Сначала музыка, а потом слова

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Сначала музыка, а потом слова
Prima la musica e poi le parole
Композитор

Антонио Сальери

Автор(ы) либретто

Джамбаттиста Касти

Жанр

комическая опера

Действий

1 действие

Первая постановка

7 февраля 1786

Место первой постановки

Шёнбрунн

«Сначала музыка, а потом слова» (итал. Prima la musica e poi le parole) — одноактная комическая опера Антонио Сальери, написанная в 1786 году на либретто Джамбаттисты Касти.





История создания

Император Иосиф II, любивший устраивать состязания между композиторами (как и между либреттистами), к «Увеселительному празднику в честь генерал-губернатора Нидерландов» заказал своим любимцам — А. Сальери и В. А. Моцарту — одноактные комические оперы на одну и ту же тему: театральное закулисье[1]. При этом Моцарт должен был писать оперу на немецкое либретто Готлиба Штефани-младшего, а Сальери — на итальянское либретто Джамбаттисты Касти. Обе пары сложились не случайно: Моцарт со Штефани написал свою единственную на тот момент успешную оперу — «Похищение из сераля» (1782); плодом содружества Сальери и Касти была написанная в 1785 году популярнейшая опера-буффа «Пещера Трофония»[1]. Как пишет Марио Корти, фактически это было состязание между итальянской комической оперой и немецким зингшпилем[2].

Пародирование оперы-сериа (итальянской серьёзной оперы), показ закулисных интриг уже в первой трети XVIII века вошли в число обиходных сюжетов оперы-буффа и стали особенно популярны во второй половине столетия, когда опера-сериа переживала очевидный кризис[1]. Одним из наиболее известных сочинений такого рода была «Опера-сериа», написанная учителем Сальери, Ф. Л. Гассманом, в 1769 году на либретто Р. да Кальцабиджи. Альфред Эйнштейн, анализируя либретто на эту тему, находил, что лучшее среди них, «самое тонкое» — «Опера-сериа» Кальцабиджи, в то время, как «Директор театра» Штефани-младшего — одно из «самых простоватых»[3]. Сальери, по мнению Эйнштейна, оказался в выигрышном положении, поскольку либретто Касти, в отличие от сочинения Штефани, — «подлинно мастерский образец меткой оперной сатиры»[3].

Оба сочинения были представлены публике в Шёнбрунне 7 февраля 1786 года. В опере Сальери партию Элеоноры исполняла знаменитая Анна Сторачче, Капельмейстера пел Франческо Бенуччи, а Тонину — Челеста Кольтеллини[4]. Победу одержало сочинение Сальери и, как считалось в то время, доказало превосходство итальянской оперы-буффа над немецким зингшпилем[2][5].

Партии

Капельмейстер  — баритон
Поэт — баритон
Элеонора (примадонна) — сопрано
Тонина (субретка) — меццо-сопрано

Сюжет

В условиях крайней спешки, когда до премьеры остается всего четыре дня и у придворного капельмейстера графа Опицио нет времени сочинять что-то новое, он находит среди старых своих рукописей прекрасную музыку, сочинённую для оперы-буффа. Однако музыка не подходи к либретто, написанному придворным поэтом и предназначенному для оперы-сериа. Капельмейстер, настаивая на приоритете музыки, заставляет поэта подогнать под наличную музыку свой текст. Тем более что граф обещал специальное вознаграждение, если в опере будет петь его протеже — певица оперы-буффа. Впрочем, и у поэта имеются готовые тексты на все случаи жизни.

На прослушивание приходит донна Элеонора, певица оперы-сериа; не сумев вписаться в музыку буффа, она в бешенстве удаляется, а внимание капельмейстера и поэта привлекает очаровательная Тонина, певица буффа. Но Тонина предъявляет свои требования к музыке и тексту.

В разгар работы над оперой возвращается Элеонора, — в борьбе за партию певицы пытаются перепеть друг друга, образуя комический дуэт[6][1][7].

