Токугава Цунаёси
| Токугава Цунаёси яп. 徳川 綱吉<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Токугава Цунаёси</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1680 — 1709 | ||
| Предшественник: | Токугава Иэцуна | |
| Преемник: | Токугава Иэнобу | |
| Рождение: | 23 февраля 1646 Замок Эдо | |
| Смерть: | 19 февраля 1709 (62 года) | |
| Место погребения: | Храм Канъэйдзи в Уэно (Эдо) | |
| Род: | Токугава | |
| Отец: | Токугава Иэмицу | |
| Дети: | Токугава Токумацу (1679-1683) | |
Токугава Цунаёси (яп. 徳川 綱吉; 23 февраля 1646 (Год Собаки) — 19 февраля 1709) — 5-й сёгун из династии Токугава, феодальный правитель Японии, руководивший страной с 1680 по 1709 год. Известен также под прозвищем Собачий сёгун.
Содержание
Биография
Будущий сёгун родился 23 февраля 1646 года в замке Эдо.
Токугава Цунаёси — один из самых известных политических деятелей в японской истории. Некоторыми исследователями и историками он расценивается как тиран, его политика отличалась эксцентричностью, экстремизмом и нетрадиционностью[1][2].
Токугава Цунаёси был третьим сыном в семье 3-го сёгуна Токугава Иэмицу. С детства он отличался гиперактивностью. Его отец, опасаясь, что сын мог бы узурпировать власть своих братьев, приказал чтобы мальчик не обучался воинским искусствам, а прежде всего изучал науки. Мать Цунаёси была дочерью бакалейщика из семьи Хондзё из Киото; после её смерти он в память о ней построил храм Гококу-дзи.
В 1661—1680 годах Токугава Цунаёси был владетельным даймё княжества Татэбаяси в провинции Кодзукэ. В июне 1680 года после смерти своего старшего брата Токугава Иэцуна, не оставившего после себя прямого наследника, Токугава Цунаёси был избран пятым сёгуном Японии.
Находился под сильным влиянием своего верховного советника и фаворита Ёсиясу Янагисавы (1658—1714), был строгим поборником конфуцианства и одновременно буддистом — противником всяческого кровопролития, защитником бездомных собак и других животных. Правление совпало с периодом Гэнроку, также называемым «Японским ренессансом», характеризовавшимся расцветом городской культуры, литературы, изобразительного и театрального искусства, небывалой роскошью не только при дворе сёгуна, но и в семьях богатых купцов Осаки и других городов[3].
После смерти власть перешла к его племяннику, Токугава Иэнобу.
«Собачий сёгун»
За свой указ «О запрете лишения жизни живых существ», изданный в 1687 году, запрещавший под страхом смерти убивать бродячих собак, кошек и загнанных лошадей, он получил прозвище «Собачий сёгун»[4].
Одна из версий этого самого раннего из известных законодательных указов в мире, защищающих права животных: буддийский монах объяснил Цунаёси отсутствие у него наследника и раннюю смерть единственного сына тем, что в одной из прошлых жизней он жестоко обращался с собаками, а также тем, что тот родился в год Собаки. Согласно другой версии, сёгун исходил из буддийских канонов добродетели. Объектом действия последовавших вслед за ним указов стали собаки, лошади, коровы, кошки, курицы, черепахи, змеи и рыба, которой было запрещено торговать на рынках. Суровые наказания, включавшие изгнание, долгое тюремное заключение и смертную казнь, были введены за убийства животных, в первую очередь — собак.
Серией последовавших зоозащитных указов, которые выпускались им ежедневно, Цунаёси наделил собак бо́льшими правами, чем людей, например, со стаей собак, уничтожающей посевы, надлежало обходиться особым образом: прежде всего крестьянам надлежало поклясться, что ни одна собака не пострадает. Затем ласками и уговорами попросить животных уйти. При этом категорически запрещалось кричать, что-либо кидать и высказывать неуважение к зверям. Население одной из деревень было казнено, когда закон был нарушен. За грубое слово в адрес уличной собаки, к которой надлежало обращаться лишь как «о-ину сама» («высокоблагородная Собака»), нарушителя ожидало телесное наказание — побивание палками, что было достаточно распространённым явлением[5].
Для бездомных псов, стаями которых кишела столица государства Эдо, по распоряжению Цунаёси впервые в мировой истории была создана сеть приютов. Один из них — на 50 000 голов, разместился в окрестностях столицы, а затем псарня на площади в 55 гектар была построена в Накано. Собакам полагалось трёхразовое питание в размере, в полтора раза превышавшем рацион крестьянина, работавшего в поле. Когда животные отказались есть овощи, на обед стали подавать рыбу и мясо. 270 людям из персонала надлежало всячески ублажать собак и следить за тем, чтобы они не лезли в драку друг с другом[4][нет в источнике 5081 день]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Еда для собак, содержавшихся в приюте, приобреталась на средства налогоплательщиков.
По воспоминаниям немецкого путешественника, посетившего Нагасаки в 1692 году, которые приводит Beatrice M. Bodart-Bailey в книге «Собачий сёгун» (2006)[5], улицы города были полны бездомными собаками, в том числе больными. В случае, если они кусали людей или загрызали до смерти, строжайше запрещалось делать с ними что-либо без разрешения властей.
Между тем, в своем дворце в Эдо сёгун не держал ни одной собаки, современники[кто?] не увидели ни одной картины и других предметов искусства, посвящённых этим животным, кроме фарфоровой китайской собачки[6].
