Собакина, Марфа Васильевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марфа Васильевна Собакина<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Скульптурная реконструкция по черепу С. А. Никитина</td></tr>

3-я русская царица
28 октября — 13 ноября 1571
Предшественник: Мария Темрюковна
Преемник: Анна Колтовская
 
Смерть: 13 ноября 1571(1571-11-13)
Александровская слобода
Место погребения: Вознесенский монастырь (Москва)
Род: Собакины, Рюриковичи
Отец: Василий Степанович Собакин Большой (или Старший)
Мать: неизвестно
Супруг: Иван IV
Дети: нет

Царица Ма́рфа Васи́льевна, урождённая Соба́кина[1] (ум. 13 ноября 1571) — третья жена Ивана Грозного, бывшая его супругой лишь 15 дней, дочь коломенского дворянина.





Биография

Семья

О происхождении Марфы и о её семье известно мало, причём существуют разночтения. Сохранились сведения, что этот худородный дворянский род происходил из-под Коломны. Её отцом был Василий Степанович Собакин Большой (или Старший)[2], хотя Таубе и Крузе ошибочно называют им новгородского купца Григория Собакина.

Род выдвинулся после женитьбы царя, однако после кончины Марфы снова исчез из виду[3]. Как пишет Б. Н. Флоря, «когда царь в октябре 1571 года отпраздновал свой брак с Марфой, отец жены, Василий Степанович Собакин, был пожалован боярским саном, дядя, Василий Меньшой, стал окольничим, двоюродный брат царицы, Каллист, — царским кравчим, другой сын Василия Меньшого, Семен, — царским стольником».

Варлаам Собакин Меньшой после смерти Марфы был пострижен в монастырь. Двоюродные братья Марфы также пострадали — как отмечает Б. Н. Флоря, «не прошло и двух лет, как Каллист и Семен Собакины были обвинены в том, что „хотели чародейством извести“ царя и его детей, и были казнены вместе со своим отцом».

Указывается, что Малюта Скуратов, судя по всему, приходился Марфе Собакиной дальним родственником[4].

Смотр

Марфа была выбрана в жёны царю после традиционной процедуры смотра невест (1571 год). Это был 2-й смотр, устроенный царем, вдовевшим уже 2 года, и 3-й на Руси вообще. Другая его участница — Евдокия Сабурова, была отдана в жены царевичу Ивану. На него по переписи дворянских «девок» в 1570 году было собрано около 2 тысяч девушек, из которых было отобрано сначала 24, потом 12 девиц.

Скучая вдовством хотя и не целомудренным, он уже давно искал себе третьей супруги... Из всех городов свезли невест в Слободу, и знатных и незнатных, числом более двух тысяч: каждую представляли ему особенно. Сперва он выбрал 24, а после 12... долго сравнивал их в красоте, в приятностях, в уме; наконец предпочел всем Марфу Васильеву Собакину [...], в то же время избрав невесту и для своего старшего царевича, Евдокию Богданову Сабурову. Отцы счастливых красавиц из ничего сделались боярами. (Карамзин)

В записках немцев Иоганна Таубе и Элерта Крузе, сохранились сведения об этой процедуре. Когда девушек привозили на смотрины, царь «входил в комнату <…> кланялся им, говорил с ними немного, осматривал и прощался с ними». По свидетельству немцев, последнюю дюжину девушек осматривали уже обнажёнными. При этом присутствовал врач-англичанин Элизеус Бомелиус, выпускник Кембриджа, приехавший на службу в Россию, причём «доктор должен был осмотреть их мочу в стакане»[2].

Как значилось в приговоре Священного собора:

«...о девицах многу испытанию бывшу, потом же царь надолзе времяни избрал себе невесту, дщерь Василия Собакина»[4].

Свадьба

Обручение состоялось 26 июня 1571 года, но наречённая невеста вскоре тяжело заболела и начала «сохнуть».

Брак, тем не менее, состоялся 28 октября 1571 года в Александровской слободе, поскольку 41-летний царь «положа на Бога упование, любо исцелеет».

На свадьбе свахами были жена и дочь Малюты Скуратова, а его дружками — сам Малюта и его зять Борис Годунов. Вероятно, именно Малюта «лоббировал» выбор данной невесты[4]. Известно, что мероприятие было весёлым — из Великого Новгорода прибыли целая ватага скоморохов и подводы с ручными медведями — для царской свадебной потехи. Через неделю, 4 ноября, свадьбу сыграл царевич Иван Иванович, помолвленный в один день с отцом.

Уже после смерти Марфы, добиваясь права заключить запрещённый церковью 4-й брак (с Анной Колтовской, занявшей на том же смотре «2-е место»), в третий раз овдовевший Иван клялся духовенству, что из-за болезни невесты и её скоропостижной смерти она не успела стать ему женой — темные силы дьявольские «воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, ещё в девицах сущу… и тако ей отраву злую учиниша». Высшее духовенство особым приговором подтвердило, что брак не был консуммирован, так как венчанный муж девства невесты «не разрешил».

