Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Собака Баскервилей (фильм, 1981)»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Приключения Шерлока Холмса.
Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей
Жанр

детектив
Триллер
Драма

Режиссёр

Игорь Масленников

Автор
сценария

Игорь Масленников
Юрий Векслер

В главных
ролях

Василий Ливанов
Виталий Соломин
Борислав Брондуков
Никита Михалков

Оператор

Дмитрий Долинин
Владимир Ильин

Композитор

Владимир Дашкевич

Кинокомпания

Киностудия «Ленфильм».
Творческое объединение телевизионных фильмов

Длительность

147 мин.

Страна

СССР

Год

1981

IMDb

ID 0083100

К:Фильмы 1981 года

«Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей» — третья часть телевизионного сериала по мотивам произведений Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе. Экранизация одноимённой повести английского писателя. Телепремьера состоялась в 1981 году, 25 июля.





Сюжет

В дом к Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону приходит доктор Мортимер, накануне посетивший квартиру сыщика в его отсутствие и забывший там свою трость. Мортимер рассказывает легенду о собаке Баскервилей, адская гончая, которая несколько веков преследует род Баскервилей, и сообщает о таинственной смерти сэра Чарльза Баскервиля — хозяина поместья Баскервиль-Холл. В газетах пишут, что смерть Чарльза Баскервиля вызвана сердечным приступом, якобы он был очень нездоров, но Мортимер не верит ни одному их слову, так как недалеко от тела усопшего он обнаружил следы огромной собаки. Более всего доктор обеспокоен за Генри Баскервиля, племянника и единственного наследника Баскервиль-Холла, только что прибывшего из Канады. Сэр Генри посещает Холмса и Ватсона, к этому моменту он удосужился потерять новый ботинок; также ему пришла анонимная записка:

«Если рассудок и жизнь дороги Вам, держитесь подальше от торфяных болот».

Наивный сэр Генри ничего не подозревает, а обеспокоенные Холмс, Ватсон и Мортимер поселяют сэра Генри в гостинице. Наблюдая за Баскервилем, Холмс и Ватсон заметили слежку за наследником, а в гостинице пропадает другой, старый, башмак сэра Генри. В порыве гнева сэр Генри сжигает оставшийся ботинок.

Ввиду обстоятельств Холмс должен исчезнуть. За жизнь Генри Баскервиля несёт ответственность Ватсон. Они отправляются в Баскервиль-Холл, где их встречают дворецкий Джон Бэрримор с женой Элизой. Сэр Генри дарит им свою шубу. Ватсон замечает, что дворецкий каждую ночь ходит с подсвечником. Это рождает в нём подозрения. Прогуливаясь по болоту, Ватсон знакомится с Джеком Стэплтоном — естествоиспытателем, соседом и хорошим другом Баскервилей, и его сестрой Бэрил.

Вскоре сэр Генри устраивает вечер в честь своего объявления, на него приглашены доктор Мортимер и Стэплтоны. Генри влюбляется в Бэрил. После вечера изрядно выпившие сэр Генри и Ватсон устроили слежку за Бэрримором. Тот как всегда ходил со свечой и почему-то светил в окошко. Ватсон и Генри увидели, что кто-то посветил в ответ. Хозяин, решив, что это плохой для него знак, готов уволить Бэрримора. Обстановку разряжает Элиза, рассказывая, что на болотах прячется её брат, убийца Селден, беглый каторжник, Бэрриморы тайно его кормят, а знак, который показывал дворецкий, означал, что еда приготовлена и её скоро принесут.

В пьяном угаре Ватсон и сэр Генри решили поймать убийцу. Они слышат чей-то вой. Сэр Генри предполагает, что это собака, а убийца Селден уже ускользнул. Ватсон заметил ещё одного человека, прячущегося на болоте, который тоже исчезает.

