, с которыми пересекается случайно, стреляя в них сквозь окна или с крыш, когда они идут по улицам». Фильм показывает интенсивную работу полиции по розыску преступника, одновременно затрагивая вопросы, связанные с необходимостью изоляции и тщательного лечения психически больных людей, совершающих преступления.

Начало картины предваряет следующий текст: «Высокое место среди проблем, стоящих перед полицией, занимает проблема сексуального преступника, ответственного только за прошлый год в преступлениях, жертвами которых стали 31.175 женщин. Законов, адекватно понимающих суть проблемы, не существует. Силы правопорядка бессильны. Здесь, на примере одного дела, рассказывается история человека, врагом которого является женская часть человечества».

Фильм обозначил возврат режиссёра Эдварда Дмитрыка в Голливуд после того, как он был внесён в чёрный список, а затем получил тюремный срок на неуважение к Конгрессу, отказавшись давать показания Комитету по расследованию антиамериканской деятельности. В апреле 1951 года он всё-таки дал свидетельские показания, назвав своих коллег из левых организаций, после чего на некоторое время отправился в Англию, и лишь благодаря приглашению Стенли Крамера продолжил свою карьеру в США.

В 1953 году сценаристы фильма Эдна и Эдвард Энхалт были удостоены номинации на Оскар за лучший сценарий.

Сюжет

В Сан-Франциско молодой и на вид симпатичный Эдди Миллер (Артур Франц) страдет от неконтролируемых приступов желания убивать женщин. Вечером он достаёт свой карабин, поднимается на крышу дома и целится в оптический прицел в проходящих по улице молодых женщин. Когда приступ заканчивается Эдди возвращается в свою комнату, убирает ружье в комод, запирает его на ключ, который с яростью швыряет на пол. Эдди, как ему кажется, повсюду сталкивается с раздражающими его проявлениями женского порока — проституцией и соблазном, навязчивостью домовладелицы и придирчивостью диспетчерши в химчистке (Джеральдин Карр), где он работает водителем, особенно его раздражает вид влюблённых пар.

Чувствуя, что более не может себя сдерживать, Эдди звонит своему тюремному психиатру, рассчитывая получить его помощь, однако, выясняется, что тот ушёл в двухнедельный отпуск. В отчаянной попытке получить врачебную помощь Эдди умышленно делает себе ожог, положив руку на раскаленную электроплиту. В больнице осматривающий его врач понимает, что Эдди обжог себе руку намеренно. На его вопрос, не лечился ли Эдди в психиатрической больнице, тот отвечает, что находился в тюремном психиатрическом отделении, когда отбывал наказание за жестокое избиение женщины. Врач рекомендует поместить Эдди в психиатрическое отделение, однако дежурный врач говорит, что это бесполезно, так как через три дня его всё равно выпустят. Вскоре врачи забывают о нём, когда к ним поступает группа пострадавших в серьёзной аварии.

На следующее утро Эдди доставляет заказ клиентке химчистки, певице ночного клуба Джин Дарр (Мэри Виндзор), которая встречает его в соблазнительном вечернем платье. Она замечает пятнышко на платье и просить Эдди отчистить его в срочном порядке. Эдди соглашается ей помочь, и Джин мило беседует с парнем, пока не раздаётся звонок в дверь. Джин, которая ожидала своего друга, тут же буквально выталкивает Эдди через чёрный ход, сунув ему платье. Вечером Эдди поджидает Джин у входа в её квартиру, спрятав карабин в небольшой портфель, затем следует за ней до клуба, где она выступает. Эдди проникает на крышу многоэтажного здания напротив клуба. Дождавшись, когда выступление закончится и Джин выйдет на улицу, Эдди стреляет ей в голову, когда она стоит около собственной афиши. На место убийства вскоре прибывают полицейские детективы, лейтенант Фрэнк Кафка (Адольф Менжу) и сержант Джо Феррис (Джеральд Мор), которым поручено ведение расследования.