Художественные особенности

В опере Сальери, считает музыковед Л. Кириллина, предпринимается «настоящий стилистически-художественный эксперимент смешения и отражения друг в друге „серьезного“ и „комического“ топоса». В отличие от многих сочинений на эту тему, зритель наблюдает не просто закулисные интриги с капризами примадонн, неизбежным соперничеством и интригами (хотя и без соперничества певиц не обходится), — в сатирической форме зрителю здесь представлен творческий процесс рождения оперы[1]. Сочинение Сальери — самопародия жанра; композитор словно тестирует возможности оперы перед наступлением новой эпохи[4]. Здесь представлен конфликт сериа и буффа и вечный в оперном жанре конфликт музыки и драмы[4]. Публика при этом узнавала в персонажах оперы известные ей лица; так, беспринципный и амбициозный Поэт напоминал придворного поэта Иосифа II Лоренцо да Понте[1].

Что же касается оперной стилистики, то пародийное сочинение Сальери и Касти открывало перспективу, ведущую даже не в XIX век, а в XX, — в этом столетии воспринимать оперу-буффа в её «чистом» виде было уже невозможно, её нужно было либо психологизировать, как это делал в Моцарт в своих лучших комических операх, либо, пишет Л. Кириллина, «модернизированно стилизовать и пародировать, отражая в двойном и тройном свете»[1]. Речь идёт о таких произведениях, как «Любовь к трём апельсинам» Сергея Прокофьева и «Ариадна на Наксосе» и «Каприччо» Рихарда Штрауса[1][4].

Сценическая судьба

В эпоху романтизма творчество Сальери, как и подавляющего большинства его современников, было практически забыто; когда в середине XX века интерес к нему возродился, «Сначала музыка, а потом слова» стала одной из первых опер композитора, вернувшихся на сцену[8]. В ноябре 1967 года она была поставлена в Нью-Йорке, в 1973 году — на Международном фестивале в Дубровнике; затем последовал ряд постановок — в Трире, в Линце, на Фестивале двух миров в Сполето, в Большом театре в Варшаве[8]. 200-летие с момента написания оперы было отмечено в 1986 году рядом постановок — в Лиссабоне, Риме и Токио[4]. В 1989 году её поставила Штаатсопер в Берлине, а в 1991 году она вернулась, вместе с «Директором театра», в оранжерею Шёнбрунна[4]. Наконец, в 1992 году, спустя 200 с лишним лет после написания, премьера оперы Сальери состоялась в России — в Камерном музыкальном театре, в постановке Б. Покровского[9][1].

Напишите отзыв о статье "Сначала музыка, а потом слова"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Кириллина Л. В. [www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=188196 Пасынок истории (К 250-летию со дня рождения Антонио Сальери)] // Музыкальная академия : журнал. — 2000. — № 3. — С. 67—68.
  2. 1 2 Корти М. Сальери и Моцарт. — СПб.: Композитор, 2005. — С. 86. — 160 с. — ISBN 5-7379-0280-3.
  3. 1 2 Эйнштейн А. Моцарт. Личность. Творчество/ Пер. с нем. = Mozart. Sein Charakter. Sein Werk. — М.: Музыка, 1977. — С. 422. — 454 с.
  4. 1 2 3 4 5 6 Мугинштейн М. Л. Хроника мировой оперы. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — Т. 1. 1600—1850. — С. 191. — ISBN 5-94799-423-2.
  5. Мугинштейн М. Л. Хроника мировой оперы. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — Т. 1. 1600—1850. — С. 190—191. — ISBN 5-94799-423-2.
  6. [www.opera-guide.ch/opera.php?id=324&uilang=de Prima la musica e poi le parole. Synopsis]. Ohernfuehrer. Проверено 29 октября 2014.
  7. Мугинштейн М. Л. Хроника мировой оперы. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — Т. 1. 1600—1850. — С. 190. — ISBN 5-94799-423-2.
  8. 1 2 Нечаев С. Ю. Сальери / научный редактор Ражева В. И.. — М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2014. — С. 259. — 313 с. — ISBN 978-5-235-03654-3.
  9. [www.opera-pokrovsky.ru/Hronologiya%20postanovok Хронология постановок]. Исторический экскурс. Камерный музыкальный театр им. Б. А. Покровского. Проверено 31 октября 2014.

Литература

  • Кириллина Л. В. [www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=188196 Пасынок истории (К 250-летию со дня рождения Антонио Сальери)] // Музыкальная академия : журнал. — 2000. — № 3. — С. 57—73.
  • Мугинштейн М. Л. Хроника мировой оперы. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — Т. 1. 1600—1850. — С. 190—191. — ISBN 5-94799-423-2.


Отрывок, характеризующий Сначала музыка, а потом слова

– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.