Снетков, Борис Васильевич

Борис Васильевич Снетков
Дата рождения	27 февраля 1925(1925-02-27)
Место рождения	Саратов, СССР
Дата смерти	18 сентября 2006(2006-09-18) (81 год)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Бронетанковые войска
Годы службы	1942—1992
Звание
Командовал	Сибирский военный округ; Ленинградский военный округ; Группа советских войск в Германии→ Западная группа войск
Сражения/войны	Великая Отечественная война Советско-японская война
Награды и премии	Иностранные награды:
В отставке	с 1992

Бори́с Васи́льевич Сне́тков (27 февраля 1925 года, Саратов — 18 сентября 2006 года, Москва) — советский военачальник, генерал армии (1986). Главнокомандующий Группой Советских войск в Германии — Западной группой войск (26 ноября 1987 — декабрь 1990). Участник Великой Отечественной войны.

Биография

Борис Васильевич Снетков родился 27 февраля 1925 года в городе Саратове. Учился в школе № 2 города Пугачёва.
Депутат Верховного Совета СССР 10-11-го созывов (1979—1989 годы). Народный депутат СССР в 1989—1991 годах. Член ВКП(б)/КПСС в 1945-1991 годах. Кандидат в члены ЦК КПСС в 1986—1990 годах.

Великая Отечественная война

В 1942 году призван в Красную Армию, сначала служил красноармейцем в артиллерийском полку Приволжского военного округа. Окончил 2-е Киевское артиллерийское училище в 1943 году (находившееся тогда в эвакуации в Саратовской области). В ноябре 1943 года направлен на фронт Великой Отечественной войны командиром СУ-152, затем командиром взвода самоходных артиллерийских установок в составе 9-го гвардейского и 395-го гвардейского тяжёлого самоходных артиллерийских полков. В конце войны командовал батареей САУ и был адъютантом командира полка САУ. Освобождал Украину и Восточную Пруссию.

Имеет на личном боевом счету несколько уничтоженных немецких танков, в том числе тяжёлые танки «Тигр»:

25 ноября 1943 года в районе западнее Рожев экипаж Снеткова уничтожил один тяжёлый танк «Тигр», а также два орудия (награждён орденом Красной Звезды);

26 января 1944 года на шоссейной дороге Липовец-Росоше встретил танковую колонну противника (до 20-ти танков) и уничтожил три танка, первый из которых тяжёлый танк «Тигр» (награждён орденом Отечественной войны I степени);

за период боёв с 22 по 27 июня 1944 года в районе Богушевская экипаж Снеткова уничтожил одно самоходное орудие, два дзота, два противотанковых орудия (награждён вторым орденом Красной Звезды);

за период боёв 23-25 апреля 1945 года в районе Пиллау батарея Снеткова уничтожила одно самоходное орудие, 9 орудий, 8 дзотов, миномётную батарею, 15 пулемётных точек (награждён орденом Отечественной войны II степени).

Летом 1945 года был переброшен на Дальний Восток и принимал участие в советско-японской войне в составе войск 1-го Дальневосточного фронта в должности помощника начальника штаба танкового полка по разведке.

Послевоенная служба

Внешние изображения
	[nazadvgsvg.ru/uploads/0009/6c/04/53865-1-f.jpg Б.В. Снетков, фронтовая фотография]
	[nazadvgsvg.ru/uploads/0009/6c/04/65658-2-f.jpg Главнокомандующий ГСВГ генерал армии Б.В. Снетков с замами, 22 апреля 1990 года]
	[moscow-tombs.ru/2006/snetkov_bv.jpg Памятник на могиле Б.В. Снетков на Троекуровском кладбище]

После войны продолжил службу в армии, занимал командные и штабные должности в Прибалтийском военном округе и в Киевском военном округе.

В 1946—1950 годах — помощник начальника штаба полка по оперативной работе.

В 1953 году окончил Военную академию бронетанковых войск имени И. В. Сталина.

В 1953—1959 годах — начальник штаба полка.

В 1959—1965 годах — начальник оперативного отделения штаба дивизии, командир танкового полка.

В октябре 1965—1966 годах — начальник штаба дивизии.

В 1968 году — окончил Военную академию Генерального штаба Вооруженных сил СССР имени К. Е. Ворошилова.

В 1968—1971 годах — командир танковой дивизии Киевского военного округа.

С мая 1971 года по август 1973 года — начальник штаба — первый заместитель командующего 3-й армией в Группы советских войск в Германии.