На следующий день Эдди в приподнятом настроении хорошенько напивается в баре. Одинокая женщина навеселе (Марло Дуайер) начинает с ним заигрывать. Во время разговора она незаметно кладёт ему в карман записку со своим адресом и телефонным номером. Однако, когда Эдди начинает рассказывать о себе неправдоподобные истории, женщина ловит его на лжи, что приводит Эдди в бешенство.

На следующее утро Эдди с трудом просыпается и опаздывает на работу. Ему поручают отвезти срочный заказ Джин Дарр. Прибыв на место, он видит, что в её квартире уже работает полиция. Эдди увозит платье к себе домой и прячет в комоде. Вечером, после прогулки по парку, где он видит несколько влюблённых парочек, Эдди возвращается домой, яростно разрывает платье Джин и сжигает его в печи. Найдя в кармане адрес женщины из бара, Эдди отрывает от коробки с патронами кусок картона и пишет на нём записку: «Полиции — Остановите меня. Найдите и остановите меня — Я сделаю это снова». Затем он выслеживает женщину из бара, и стреляет в неё с крыши противоположного дома, когда она заходит в свою комнату.

Глава криминальной полиции Сан-Франциско, инспектор Андерсон (Фрэнк Фэйлен) проводит совещание, сообщая, что была обнаружена записка маньяка, убивающего женщин. Он поручает провести тотальную проверку всех лиц, которые так или иначе привлекались в связи с сексуальными преступлениями. Однако работающий с полицией психиатр, доктор Джеймс Кент (Ричард Кайли) сразу утверждает, что никто из доставленных в участок подозрительных лиц не соответствует психологичскому профилю разыскиваемого убийцы. Позднее во время беседы в ресторане Кент говорит Кафке, что их убийца снова и снова пытается воплотить в жизнь какую-то фантазию детства, связанную с желанием убить конкретного человека, например, свою мать. Кент говорит, что искать убийцу надо среди тех, кто уже привлекался за нападение на женщин и, возможно, лечился у психиатра.

После серии убийств у Эдди появляется подражатели. Так, осматривая крыши домов, полиция ловит молодого парня с ружьём, однако когда выясняется, что ружьё не то, из которого совершались убийства, и что оно вообще неисправно, парня отпускают.

Тем временем Эдди, зайдя в один из магазинов, видит, как по телевизору выступает авторитетная светская дама, руководительница Женской лиги города миссис Фитцпатрик, приглашающая всех на организуемый ей благотворительный бал. Во время выступления она называет свой адрес, по которому можно получить билеты. Просматривая старые дела, Кафка и Феррис находят материал и на Эдди, который избил женщину бейсбольной битой. Кафка обращает внимание на личное дело Эдди, но в этот момент приходит срочное сообщение, что только что была застрелена миссис Фитцпатрик.

После убийства столь важной дамы мэр Сан-Франциско собирает совещание, на которое приглашает представителей полиции и влиятельных политических деятелей города, которые вместо того, чтобы задуматься о причинах появления маньяка требуют немедленно поймать и жестоко покарать преступника. Присутствующий на совещании доктор Кент указывает, что главное в предотвращении подобных случаев — это изменить законодательство, чтобы люди, совершившие преступления в состоянии безумия, проходили бы исчерпывающий курс психиатрического лечения, и выходили бы на свободу только после полного выздоровления, а в случае невозможности этого, содержались бы в специальных психиатрических лечебницах. Однако политики отказались обсуждать этот вопрос, ссылаясь на отсутствие бюджетных средств на эти цели.

В пятницу на работе диспетчер требует от Эдди, чтобы к понедельнику он сменил грязный бинт на своей руке после ожога, иначе она не допустит его к работе с клиентами. Позднее в тот же день в парке обнаруживают тело застреленной женщины, а неподалёку — стреляную гильзу и грязный бинт. Эдди пытается снять напряжение на аттракционах в парке развлечений, с яростью швыряя бейсбольные мячи в клетку с сидящей там женщиной.

