Собеская, Катажина

Катажина Собеская (польск. Katarzyna Sobieska; 7 января 1634, Злочев (теперь Золочев (Львовская область) Украина — 29 сентября 1694, Варшава) — единственная достигшая зрелого возраста сестра короля польского и великого князя литовского Яна III Собеского.

Биография

Происходила из шляхетского магнатского рода герба Янина. Вскоре после её рождения родители — отец Якуб Собеский, краковский каштелян и мать София Теофила, наследница рода Данилевичей поселились в унаследованных владениях прадеда, Станислава Жолкевского, в замке в городе Жолква. Воспитанием Катажины занималась мать, светское образование дочери во многом заменялось духовным, поэтому классического образования она не получила, кроме польского, не знала никаких других языков, научилась лишь читать. Родители готовили дочь к монастырской жизни, чему помешала смерть отца в 1646 г.

Мать решила выдать Катажину замуж. Несмотря на протесты дочери, в феврале 1650 года состоялся её брак с князем Владиславом Домиником Заславским-Острожским, потомком рода Острожских, который был старше невесты почти на 20 лет. Свадьба происходила, по-видимому, в атмосфере общественного скандала, так как Катажина уже 6 марта того же года родила сына.

После преждевременной смерти мужа (1656) пошла под венец вторично 13 июня 1658 году. Вторым её супругом стал Михаил Казимир Радзивилл, в то время подчаший Великого княжества Литовского, будущий подканцлер и Польный гетман литовский. С тех пор, судьба Катажины была тесно связана с публичной деятельностью мужа и брата.

Она приняла участие в торжествах, посвященных коронациям Михаила Вишневецкого Корибута (1669) и брата Яна III (1674). Затем, вместе с мужем совершила поездку в Италию (1677-1678), посетила Венецию, Лорето и Рим, а на обратном пути — Вену.

Муж Катажины М.К.Радзивилл умер в 1680 году. Проживала попеременно в Варшаве, Жолкве и Яворове.

15 мая 1685 года Катажына Радзивилл обратилась с письмом-предписанием к администратору Мирского графства Станиславу Гротовскому по вопросу обеспечения евреев от насилия администратора в отправлении ярмарок и привлечении их к своему суду. В письме она указала свой следующий титул: "Катажына из Собесских Радзивилл, княгиня на Олыке и Несвиже - подканцелериня и гетмановая ВКЛ, Перемышльская, Члуховская, Рабстунская, Ниринская, Острская, Кричевская, Каменецкая, Гулбинская и проч. старостина".

В 1691 оставила королевский двор. Была очень набожной, делала много ценных пожертвований монастырям, костёлам и другим благотворительным институциям (в основном, в Бяла-Подляска), избегая при этом публичности. Особым её попечительством был Несвиж. Местному иезуитскому костёлу она подарила 40 тысяч злотых. А похороненным в его подвалах (родовой усыпальнице Радзивиллов) заказала изготовить медные гробы с серебряными табличками на них. Во время жизни её называли «мудрой Катажиной», и брат - король в наиболее серьёзных моментах, часто обращался к ней за советом.

Катажина умерла в Варшаве 29 сентября 1694 (из—за болезни печени) и была похоронена в подвале иезуитского костёла в Несвиже.

Дети

От первого брака имела двух детей: Александра Януша Заславского и Теофилу Людвику Заславскую.

От второго: Теклу Аделу, Яна и Людовика (умерших в детстве), Николая Франциска, Богуслава Христофора, Ежи Иосифа и Кароля Станислава Радзивилов.

Ссылки

• [www.radziwill.by/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=10&Itemid=17&limitstart=9 Катажина Собесская. Женщина с "королевским" характером]
• Акты, издаваемые Виленскою археографическою комиссиею. -Т.5. Акты Брестского и Гродненского гродских судов с присовокуплением привилегий на землевладение в Брестской и Кобринской экономиях. - Вильна, 1871. -[www.runivers.ru/upload/iblock/769/Akty%20izdavaemye%20komissiej%20vysochajshe%20uchrezhdennoyu%20dlya%20razbora%20drevnix%20aktov%20v%20Vilsne.%20Tom%205%20u1871afrums489sh.pdf С.244-245.]

Отрывок, характеризующий Собеская, Катажина

Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.