Снид, Сэм

Сэм Снид
Снид в 1967 году
Личная информация
Пол	мужской
Полное имя	Сэмьюэл Джексон Снид
Оригинальное имя	Sam Snead
Имя при рождении	Samuel Jackson Snead
Прозвище	Slammin' Sammy
Гражданство	США
Специализация	гольфист
Дата рождения	27 мая 1912(1912-05-27)
Место рождения	Эшвуд (Виргиния) , США
Дата смерти	23 мая 2002(2002-05-23) (89 лет)
Место смерти	Хот-Спрингс (Виргиния), США
Спортивная карьера	1934–1987
Рост	1,80 м
Вес	84 кг

Сэм Снид (англ. Sam Snead; 27 мая 1912 года — 23 мая 2002 года) — американский профессиональный игрок в гольф, в течение 40 лет входивший в число лучших гольфистов мира. Снид выиграл 82 турнира PGA Tour, включая семь побед в крупнейших соревнованиях. При этом ему ни разу не покорился Открытый чемпионат США, хотя четыре раза он становился вице-чемпионом этого состязания.

Снид получил прозвище «Slammin' Sammy». Считалось, что его мощный удар совершенен, и многие гольфисты пытались перенять технику Снида. Спортсмен также был известен своим «народным» имиджем: носил соломенную шляпу, играл босым и часто отпускал фразы подобные «Keep close count of your nickels and dimes, stay away from whiskey, and never concede a putt». В 1974 году Снид был включён в Зал славы мирового гольфа, а в 1998 году получил награду за заслуги (англ.  Lifetime Achievement Award) от PGA Tour.

Ранние годы

Сэмьюэл Джексон Снид родился в Эшвуде, штат Виргиния. В возрасти семи лет он начал работать кедди на полях клуба Хомстед в Хот-Спрингс. В 1934 году, когда ему было 19 лет, он стал профессиональным игроком в гольф. В 1936 году Сэм Снид начал выступать в PGA Tour и сразу же достиг успеха.

В 1936 году Снид выиграл два матча в клубе Мидоу-Брук, получив денежный приз в $10 000. Этих денег было достаточно, чтобы посвятить профессиональному гольфу всё время. В 1944 году он стал ведущим игроком клуба Гринбрир в Уайт-Салфер-Спрингс, но всю жизнь поддерживал связи с клубом Хомстед в Хот-Спрингс.

Во время Второй мировой войны Снид служил во Флоте США с 1942 по 1944 годы. Он занимал должность специалиста по физической подготовке в программе коммандера Джина Танни в Сан-Диего и был комиссован из-за травмы спины в сентябре 1944 года.

Карьера

Первым профессиональным чемпионатом, который выиграл Сэм Снид, стал West Virginia Closed Pro на полях клуба Greenbrier. Тем же летом он выиграл первый из семнадцати Открытых чемпионатов Западной Виргинии в клубе Guyan Country Club в Хантингтоне, штат Западная Виргиния.

В 1937 году, первый полный год в профессиональном гольфе, Снид выиграл пять соревнований PGA Tour, включая Открытый чемпионат Окленда в Claremont Country Club в Калифорнии. В том же году Сэм Снид, работая в Гринбрире, выступал в профессиональном теннисном турнире U.S. Pro Tennis Championship, где в первом раунде встретился с будущим победителем Карелом Кожелугом, проиграв ему 6-1, 6-1, 6-1.

В 1938 году Снид в первый раз стал победителем Greater Greensboro Open. Этот титул он завоевывал восемь раз, установив рекорд PGA Tour по числу побед в одном турнире, и только в 2013 году Тайгер Вудс смог сравняться с ним в этом показателе, в восьмой раз выиграв Arnold Palmer Invitational. Последняя победа Снида в Гринсборо случилась в 1965 году, когда спортсмену было 52 года — возрастной рекорд для соревнований PGA Tour.

В 1939 году Снид впервые упустил победу в Открытом чемпионате США, открыв серию нескольких попыток стать обладателем этого титула, которые так и не увенчались успехом. До победы Сниду оставалось пройти лунку на пар, но, но, не зная об этом (в то время подсчёт очков на поле не производился), он превысил пар на три удара на 72 лунке.