Прорабатывая версию с бинтом, Кафка и Феррис обзванивают больницы, выясняя, не обращались ли к ним в последнее время люди с ожогами рук. В конце концов, они находят искомую больницу, и хотя Эдди указал в регистрации вымышленное имя, врач узнаёт его по фото из полицейского файла. Полиция начинает розыск Эдди, однако его адрес изменился. На следующее утро по дороге на работу диспетчера химчистки видит в газете информацию о том, что полиция обнаружила на месте последнего преступления грязный бинт, после чего немедленно сообщает в полицию о том, что подобный бинт был на руке Эдди, и что он странно себя вёл в последнее время. Она сообщает полиции телефон и адрес Эдди.

Кафка и Феррис устраивают на Эдди засаду в химчистке, однако вместо того, чтобы пойти на работу, он поднимается с карабином на крышу одного из домов, откуда выслеживает проходящих по улице одиноких женщин. Когда маляр, красящий дымовую трубу соседнего здания, замечает Эдди, он пытается предупредить людей внизу, бросая ведро с краской и крича о том, что на крыше убийца. В ответ Эдди убивает маляра, после чего стремительно убегает домой. Вскоре после этого к дому Эдди подъезжает полиция и выставляет оцепление. Инспектор Андерсон через мегафон призывает Эдди немедленно сдаться, однако тот никак не реагирует. В конце концов, Кафка и Феррис проходят в дом, взламывают дверь в его комнату и видят несчастного, совершенно окаменевшего Эдди, который судорожно сжимает свой карабин. По щеке убийцы стекает одинокая слеза, как будто он рад тому, что его поймали и остановили убийства.

В ролях

• Адольф Менжу — лейтенант полиции Франц Кафка
• Артур Франц — Эдди Миллер
• Ричард Кайли — доктор Джеймс Кент
• Мэри Виндзор — Джин Дарр
• Джеральд Мор — сержант полиции Джо Феррис
• Фрэнк Фэйлен — инспектор полиции Андерсон
• Мэйбел Пейдж — домовладелица
• Марло Дуайер — Мэй Нельсон
• Джеральдин Карр — диспетчер химчистки

Создатели фильма и исполнители главных ролей

Как пишет кинокритик Джефф Стаффорд, «продюсер фильма Стенли Крамер хорошо известен своим интересом к острым и провокационным темам, в частности, его фильм „Дом храбрости“ (1949) был посвящён теме расизма, „Мужчины“ (1950) — реабилитации ветеранов войны и „Ровно в полдень“ (1952) — лицемерию и трусости».

Стенли Крамер является одним из самых уважаемых режиссёров и продюсеров в Голливуде. Как продюсер он был номинирован на Оскары за фильмы «Ровно в полдень» (1952) и «Бунт на «Кейне»» (1954), как продюсер и как режиссёр — за антирасистскую драму бегства из тюрьмы «Не склонившие головы» (1958) и антифашистскую драму «Нюрнбергский процесс» (1961), как продюсер — за фильм-притчу «Корабль дураков» (1965) и вновь как продюсер и режиссёр за антирасистский фильм «Угадай, кто придёт к обеду?» (1967).

Крамер предложил стать режиссёром фильма Эдварду Дмитрыку, «который только что вышел из тюрьмы, где оказался за отказ сотрудничать с Комиссией по антиамериканской деятельности. „Эдвард Дмитрык был жертвой чёрного списка Голливуда, здесь он возвращается после нескольких лет ссылки для постановки этой реалистической идейной драмы, продюсером которой был Стенли Крамер“

Учитывая политический климат в стране в то время — где антикоммунистическая охота на ведьм привела к созданию чёрного списка в Голливуде — решение Крамера было мужественным, но он знал, что Дмитрык — талантливый режиссёр». К числу наиболее ценимых картин Дмитрыка относятся также фильмы нуар «Убийство, моя милая» (1944) и «Наваждение» (1949), военная драма «Молодые львы» (1958), психологический триллер «Мираж» (1965), а за антирасистский нуар «Перекрёстный огонь» (1947) он как режиссёр был номинирован на Оскар.

«Снайпер» положил начало сотрудничеству Крамера и Дмитрыка, которые в итоге сделали вместе четыре фильма, включая военную драму «Восемь железных мужчин» (1952), послевоенную драму «Жонглёр» (1953), действие которой происходит в Израиле, и военно-морскую психологическую драму «Бунт на «Кейне»» (1954).

