Соболева, Майя Евгеньевна
Поделись знанием:
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
| Майя Евгеньевна Соболева |
Майя Евгеньевна Со́болева — российский историк философии, профессор по теоретической философии Университета Клагенфурта (Австрия). Основные работы в областях философия языка, герменевтика, немецкая философия, русская философия.
Содержание
Научная биография
Окончила Технологический институт имени Ленсовета и Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ), кандидат технических и доктор философских наук.
Профессор по философии в университете г. Клагенфурт (Австрия)
Приват-доцент института философии Марбургского университета (Германия).
Приглашённый профессор в Государственном университете Колумбуса (Джорджия, США).
Профессиональные интересы М. Е. Соболевой связаны преимущественно с изучением теории познания, философии символических форм, философии языка, философии культуры, в частности с русским позитивизмом, западничеством, евразийством, византинизмом, то есть с творчеством и идеями таких философов, как Иммануил Кант, Фриц Маутнер, Фридрих Ницше, Эрнст Кассирер, Мартин Хайдеггер, Георг Миш, Йозеф Кениг, Ханс-Георг Гадамер, Эрнст Тугендхат, Карл-Отто Апель, Юрген Хабермас, Алексей Хомяков, Николай Данилевский, Иван Киреевский, Владимир Базаров, Павел Юшкевич, Александр Богданов, Иван Лапшин, Михаил Бахтин, Лев Гумилев и др.
Монографии
- Очерки по истории философии языка. СПб., 1999. 120 с.
- Философия символических форм Э. Кассирера. Генезис. Основные понятия. Контекст. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. 152 с.
- Философия как «критика языка» в Германии. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. 412 с.
- A. Bogdanov und der philosophische Diskurs in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts. Zur Geschichte des russischen Positivismus. Georg Olms Verlag. Hildesheim. 2007. 278 S.
- Russische Philosophie im Kontext der Interkulturalität. Traugott Bautz Verlag. Nordhausen. 2007. 132 S.
- Die Philosophie Michail Bachtins. Von der existentiellen Ontologie zur dialogischen Vernunft. Georg Olms Verlag. Hildesheim. 2009. 144 S.
- Философская герменевтика: понятия и позиции. М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2014. (Философские технологии).
- Leben und Sein. Hermeneutische Bedeutungstheorien von Georg Misch und Josef König. Wien: Passagen Verlag. 2014.
Редакторские работы
- Alexander Bogdanov. Theoretiker für das 20. Jahrhundert. Hg. Stefan Plaggenborg, Maja Soboleva. Otto Sagner Verlag München. 2009.
- Российская постсоветская философия: опыт самоанализа. Под ред. М. Е. Соболевой. Otto Sagner Verlag München. 2009.
Основные статьи
- Система и метод в философии символических форм Э. Кассирера // Вопросы философии. № 2. 2000.
- Zur Typologie der «russischen Idee»: Kulturologische Konzeptionen im Rahmen des slavophilischen Paradigmas // Zeitschrift für Slavistik 46 (2001) 2.
- Zur philosophischen Hermeneutik E. Cassirers // Phänomenologische Forschungen. 2001. 1-2.
- «Трансцендентальный прагматизм» К.-О. Апеля. Проблема языка // Вопросы философии. № 12. 2003.
- Nikolaj Fedorovs «Philosophie der gemeinsamen Tat» im Lichte der modernen Bioethikdiskussion // Zeitschrift für Slavistik. 48 (2003) 1.
- Is Metaphysic Possible in the Postmodern Age? On K.-O. Apel’s Conception of Transcendental Pragmatism // Russian Studies in Philosophy. Winter 2003/2004. Vol. 42. № 3. Postmodernism.
- Интенциональность — коммуникация — язык. Проблема последовательности // Вопросы философии. № 1. 2005.
- Материалы к истории аналитической философии языка в Германии. // Вопросы языкознания. № 2. 2005.
- Истина: свойство, оператор, событие? // Вопросы философии. № 2. 2008.
- О возможности диалога между культурами // Вопросы философии. № 3. 2009.
- Карнавал деконструкции: бахтинская концепция диалогического разума // Вопросы философии. № 12. 2009.
- Der Begriff der Tatsache in der Kant-Forster-Kontroverse // R. Godel, G. Stienung (Hg.), Klopffechtereien — Missverständnisse — Widersprüche? Methodische und methodologische Perspektiven auf die Kant-Forster-Kontroverse. München, 2011.
- «Die Erweiterung der Logik»: Bedeutungstheorien von Georg Misch und Ernst Cassirer // H.-U. Lessing, R. A. Makkreel, R. Pozzo (Eds.), Recent Contributions to Dilthey’s Philosophy of the Human Sciences. Stuttgart; Bad Cannstatt, 2011. S. 201—240.
- Правда поступка в философии Бахтина // Н. Плотников (ред.), Дискурсы справедливости в русской интеллектуальной истории. Москва, Издательство «Ключ-С». 2011. C. 185-195.
- Борьба за истинный марксизм. Богдановская интерпретация монизма Спинозы // «Вече». Журнал русской философии и культуры. Санкт-Петербург. Выпуск 24. 2012. С. 137-147.
- К методологии гуманитарных наук на пути реформы логики // Кантовский сборник. 3 (41) 2012. С. 57-65.
- Логика герменевтики // Вопросы философии. № 6. 2013. С. 140 - 148.
- Новые споры о главном: Мак-Доуэлл и Кассирер о познании // Логос. № 2. 2013.
- О зле в человеческой природе в трудах Канта // Кантовский сборник. 4 (46) 2013. C. 15-29.
- Zum „Sein des Seins“ mittels der „Logik der Logik“: Heinrich Rickerts kritische Ontologie // Archiwum Historii Filozofii i Myśli Społecznej (Archiv of the History of Philosophy and Social Thought). Vol. 59/2014. S. 231-239.
- Антиномия политического разума. Размышления по поводу статьи Канта «Что такое просвещение?» // Кантовский сборник. № 3 (49) 2014. Калининград, С. 40-51.
- Философия Бахтина как феномен культуры (Бахтин и дискуссии вокруг его идей в философии России второй половины ХХ в.) // В.А. Лекторский (ред.), Проблемы и дискуссии в философии России второй половины ХХ в. Современный взгляд. Москва. 2014: 346-359.
Напишите отзыв о статье "Соболева, Майя Евгеньевна"
Ссылки
- [www.uni-marburg.de/fb03/philosophie/institut/privatdozenten/soboleva Страница на сайте Института философии Марбургского университета]
- [www.uni-klu.ac.at/philo/inhalt/18.htm Сайт Института философии Университета Клагенфурта]
- [cie.colstate.edu/pastfortscholar.asp Сайт Государственного университета Колумбуса]
- [philosophy.pu.ru/?pd=316 Сайт Философского факультета СПбГУ]
Отрывок, характеризующий Соболева, Майя Евгеньевна
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