Смерть

Царица Марфа скончалась через 15 дней после свадьбы. Как и в случае с первыми двумя жёнами Ивана, Анастасией Романовной и Марией Темрюковной, ранняя кончина царицы породила подозрения в отравлении и вызвала гнев Ивана. Официально было объявлено, что Марфу извели ядом: «Дьявол воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, ещё в девицах сущу… и тако ей отраву злую учиниша». По некоторым данным, в ходе расследования было казнено 20 человек, в том числе трое двоюродных братьев Марфы казнены «за чародейство». Отец Марфы Василий Большой Собакин насильственно пострижен в монахи.

Существовало несколько кандидатур на роль того, кто «извел» невесту ядом. По одной из версий, это были родственники либо первой жены царя, либо второй — Романовы или Черкасские. По другому предположению, какое-то «зелье» Марфе передала её мать, заботясь о её «чадородии». В записках «О Московии» Даниил Принц фон Бухау писал: «В третий брак он вступил с одной боярыней, которая умерла, когда выпила какое-то питье, пересланное ей матерью чрез придворного (с помощью этого питья она, может быть, хотела приобресть себе плодородие); за это и мать, и придворного он казнил»[5].

Духовная грамота царя Ивана Васильевича (июнь-август 1572 г.) упоминает покойных Марфу и Марию Темрюковну с просьбой царевичам Ивану и Федору поминать их: «А что, по грехом, жон моих, Марьи да Марфы, не стало, и вы б жон моих, Марью да Марфу, а свои благодатныя матери [Анастасию Романовну], поминали во всем по тому, как аз уставил, и поминали бы есте их со всеми своими родители незабвенно»[6].

Захоронение

Царицу похоронили рядом с предыдущей женой царя — Марией Темрюковной (в Вознесенском соборе кремлёвского Вознесенского монастыря у западной стены храма; после сноса храма останки в 1930 г. перенесены в Архангельский собор).

Надпись на крышке саркофага:

«В лето 7080 ноября в 14 день государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси преставис благоверная и христолюбивая царица великая княгиня Марфа на памят святаго апостола Филипа на первом часу дни»[7].

Исследование останков Марфы, проведённое в 1990-е годы, не выявило ядовитых металлов и прочих устойчивых веществ; это, впрочем, не исключает использования растительного яда, не поддающегося химическому анализу[3].

Существует легенда, что во время вскрытия гробницы царская невеста лежала в гробу бледная, но как бы живая, не тронутая тлением, несмотря на то что пролежала под землёй 360 лет. Однако в течение нескольких минут её лицо почернело и превратилось в прах[4]. По утверждению Т. Д. Пановой, эта легенда ничего общего с действительностью не имеет[3].

В саркофаге также был обнаружен хорошо сохранившийся головной убор — волосник, украшенный вышивкой, и уникальный стеклянный кубок итальянской работы на серебряном поддоне, не имеющий аналогов в музейных собраниях России[3].

В 2003 году криминалист С. Никитин восстановил по её черепу скульптурный портрет.

В искусстве

Напишите отзыв о статье "Собакина, Марфа Васильевна"

Ссылки

  • [www.imdb.com/character/ch0391235/?ref_=tt_cl_t1 На сайте imdb]

Примечания

  1. Встречается ошибочный вариант Сабурова, возникший по неизвестным причинам, возможно, из-за смешения благодаря сходству первых слогов, а также существованию других жен-Сабуровых в царской семье — Соломонии у отца Ивана Грозного и Евдокии у сына.
  2. 1 2 [www.nkj.ru/archive/articles/4560/ Т. Панова. Та самая царская невеста // Наука и жизнь]
  3. 1 2 3 4 [rosvesty.ru/1897/culture/?id=3424 Жизнь и смерть первых русских цариц // Российские вести. 26 декабря — 1 января 2007 № (47)1897]
  4. 1 2 3 4 [militera.lib.ru/bio/skrynnikov_rg/03.html Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 2007]
  5. [historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=16228&cat_ob_no= Иван IV Васильевич Грозный по рассказу имперского посла Даниила Принца фон Бухау. Конец XVI в.]
  6. [www.hist.msu.ru/ER/Etext/ivan4.htm Духовная грамота царя Ивана Васильевича]
  7. Панова Т. Д. [russist.ru/nekropol/kreml1.htm Погребения на территории Кремля. 196]. Некрополи Московского Кремля. Руссист (2003). Проверено 27 марта 2011. [www.webcitation.org/68wpKQSSA Архивировано из первоисточника 6 июля 2012].


</center>

Отрывок, характеризующий Собакина, Марфа Васильевна

– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.