С 30 июля 1973 года по июль 1975 года — командующий 1-й гвардейской танковой армией в составе Группы советских войск в Германии (штаб армии дислоцирован в городе Дрезден).

С июля 1975 года по январь 1979 года — первый заместитель Главнокомандующего Группы советских войск в Германии. Генерал-полковник (5.05.1978).

На старших должностях

С января 1979 года по октябрь 1981 года — командующий войсками Сибирского военного округа. С ноября 1981 года по ноябрь 1986 года — командующий войсками Ленинградского военного округа.

С 26 ноября 1987 года — Главнокомандующий Группой советских войск в Германии. Остался на посту Главнокомандующего после переименования Группы в июне 1989 года в Западную группу войск. Был одним из немногих военачальников, возражавших против спешного вывода советских войск из Германии. Был отстранён от должности в ноябре и снят с должности в декабре 1990 года.

По собственным словам Б. В. Снеткова, он был отстранён в связи с негативным отношением к планируемому выводу советских войск из Германии. (По другой версии — после бегства к американцам командира одного полка с секретным изделием — зенитной ракетой «Стрела»).

В 1986—1990 годах являлся кандидатом в члены ЦК КПСС.

Последние годы

С января 1991 года — военный инспектор-советник Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С мая 1992 года — в отставке. Жил в Москве.

Борис Васильевич Снетков скончался 18 сентября 2006 года.

Похоронен на Троекуровском кладбище Москвы.

Воинские звания

• 29 апреля 1970 года — генерал-майор танковых войск,
• 8 мая 1974 года — генерал-лейтенант танковых войск,
• 1979 год — генерал-полковник,
• 7 мая 1986 года — генерал армии.

Награды

• Орден Ленина
• Орден Октябрьской Революции
• 3 ордена Отечественной войны I степени (2 февраля 1944, 8 сентября 1945, 11 марта 1985)
• Орден Отечественной войны II степени (6 мая 1945)
• 2 ордена Красной Звезды (12 декабря 1943, 10 июля 1944)
• Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» III степени
• Медаль «За отвагу» (20 февраля 1945)
• другие советские и иностранные награды.

Оценки и мнения

Б. В. Снетков о СУ-152:

На войне все просто, но самое простое в высшей степени трудно. Обстановка действительно учила и закаляла. Учились видеть поле боя. С закрытым люком воевать неудобно. Экипаж приходил новый, сам обучал, тренировал. Особое внимание — работе заряжающего. Полк был вооружён тяжёлыми самоходными установками СУ-152. СУ-152 называли «зверобоем», так как она была очень эффективным средством борьбы с немецкими танками «тигр», «пантера». Её снаряды не только проламывали броню вражеских танков, но нередко срывали с них башни, разбивали и опрокидывали средние танки.

…

Огонь с дистанции 1.500 метров и ближе уничтожал любой танк противника. Позже в академии я вычитал, что немцы нас называли «открывателями консервных банок». Проходимость, броневая защита, подвижность и постоянная готовность к открытию огня позволяли самоходным установкам сопровождать танки, пехоту и оказывать им постоянную и эффективную поддержку мощным огнём. При отражении атак противника были эффективны действия попарно: один ведёт огонь по танкам противника, второй следит из-за укрытия за манёвром техники немцев и огнём обеспечивает действия первого СУ-152. Применение самоходных установок в качестве неподвижных орудий на переднем крае бессмысленно.

Литература

• Военная энкциклопедия в 8 томах. М.: Военное издательство, 1994—2004. — Том 7: «Прод»-«Таджикистан». — С. 534.

Ссылки

• [www.gsvg.ru/snetkov.html «Там был цвет нашей армии» Интервью с Б. Снетковым, «Красная Звезда», 9 Июня 2005 г.]
• [archive.is/20120710140804/moscow-tombs.narod.ru/2006/snetkov_bv.htm Могила Б. В. Снеткова]
• [www.mirpeterburga.ru/online/history/archive/28/history_spb_28_93-94.pdf Командующие войсками Ленинградского военного округа]
• Сергей Богданов. [www.kvoku.org/images/kvoku/pages/snetkov/snetkov.htm Он начинал «зверобоем»]. Красная звезда (26.02.2005). Проверено 30 июня 2012. [www.webcitation.org/6A0UQv6ud Архивировано из первоисточника 18 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Снетков, Борис Васильевич

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.