Как пишет кинокритик Хэл Эриксон, «по причине политической целесообразности от Дмитрыка потребовалось пригласить в картину актёра Адольфа Менжу, одного из самых яростных обличителей красной угрозы на слушаниях Комиссии по антиамериканской деятельности». По этому поводу орган Компартии США, газета «Дейли уоркер», написала: «Кинорежиссёр Эдвард Дмитрык, бывший член Голливудской десятки, который стал информатором ФБР, теперь совершенно беспомощен в отношениях со своим бывшим врагом — оголтелым охотником на ведьм и галантерейным джентльменом Адольфом Менжу. Теперь Дмитрык и Менжу снова вместе — на этот раз как друзья. Менжу играет главную роль в „Снайпере“, поставленном Дмитрыком, который пережив войну и восстановившись, чтобы ублажать Большие деньги, теперь работает режиссёром на Стэнли Крамер продакшнс».

По информации Стаффорда, "в своей автобиографии Дмитрык утверждал, что он, Крамер и сценаристы Эдвард и Эдна Энхолт выбрали Менжу в качестве вдохновляющего элемента необычного актёрского состава. Дмитрык писал: «Играя роль обыкновенного полицейского детектива, Менжу сбрил свои усы, надел дешёвый костюм и ботинки, и был максимально удалён от типа галантерейного джентльмена, насколько только возможно», продолжая: «Несмотря на его экстремистские взгляды, он всегда был отличным актёром, и он отлично сыграл в нашем фильме. Мы по-прежнему были на противоположных политических полюсах, хотя никто из нас, насколько я знаю, не совершал никаких провокаций. Менжу тоже критиковали некоторые из его коллег-реакционеров — один из них спросил, почему он согласился работать со мной. „Потому что я проститутка!“ — резко ответил он. В моём сердце всегда должно быть место честности».

Артур Франц, сыгравший до того в военной драме «Пески Иво Джимы» (1949), впоследствии помимо ролей второго плана в трёх фильмах Крамера и Дмитрыка, сыграл также в таких заметных фильмах, как драма «На свадьбе» (1952), фантастический фильм «Захватчики с Марса» (1953), криминальная драма «Бурная вечеринка» (1956) и фильм нуар «За пределами разумного сомнения» (1956). Мэри Виндзор сыграла запоминающиеся роли в таких классических фильмах нуар, как «Сила зла» (1948), «Узкая грань» (1952) и «Убийство» (1956).

Создание и прокатная судьба фильма

Фильм был снят в поразительно краткий срок в 18 дней со значительным объёмом съёмок, выполненных на натуре, как в Сан-Франциско, так и в Лонг-Бич.

Стаффорд отмечает, что фильм "столкнулся с проблемами, связанными с офисом Производственного кодекса, цензорским бюро Голливуда, которое возглавлял Джозеф Брин. По словам сценариста Эдварда Энхалта, «мы получили письмо, в котором говорилось, что фильм делать нельзя. Он нарушал секцию 4 параграфа 27 Производственного кодекса, согласно которому извращение не может быть темой художественного фильма. Поэтому я отправился на встречу, чтобы бороться за него. Я сказал: „Это совсем не нарушает правило, потому что это не извращение“. Тогда разъярённый на меня Брин сказал: „Вы говорите, что это не извращение? О человеке, который испытывает оргазм, убивая женщин! Это не извращение?“. Я сказал: „Извращением было бы, если бы он получал оргазм, убивая мужчин“ (смеётся). И по какой-то невероятной причине такое объяснение их удовлетворило, и таким образом мы сделали картину»".

«Рекламщики фильма разослали по пуле критикам и профессионалам киноиндустрии в качестве провокационной составляющей предпрокатной рекламной кампании», что произвело негативный эффект. «В итоге компания Стенли Крамера была вынуждена опубликовать в „Голливуд репортер“ рекламу размером в целую страницу с извинением за то, что посылала пули критикам и сотрудникам индустрии для возбуждения интереса к фильму до начала проката».