Пьяный поход не принес ничего, кроме большого похмелья следующим утром. От Элизы Ватсон узнает, что у Чарльза Баскервиля в день его кончины должно было состояться свидание, согласно письму от неизвестной, обозначающейся под инициалами Л. Л. Эта самая Л. Л. — Лора Лайонс, дочь старого Фрэнкленда, местного сутяги. От Лоры он узнает, что ничего серьёзного между ней и сэром Чарльзом не было, а просто богатый помещик оказывал разведённой жене материальную и моральную помощь, равно как и Джек Стэплтон. Скряга Фрэнкленд доносит доктору информацию о прячущемся на болоте каторжнике: еду убийце носит ребёнок. Бэрримор же говорит, что на болоте, помимо Селдена, прячется ещё один человек; Ватсон обеспокоен тем, что влюблённый сэр Генри гуляет там, а доктор Мортимер теряет своего пса Снупи, который убежал на собачий вой.

Доктор Ватсон убеждается, что собака всё-таки существует. Чтобы поскорее во всём разобраться, Ватсон отправляется в пещеру, дабы найти этого человека. Им оказался Шерлок Холмс, который тоже временно скрывается на болотах, а ребёнок, о котором говорил Фрэнкленд, нёс еду именно Холмсу. Всё это время, пока Ватсон охранял жизнь сэра Генри, Холмс наводил справки. Основным подозреваемым становится Джек Стэплтон — как оказывается, тоже представитель рода Баскервилей, сын младшего брата сэра Чарльза. Именно Стэплтон натравил на сэра Чарльза собаку, отчего тот умер от сердечного приступа, теперь Джек таким же образом пытается убрать Генри, Бэрил на самом деле не сестра, а жена естествоиспытателя. В это время на болоте гибнет Селден: удирая от собаки, он разбился, упав со скалы. Холмс, Ватсон и подбежавший Стэплтон сначала решили, что это сэр Генри, поскольку на погибшем была шуба Баскервиля, подаренная Элизой.

Чтобы поймать преступника с поличным, Холмс организует опасное для сэра Генри, приглашённому в гости к Стэплтонам, испытание. В Баскервиль-Холл на помощь прибывает инспектор Лестрейд. Вечером у дома Стэплтонов трое организуют слежку. Ватсон видит, что перед самым уходом хозяина Джек уже выпустил пса — огромного дога с обмазанной фосфором мордой. Собака нападает на Генри и чуть не убивает его, но Лестрейд несколькими выстрелами убивает пса. Жена Стэплтона говорит, что Джек может скрываться только в центре Гримпенской трясины, где он держал пса. Там Холмс обнаруживает все улики: украденный для натаскивания собаки ботинок сэра Генри, останки пса доктора Мортимера Снупи, а также фосфор. Раздаётся выстрел и начинается перестрелка со Стэплтоном. Спасаясь от погони, Джек тонет в трясине.

Перенёсший стресс сэр Генри лечится у Мортимера, а Шерлок Холмс и доктор Ватсон возвращаются в Лондон, где Холмс рассказывает о Стэплтоне: на самом деле он сын младшего брата сэра Чарльза Баскервиля — Роджера. Он переехал в Южную Америку, где женился на Бэрил Гарсия из Коста-Рики, украл государственные деньги, бежал в Англию, где сменил фамилию на Ванделер и открыл частную школу в Йоркшире. Желая завладеть наследством, Стэплтон, услышав от сэра Чарльза семейное предание о чудовищной собаке, «воплощает» её. Сэр Чарльз, как и задумывал Стэплтон, умирает, однако появившийся сэр Генри вынуждает его начать всё с начала.

Однако для Холмса остаётся загадкой, как Стэплтон собирался доказать свои права на наследство, и почему Лора Лайонс следовала его указаниям. Если первый вопрос оставляет одни догадки, то второй вопрос может иметь маломальское объяснение: Степплтон имел идентичное сходство с Хьюго Баскервилем (в конце концов, они родственники), а Лора Лайонс — потомок той самой девицы, что украл Хьюго и из-за которой «собака» преследует род Баскервилей. Родовое проклятье легло на обе семьи: Баскервилей преследует вечный страх перед «собакой», а женщины из семьи Лайонс всегда влюбляются в негодяев, особенно из рода Баскервилей.

