Христофор (Спартас)

Епископ Христофор Bishop Christopher<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Нилопольский, викарий Восточно-Африканской митрополии
17 декабря 1972 — 4 июня 1982
Имя при рождении:	Реубен Мукаса Мугимба Собанья
Оригинал имени при рождении:	Reuben Mukasa Mugimba Sobanja
Рождение:	1899(1899) Уганда
Смерть:	4 июня 1982(1982-06-04)

Епи́скоп Христофо́р (англ. Bishop Christopher, греч. Επίσκοπος Χριστοφόρος, при рождении Реубен Мукаса Мугимба Собанья, англ. Reuben Mukasa Mugimba Sobanja, позднее взял себе фамилию Спа́ртас, Spartas, греч. Ρουβήμ Σεμπάνια Μουκάσα Σπάρτας; 1899, Уганда — 4 июня 1982) — епископ Александрийской православной церкви, титулярный епископ Нилопольский, викарий Восточно-Африканской митрополии.

Его поиск, обращение в православие, миссионерская деятельность, а впоследствии и присоединение к Александрийскому патриархату сыграли важную роль в распространении православия в Восточной Африке.

Биография

Родился 1899 году в Уганде, его отца звали Якобо Дамулира Мугимбалуме, а мать — Мализа Мукомутибва, она была христианкой. Его родители принадлежали к этнической группы муганда. Реубен был крещён и воспитан в Англиканской Церкви. В подростковом возрасте, Реубен взял имя Спартас, после того как ему сказали, что он служит примером духа древнегреческой Спарты.

Окончил англиканскую миссионерскую школу, а затем продолжил своё образование в Королевском колледже в Будо, Уганда, где он пришёл к заключению, что Англиканская церковь была ответвлением древней, истинной церкви. Митрополит Феодор (Нанкьяма), который был его учением отписывает это открытие так:

Особый интерес у него вызвала статья под названием «Orthodoxy» в одном из английских словарей. Его энтузиазм в результате его исследований было действительно велик. Как новый Архимед он выбежал на улицу не кричать: «Я нашел, я нашел». «Я больше не протестант», продолжал он, «но Orthodox!!».

Оригинальный текст (англ.)  

Of special interest to him was an article entitled «Orthodoxy» in one of the English dictionaries. His enthusiasm as a result of his studies was indeed great. Like another Archimides he ran out into the streets shouting: «I have found, I have found!» "I am no longer a Protestant, " he continued, «but an Orthodox!!»

В 1920 году, после окончания Королевского колледжа, принят в Королевские африканские стрелки, колониальный полк британской армии, где он встретил Овадию Басайякитало, также представителя народа муганда.

В 1925 году они увольняются из Королевских африканских стрелков и основывают частную школа в Анонье, близ Дегеи.

В том же году Спартас узнал о существовании в США Африканской православной церкви (African Orthodox Church), которая появилась в 1921 году в результате исканий Джорджа Александра Макгира. Спартаса привлекла идея Африканской православной церкви, которая должна была стать универсальной церковью для чёрных, связанной с древней христианской Церкви, которая ни отличалась ни расизмом, ни колониализмом, и он написал Джорджу Мак-Гиру. В 1928 году Макгир ответил и прислал к Спартасу Даниила Александра, который был архиепископом Африканской православной церкви в Южной Африке. После встречи с епископом Даниилом Спартас в январе 1929 года покинул англиканскую церковь и перешёл с группой единомышленников в Африканскую православную церковь, благодаря чему она появилась в Уганде. В 1931—1932 году архиепископ Александр посетил Уганду и рукоположил Спартаса и Басайякитало в священников. К тому моменту у Спартаса уже было 1512 последователей, организованные в семи общин.

Во время визита архиепископа Александра к Спартасу, греческий эмигрант по фамилии Влахос попросил Александра крестить своих детей. Отметив, что проводимое Александром чинопоследование крещения не соответствует должным образом православной форме, Влахос посоветовал Спартасу связаться с православным архимандритом Никодимом (Сарикасом), служивший в греческом приходе на Танганьике (ныне Танзания), что Спартас и сделал. После посещения архимандритом Никодимом Спартаса в Уганде, последний порвал отношения с архиепископом Александром, и по совету архимандрита Никодима стал искать возможности признания своей общины со стороны Александрийского Патриархата.