По словам Стенли Крамера, "когда руководитель студии «Коламбиа» Гарри Кон увидел «Снайпера» в просмотровом зале студии, он сказал: «От этой вещи дурно пахнет. Я ненавижу её, и на ней не заработаешь ни цента». Как и предсказывал Кон, «Снайпер» плохо проявил себя в коммерческом плане, и даже серия реальных снайперских атак Ивана Чарльза Томаса в районе Лос-Анджелеса как раз перед началом демонстрации фильма не вызвала широкого интереса к фильму Дмитрыка. Однако он не остался незамеченным со стороны Академии, получив номинацию за лучший сценарий.

Оценка фильма критикой

Общая оценка фильма

Критика в целом положительно оценила фильм, отметив, что он соединил в себе свойства захватывающего триллера с критикой законов современного общества, касающихся работы с психически больными преступниками. После выхода фильма кинокритик Босли Кроутер написал в «Нью-Йорк таймс», что «в новой картине Стенли Крамера „Снайпер“ сознательно высказан серьёзный упрёк обществу в том, что оно не делает достаточно, чтобы лишить свободы и излечить сексуального преступника на ранней стадии заболевания». Вместе с тем, по его мнению, «это нравоучение носит строго академический характер, и выглядит не более чем достойное оправдание для создания под слегка иным углом простой экранной охоты на преступника». Кроутер резюмирует свою оценку словами: «Снайпер» представляет собой нечто, не более мощное и впечатляющее, чем умеренно-увлекательная «погоня за преступником»".

«TimeOut» отметил, что "после пары лет пребывания в тяжёлом положении голливудского чёрного списка, Дмитрык вернулся к работе с этим низкобюджетным фильмом для продюсера Стенли Крамера, снятым на натуре в модном в то время сознательно реалистическом стиле «Обнажённого города» ". Кроме того, «фильм оказал влияние на более эстетский фильм Питера Богдановича „Мишени“ (1967)». Кинокритик Джефф Стаффорд выразил мнение, что фильм "высоко ценится не просто как плотно поставленный фильм нуар, но и как критика современного общества и урбанистической отчуждённости, порождая сравнения с «Таксистом» (1976) Мартина Скорцезе. «В отличие от других криминальных картин своего времени, в которых серийные убийцы изображались не более чем ничтожествами, на которых ведётся массовая охота, „Снайпер“ в большей степени проявил интерес к показу психологического профиля убийцы, одновременно поднимая вопросы должного лечения психически больных пациентов, и каким образом следует выявлять и лечить самых опасных больных… Несмотря на фокус фильма на психологических аспектах истории, „Снайпер“ по-прежнему имеет деловой, серьёзный подход и быстрый стиль превосходного саспенс-триллера категории В». «Channel 4» оценил фильм как «немного устаревший к сегодняшнему дню, особенно из-за его нервной полудокументальной операторской работы, которая вскоре злоупотребляет терпением зрителя, но как триллер „Снайпер“ работает сильно, а психопат Франца странным образом убедителен»

Характеристика фильма

Развивая своё мнение о фильме, Кроутер пишет: "Первое убийство знойной клубной певицы, которую играет Мэри Виндзор, щекочет нервы, и за полицейской облавой, возглавляемой побрившимся Адольфом Менжу, наблюдать интересно… Но угроза и понимание сущности сексуального злодея, что обнадёживающе предполагается в прологе картины, так никогда ясно не раскрыты. Стаффорд также отмечает, что «сцена, в которой её (героиню Виндзор) убивают около бара, и удар пули, отправляющий её тело в стекло витрины, всё ещё впечатляет своей грубой силой и сегодня, и наверняка по-настоящему шокировала зрителей в 1950-е годы». Однако, по мнению Стаффорда, "мотивация действий киллера не ясна; из открывающего фильм полога мы только знаем, что это «история человека, врагом которого являются женщины».