Зоозащитные указы, вкупе с начавшимся одновременно финансовым кризисом, ростом цен и порчей золотой монеты вызывали недовольство населения[4]. Бедствия сопровождали последние годы правления Цунаёси. В 1706 году столицу Эдо накрыл тайфун, в следующем году произошло извержение Фудзиямы.
Перед смертью сёгун завещал, чтобы его распоряжения относительно собак выполнялись вечно, однако преемник-племянник отменил их через десять дней после кончины Цунаёси. Сын у Цунаёси так и не родился[7].
47 ронинов
Период правления Цунаёси известен историей 47 ронинов, послужившей сюжетом для популярной в Японии пьесы театра кабуки и отражённой в кинематографе XX века.
В 1701 году князь Асано Наганори, глава самурайского рода Ако, совершил преступление: подкараулил унизившего его престарелого мздоимца и интригана, церемониймейстера двора Цунаёси Кира Ёсинаку и напал на него с коротким мечом. На вопли сбежалась охрана, Ёсинака отделался небольшими ранениями.
Сёгун приговорил князя к принудительному ритуальному самоубийству (сэппуку) за нарушение правил дворцового распорядка, и Асано вспорол себе мечом живот, а его клан расформировали. 47 самураев — ближайших вассалов и сподвижников Асано, ставшие ронинами, решили отомстить за унижение и смерть господина. В течение года они делали вид, что пьянствуют и морально деградируют, но на самом деле следили за особняком Кира Ёсинаки, изучали систему охраны, распорядок жизни. Затем, чтобы не вызвать у стражи подозрений, переоделись в форму пожарных и напали на его дом, перебив растерявшуюся охрану. Ёсинаку ронины нашли в угольном подвале, где он прятался вместе с детьми и женой. После того как Ёсинака отказался от самоубийства, ему отрубили голову и положили её на могилу Асано. Затем сдались властям и по приговору Цунаёси вспороли себе животы. Кровавое происшествие взбудоражило страну, верность и отвага самураев вызвала общественную поддержку, они были захоронены рядом с могилой своего господина в храме Сэнгакудзи в Эдо (Токио). Это место поныне является предметом культового поклонения[8][нет в источнике 5041 день]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[9][нет в источнике 5041 день]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).
В кинематографе
Действие художественного фильма «47 ронинов» («47 самураев»), снятого в 1962 году режиссёром Хироси Инагаки и его одноимённых ремейков — 1994 года режиссёра Кон Итикава и фильма 2013 года Карла Ринша — происходит в японской столице во времена правления Цунаёси[10].
См. также
Напишите отзыв о статье "Токугава Цунаёси"
Примечания
- ↑ [books.google.ru/books?id=qisCboJy36kC&dq=tsunayoshi+stray+dogs&source=gbs_summary_s&cad=0 The dog shogun: the personality and … — Google Книги]
- ↑ [www.uhpress.hawaii.edu/cart/shopcore/?db_name=uhpress&page=shop/flypage&product_id=4236&category_id=b3e6237d1b1b3b8594488ed1c40d0dfb UH Press: Books and Journals published by the University of Hawaii Press]
- ↑ [slovari.yandex.ru/dict/japan/article/g34.htm ГЭНРОКУ — Япония от А до Я — Яндекс. Словари](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней))
- ↑ 1 2 3 [www.jlpp.ru/books_roniny.htm Jlpp — Центр Перевода И Пропаганды Японской Литературы — Книги — Осараги Дзиро. Ронины Из Ако]
- ↑ 1 2 [books.google.ru/books?id=qisCboJy36kC&printsec=frontcover&dq=tsunayoshi+stray+dogs#PPA144,M1 The dog shogun: the personality and … — Google Книги]
- ↑ [books.google.ru/books?id=qisCboJy36kC&printsec=frontcover&dq=tsunayoshi+stray+dogs#PPA146,M1 The dog shogun: the personality and … — Google Книги]
- ↑ [www.bse2.ru/book_view.jsp?idn=030307&page=567&format=html Введенский Б. А. Большая советская энциклопедия. Второе издание. Том 42]
- ↑ [leit.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=925 Сэппуку: сохранить лицо или проявить трусость? — Традиции — Статьи о Японии — Fushigi Nippon — Загадочная Япония]
- ↑ [www.panasia.ru/main/japan/culture/2.html 47 самураев (ронинов)]
- ↑ [www.inoekino.ru/prod.php?id=5228 Фильм 47 ронинов / 47 самураев — режиссёр Хироси Инагаки — описание, рецензии, DVD]
Литература
- Kaempfer’s Japan: Tokugawa Japan Observed. / Bodart-Bailey, Beatrice, ed. — Honolulu: University of Hawaii Press, 1999.
- Screech, Timon. Secret Memoirs of the Shoguns: Isaac Titsingh and Japan, 1779—1822. — L.: RoutledgeCurzon, 2006. — ISBN 0-7007-1720-X.
- Titsingh, Isaac. [Siyun-sai Rin-siyo/Hayashi Gahō, 1652], Nipon o daï itsi ran; ou, [books.google.com/books?id=18oNAAAAIAAJ&dq=nipon+o+dai+itsi+ran Annales des empereurs du Japon]. — P.: Oriental Translation Fund of Great Britain and Ireland, 1834.
- Totman, Conrad. Politics in the Tokugawa bakufu, 1600—1843. — Cambridge: Harvard University Press, 1967.
Отрывок, характеризующий Токугава Цунаёси
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