На Открытом чемпионате США 1947 года Снид промахнулся мимо лунки с расстояния в 76 см на финальной лунке и проиграл Лью Уоршему.

В 1950 году Снид стал победителем 11 соревнований, став третьим по этому показателю после Байрона Нельсона (18 соревнований в 1945 году) и Бена Хогана (13 соревнований в 1946 году). Среднее число ударов за сезон — 69,23 — в течение 50 лет оставалось рекордным, пока этот показатель не улучшил Тайгер Вудс в 2000 году.

Сэм Снид выигрывал Приз Вардона за самое низкое среднее число ударов за сезон четыре раза: в 1938, 1949, 1950 и 1955 годах.

В 1952 году на Jacksonville Open Снид предпочёл признать поражение вместо того, чтобы пройти дополнительную лунку для выявления победителя, когда поле было завершено им и Дугом Фордом с равным количеством ударов. Право на переигровку Снид получил благодаря ранее вынесенному решению на 10 лунке, когда его мяч ушёл за пределы поля. Ошибка не была засчитана, поскольку днём ранее граница поля была иной, а в начале нового дня игрокам об изменениях не сообщили. Позже Снид объяснил своё решение тем, что не хотел получить победу таким неоднозначным путём, после чего кто-то мог бы утверждать, что ему помогло исключение из правил.

В декабре 1959 года Снид принял участие в демонстрировавшемся по телевидению матче против Мейсона Рудольфа в клубе Mid Ocean Club на Бермудах, приняв неоднозначное решение его проиграть. Находясь на 12 лунке, Снид заметил, что в его сумке на одну клюшку больше, чем положено по правилам. Лишней пятнадцатой была деревянная клюшка, с которой Снид экспериментировал во время тренировки. По правилам гольфа превышение числа клюшек означает немедленную дисквалификацию, даже если лишние клюшки не использовались. По окончании матча Снид объяснил, почему он не объявил о дисквалификации: так как мачт снимался телевидением, Снид не хотел портить программу. Инцидент оставался неизвестным публике, пока турнир не вышел в эфир четыре месяца спустя. Когда обстоятельства стали известны публике, спонсор турнира отказался от дальнейшего участия в проекте.

7 февраля 1962 года Снид выиграл турнир Royal Poinciana Plaza Invitational, став единственным мужчиной, победившим в соревнованиях LPGA Tour, женской ассоциации гольфа.

В составе команды США Сэм Снид семь раз участвовал в Кубке Райдера: в 1937, 1947, 1949, 1951, 1953, 1955 и 1959 годах. В 1951, 1959 и 1969 годах он был капитаном команды.

В 1971 году Снид стал победителем PGA Club Professional Championship в Пайнхерсте.

На Открытом чемпионате США 1973 года Снид стал самым возрастным игроком, попавшим в денежный зачёт. Ему исполнилось 61 год.

В 1974 году на Чемпионате PGA Снид с 68 ударами в финальном раунде вышел на третье место, уступив победителю, Ли Тревино всего три удара. Это было третье подряд попадание в Топ-10 чемпионата, но последнее в главных турнирах по гольфу.

В 1978 году Сэм Снид выиграл первый турнир серии «Легенды гольфа», которая предваряла появление в 1980 году турнира Senior PGA Tour, в настоящее время носящего название Champions Tour.

В 1979 году, на турнире Quad Cities Open, проходящего в рамках PGA Tour, Снид стал самым молодым игроком, прошедшим поле с результатом, равным возрасту — 67 ударов во втором раунде. Финальный раунд он закончил с результатом 66 ударов — меньше, чем возраст.

В 1983 году, в возрасте 71 года, Сниду удалось пройти поле с результатом 60, на 12 меньше пара. Это произошло «родном» для него поле Хомстед в Хот-Спрингс.

В 1997 году, в возрасте 85 лет, Снид закончил поле Old White в Гринбриере с результатом 78 ударов.

В 1998 году Сэм Снид стал обладателем награды за заслуги (англ.  Lifetime Achievement Award) от PGA Tour, став четвёртым гольфистом, удостоенным такой чести.