Шварц указывает, что этот фильм, «который обвиняет общество за действия серийного убийцы, был принят общественностью не очень хорошо, хотя при выслеживании неопределённого психопата достигается увлекательное напряжение, а серьёзный характер социальной драмы передан хорошо. „Снайпер“ указал на урбанистические проблемы социального отчуждения и общественное безразличие по отношению к тем, кто психически нездоров», подчёркивая далее, что «фильм обвиняет общество в том, что оно не предоставляет ему (Эдди) помощь в излечении психических проблем, так как все его попытки получить помощь игнорируются»

Многие критики отмечают отличное использование в съёмках реальных улиц Сан-Франциско.

Характеристика работы творческой группы

Критика в целом положительно оценила сценарий и режиссуру, обратив особое внимание на актёрскую игру. Вместе с тем Кроутер заметил, что «со всем должным уважением к специфике, которую Гарри Браун свято соблюдал при написании сценария по истории Эдны и Эдварда Энхалтов, он не позаботился о привнесении чувства отвращения и злобы по отношению к той уродливой теме, с которой работает»

Стаффорд, оценивая режиссёрскую работу Дмитрыка, написал, что его «первый фильм для Крамера показал, что он не утерял ни своего визуального воображения, ни режиссёрских навыков, проявленных столь заметно в фильмах „Убийство, моя милая“ (1944) и „Перекрёстный огонь“ (1947)».

Игра Артура Франца в главной роли вызвала противоречивые отклики. Так, Кроутер посчитал, что «образу киллера, который Франц создаёт под руководством Эдварда Дмитрыка, не хватает мрачных оттенков, намекающих на психическое заболевание. Мистер Франц кажется очень приятным парнем, и каждый раз, когда у него возникает позыв к убийству, он кажется не более взволнованным, чем при болях в желудке. Его болезненная одержимость выражена скорее через музыку, с помощью нарастания резкого шума и лязга, которые грохочут и взрываются как паровой котёл». Кроутер резюмирует свою оценку словами: «При воспоминании о болезненной концепции сексуального монстра, которую нёс Питер Лорре в немецком фильм „М“, скучный мальчик с оружием мистер Франц смотрится бледно». «TimeOut» также считает, что «Франц не вполне убедителен в роли психа, одержимого стрельбой наугад по проходящим брюнеткам», Шварц также придерживается мнения, что "основная проблема фильма в том, что психопат Эдди Миллер (Франц) — это скучный водитель грузовичка химчистки. Стаффорд, со своей стороны, считает, что «Франц, отличный характерный актёр, которому редко удавалось показать себя в главных ролях, одновременно жуток и симпатичен в роли психически нездорового Эдди».

Шварц полагает, что «успех фильма заключён в профессиональной игре Адольфа Менжу» в роли «усталого бывалого детектива, который, в конце концов, понимает, что охотится за психически больным человеком». С ним согласен и Эриксон, написавший: «Лишённый своих фирменных усов и своего знаменитого гардероба, заменённого на банальный деловой костюм, Манжу играет одну из лучших своих ролей в качестве уставшего от жизни детектива из Сан-Франциско, которому поручено выследить безумного снайпера»

Критики высоко оценили игру актёров второго плана. В частности, Стаффорд выделил игру Мэри Виндзор, которая «сильно проявляет себя в роли одной из несчастных жертв». Эриксон назвал актёрский состав «отличным», особенно отметив «Ричарда Кайли в роли полицейского психиатра, Мэри Виндзор в роли первой жертвы Миллера и Мейбел Пейдж в роли любопытной домовладелицы снайпера». Кроутер добавляет, что «Фрэнк Фэйлен, Джеральд Мор и Ричард Кайли также вносят свой вклад в ход дела в качестве работников полиции, а реальные здания и улицы Сан-Франциско использованные для съёмок, придают фильму вес».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0045161/ Снайпер] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v120108 Снайпер] на сайте Allmovie
• [www.afi.com/members/catalog/DetailView.aspx?s=&Movie=50656 Снайпер] на сайте Американского киноинститута
• [www.tcm.com/tcmdb/title/27681/The-Sniper/ Снайпер] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=79HdimrnCHc Снайпер] трейлер фильма на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Снайпер (фильм, 1952)

Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.