На 1936 год по данным Спартаса число его последователей уже составляло 5000 в 30 общинах, а также 23 церковные школы, мужской и женский монастырь.

В 1942 году Уганду посетил митрополит Аксумский Николай (Абдалла), этнический араб. Митрополит Николай был в большей степени озабочен служению людям за пределами греческой общины, чем иерархи-греки. Он написал обстоятельный отчёт о посещении этих общин и рекомендовал принять православных африканцев в лоно церкви.

15 ноября 1943 года Ребейн Мукаса Спартас и Артур Джордж Гатуна подписали первый устав Африканской православной церкви. В 1945 году четыре кандидата из Уганды были посланы на обучение в Александрию.

В 1946 году в ходе первого визита Мукасы Спартаса в Александрию патриархом Христофором и Священным Синодом было объявлено о признании устава и принятии Африканской греко-православной церкви в Александрийский Патриархат, Рувим Спартас был перерукоположен и назначен генеральным эпитропом Уганды. На тот момент у него было 10,291 верующих в 56 центрах.

Рувим Спартас и его друзья начали кипучую деятельность по созданию Церкви. Он понимал, что новой Церкви необходимы образованные люди. Он начал преподавание английского языка в основанной им школе, которая официально была частной и принадлежала Церкви. Колониальные власти (Уганда обрела независимость от Великобритании только в 1969 году), пытаясь закрепить за собой монополию на образование, издали закон, по которому английский язык можно было преподавать только в государственных школах. Это не остановило Рувима Спартаса, и за нарушение законодательства ему пришлось провести пять лет в тюрьме.

В сентябре 1953 году благодаря усилиям отца Рувима Спартаса Африканская греческая православная церковь (African Greek Orthodox Church) была зарегистрирована в Уганде. В конце 1958 года была образована Восточно-Африканская митрополия на территории Кении, Уганды и Танзании, во главе с митрополитом Николаем (Валеропулосом).

Чтобы получить поддержку новых приходов в Восточной Африке, Рувим Спартас и некоторые из его коллег-священников отправились в Грецию и США чтобы попросить миссионерской и финансовой помощи.

В конце 1972 года определён быть титулярным епископом Нилопольским, викарием Восточно-Африканской митрополии. Вместе с ним ещё уроженца Уганды были избраны викарными епископами — Феодор Нанкьяма и Артур Гатуна.

17 декабря 1972 года хиротонисан в титулярного епископа Нилопольского, викария Восточно-Африканской епархии. Служил в Уганде.

Ο πλέον Επίσκοπος Νειλουπόλεως Χριστόφορος είχε τη δικαιοδοσία της Ουγκάντα και της Τανζανία, έδρασε πάντα με το αρχικό ιεραποστολικό πνεύμα πού είχε, δηλαδή ν΄ αφήσει διάδοχο, όπως συνηθίζεται στους Νεγρο-Αφρικανούς, κάτι σπάνιο σε άλλους λαούς πού ο κάθε εξουσιαστής θεωρεί αθάνατο τον εαυτόν του, έτσι βρήκε τον φοιτητή ΝΑΚΥΑΜΑ, τον συνέστησε στην Πατριαρχική Σχολή Αλεξανδρείας, κι αργότερα σπούδασε στην Ελλάδα την Ιερά Επιστήμη. Ο Νειλουπόλεως Χριστόφορος, είδε τουλάχιστον την πρόοδο του διαδόχου του.

Скончался 4 июня 1982 года.

Ссылки

• orthodoxwiki:Christopher Reuben Spartas
• Rev. Martin Ritsi [jbburnett.com/resources/ritsi_mission.pdf A Mission without a Missionary]
• Dimitrios G. Couchell [www.dacb.org/stories/uganda/spartas2_chris.html Pioneer of Orthodox Christianity in East Africa]
• Stephen Hayes [www.dacb.org/stories/uganda/spartas_reuben.html Spartas, Reuben Sebbanja Ssedimba Mukasa]

Отрывок, характеризующий Христофор (Спартас)

– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.