С 1984 по 2002 годы Снид выполнял первый удар в серии «Мастерс». До 1999 года ему составлял компанию Джин Саразен, а до 2001 — Байрон Нельсон.

Сэм Снид является автором нескольких учебников игре в гольф. Также он вёл колонки советов в различных журналах, посвящённых голфу. В 1962 году вышла автобиография Снида, озаглавленная The Education of a Golfer.

В 2000 году Сэм Снид попал на третью строчку списка величайших гольфистов всех времен журнала Golf Digest. Его опередили только Джек Никлаус и Бен Хоган.

В 1973 году Сэм Снид был включён в Virginia Sports Hall of Fame & Museum, в 1974 году — в Зал славы мирового гольфа, в 2009 году — в West Virginia Golf Hall of Fame.

Смерть

Сэм Снид скончался 23 мая 2002 года в Хот-Спрингс, штат Виргиния, от осложнений после инсульта, не дожив до девяностолетия всего четыре дня. У него остались два сына: Сэм-младший и Терри — и брат Пит. Жена Снида, Одри, умерла в 1990 году.

Спортивный стиль

На пике своей карьеры Снид был исключительно силён в дальних ударах, особенно при ветре, сохраняя отличную точность. Он превосходно владел длинными железными клюшками. Сниду была свойственна изобретательность в игре на коротких дистанциях, в частности, он первым начал использовать сэнд-ведж для коротких ударов из травы. С возрастом Снид начал экспериментировать с различными видами завершающего удара. Ему принадлежит открытие крокетного стиля в 1960-х годах, когда игрок бьёт по мячу, ставя ноги с двух сторон от него. Ассоциация гольфа США (англ. United States Golf Association) запретила этот приём в 1968 году, внеся поправку в правила,. После этого Снид перешёл на «боковую посадку»: удар выполнялся из полуприседа со ступнями, поставленными под углом по направлению к лунке, а клюшка удерживалась расставленными руками. Этот стиль Снид использовал до окончания карьеры.

Рекорды

Сэму Сниду принадлежат следующие рекорды:

• Наибольшее число побед в соревнованиях PGA Tour: 82
• Наибольшее число побед в одном соревновании: 8 (Greater Greensboro Open (1938, 1946, 1949, 1950, 1955, 1956, 1960, 1965);; столько же имеет Тайгер Вудс в Arnold Palmer Invitational и WGC-Bridgestone Invitational.
• Самый старый игрок, победивший в соревновании PGA Tour: 52 years, 10 месяцев и 8 дней, Greater Greensboro Open
• Первый игрок, победивший в соревновании PGA Tour в четыре разные десятилетия; то же достижение имеет Рэймонд Флойд
• Самый старый игрок, попавший в денежный зачёт крупнейшего соревнования: 67 лет, 2 месяца, 7 дней на Чемпионате PGA 1979 года
• Первый игрок соревнования PGA Tour, завершивший поле с числом ударов, соответствующим возрасту: 67 во втором раунде Quad Cities Open 1979 года
• Самый старый игрок, попавший в денежный зачёт соревнования PGA Tour: 67 лет, 2 месяца, 21 день на Manufacturers Hanover Westchester Classic 1979 года.
• Единственный игрок, входивший в Топ-10 хотя бы одного крупнейшего турнира в пяти различных десятилетиях.

Сэму Сниду также принадлежал рекорд по числу побед в соревнованиях PGA Tour, одержанных после 40 лет — 17, пока в 2007 году это достижение не превысил Виджай Сингх.

Спортивные достижения

Турнир	Побед	2 место	3 место	Топ-5	Топ-10	Топ-25	Всего	В зачёте
Мастерс	3	2	3	9	15	26	44	31
Открытый чемпионат США	0	4	1	7	12	21	31	27
Открытый чемпионат	1	0	0	1	2	3	5	3
Чемпионат PGA	3	2	3	13	19	26	38	34
Всего	7	8	7	30	48	76	118	95

• Непрерывная серия в зачёте — 55 (Мастерс 1937 года — Мастерс 1958 года)
• Непрерывная серия в Топ-10 — 6 (Открытый чемпионат США 1948 — Мастерс 1950 года)

Отрывок, характеризующий Снид, Сэм

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!