В ролях

Съёмочная группа

Отличия от повести

Сценарий фильма близок к сюжету книги и различается в мелочах и второстепенных сюжетных линиях. В книге, по сравнению с фильмом, семейное предание — документ XVIII века о Хьюго Баскервиле — изложен более подробно. Дано больше деталей о жизни Чарльза Баскервиля и о том, как он сколотил состояние. С другой стороны, в книге нет многих мелочей, которые добавляют атмосферу фильму. В фильме Ватсон и Генри Баскервиль в нетрезвом виде отправляются ловить каторжника. Далее Генри при помощи алкоголя пытается отвлечься от преследующего его кошмара. В повести не упоминается о нетрезвом состоянии героев, тогда как в фильме они частенько «под градусом».

Отдельного упоминания стоит некоторая комедийность вышеописанных моментов в фильме, которые отсутствуют в книге. В частности, образ сэра Генри в исполнении Никиты Михалкова стал явно комическим.

Также в повести (перевод Н. Волжиной) нет многих реплик персонажей: об овсянке, органах осязания у сыщиков (фраза взята из другого рассказа) и других.

В книге сэр Чарльз Баскервиль погибает 13 июля, а события, связанные с приездом наследника, и расследование происходят с сентября по ноябрь. В фильме сэр Чарльз Баскервиль погибает 14 января, а дальнейшая история разворачивается в конце зимы — начале весны.

Согласно повести, собака была застрелена не Лестрейдом, а самим Холмсом.

В фильме присутствует сцена перестрелки и гибели Стэплтона. По книге же Холмс, Ватсон и Лестрейд, отправившись на заброшенный рудник, по дороге обнаруживают только брошенный Стэплтоном ботинок сэра Генри. Следов же самого Стэплтона им обнаружить так и не удалось. Выясняется лишь, что до рудника он в ту ночь так и не добрался.

В повести мнимая «сестра» преступника Стэплтона, красавица из Коста-Рики Бэрил Гарсия совсем непохожа на своего «брата»-англичанина. «Он бесцветный блондин с серыми глазами, она брюнетка — таких жгучих брюнеток мне ещё не приходилось встречать в Англии» — так описывает Ватсон свою первую встречу с ней. «Бэрил Гарсия» в исполнении Ирины Купченко, напротив, очень напоминает англичанку.

В повести Холмс датирует рукопись, находящуюся в кармане доктора Мортимера, 1730-м годом, а в фильме слышно: «…я датирую её тысяча семьсот сороковым годом».

В повести морда собаки, строением тела напоминающей ирландского волкодава, была вымазана фосфором, который на самом деле ядовит и способен вызвать слепоту, потерю обоняния и даже гибель животного. В съемках фильма использовался немецкий дог из Ленинграда Циклон, к морде которого вместо фосфорной смеси прикрепили маску, вырезанную из светоотражающей ленты — лайт-скотча — использовавшегося в производстве дорожных указателей[www.kp.ru/daily/25620.3/787003/].

Реставрированная версия

  • Полная реставрация изображения и звука фильм выпускался на DVD в 2000 году фирмой «Twister» и в 2007 году киновидеообъединениям «Крупный план».
  • В конце 2013 года объединение «Крупный план» выпустило отреставрированную версию на Blu-ray.

Напишите отзыв о статье "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей"

Примечания

В Викицитатнике есть страница по теме
Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей

Ссылки

Повести
Сборники рассказов
Фильмы
Сериалы
Анимация
Компьютерные игры
Другое

Отрывок, характеризующий Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей

Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Приключения_Шерлока_Холмса_и_доктора_Ватсона:_Собака_Баскервилей&oldid=77475693»