Собор Бутовских Новомучеников
Поделись знанием:
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
(перенаправлено с «Собор Бутовских новомучеников»)
| Собор Бутовских новомучеников | |
|---|---|
| Тип | праздник Русской православной церкви |
| Установлен | в память о православных святых, принявших мученическую кончину за Христа на полигоне Бутово |
| Дата | 4-я суббота по Пасхе |
См. также: Собор (праздник)
Собор Бутовских новомучеников — праздник Русской Православной церкви, установленный в память о православных святых, принявших мученическую кончину за Христа на полигоне Бутово. Празднование Собору совершается в 4-ю субботу по Пасхе. Внесено в месяцеслов по благословению Святейшего Патриарха Алексия II 3 сентября 2003 года. На май 2009 года включает имена 321 святого.
Содержание
Список святых
В Собор входят:
- Сщмч. Александр Русинов, иерей (+ 1937, память 18 января)
- Сщмч. Сергий Руфицкий, прот. (+ 1937, память 14 февраля)
- Сщмч. Алексий Воробьев, прот. (+ 1937, память 7 августа)
- Сщмч. Димитрий Миловидов, иерей (+ 1937, память 7 августа)
- Сщмч. Елисей Штольдер, диак. (+ 1937, память 7 августа)
- Сщмч. Димитрий Остроумов, прот. (+ 1937, память 17 августа)
- Сщмч. Иоанн Лебедев, прот. (+ 1937, память 27 августа)
- Сщмч. Иоанн Смирнов, прот. (+ 1937, память 27 августа)
- Прмч. Мефодий (Иванов), игум. (+ 1937, память 27 августа)
- Мц. Наталия Козлова (+ 1937, память 1 сентября)
- Прмц. Татиана (Грибкова), послушница (+ 1937, память 1 сентября)
- Сщмч. Алексий Зиновьев, иерей (+ 1937, память 3 сентября)
- Сщмч. Василий Сунгуров, иерей (+ 1937, память 7 сентября)
- Сщмч. Димитрий Троицкий, диак. (+ 1937, память 9 сентября)
- Сщмч. Василий Максимов, прот. (+ 1937, память 10 сентября)
- Прмч. Гавриил (Яцик), архим. (+ 1937, память 10 сентября)
- Сщмч. Петр Юрков, иерей (+ 1937, память 10 сентября)
- Мч. Семен Туркин (+ 1937, память 10 сентября)
- Мц. Татиана Гримблит (+ 1937, память 10 сентября)
- Сщмч. Николай Житов, прот. (+ 1937, память 12 сентября)
- Сщмч. Николай Скворцов, прот. (+ 1937, память 14 сентября)
- Сщмч. Иоанн Бороздин, прот. (+ 1937, память 15 сентября)
- Сщмч. Николай Цветков, протодиак. (+ 1937, память 15 сентября)
- Сщмч. Петр Петриков, иерей (+ 1937, память 15 сентября)
- Сщмч. Александр Левитский, прот. (+ 1937, память 26 сентября)
- Сщмч. Афанасий Докукин, иерей (+ 1937, память 26 сентября)
- Сщмч. Димитрий Розанов, прот. (+ 1937, память 26 сентября)
- Мч. Иоанн Золотов (+ 1937, память 26 сентября)
- Мч. Николай Гусев (+ 1937, память 26 сентября)
- Прмч. Иларион (Громов), иером. (+ 1937, память 28 сентября)
- Прмц. Михаила (Иванова), схимонахиня (+ 1937, память 28 сентября)
- Сщмч. Александр Орлов, прот. (+ 1937, память 30 сентября)
- Прмц. Александра (Червякова), схимонахиня (+ 1937, память 30 сентября)
- Мч. Алексий Серебренников (+ 1937, память 30 сентября)
- Мц. Аполлинария Тупицына (+ 1937, память 30 сентября)
- Сщмч. Василий Гурьев, иерей (+ 1937, память 30 сентября)
- Сщмч. Вячеслав Занков, иерей (+ 1937, память 30 сентября)
- Мч. Матфей Соловьев (+ 1937, память 30 сентября)
- Сщмч. Петр Пушкинский, прот. (+ 1937, память 30 сентября)
- Сщмч. Петр Соловьев, прот. (+ 1937, память, память 30 сентября)
- Сщмч. Симеон Лилеев, прот. (+ 1937, память 30 сентября)
- Сщмч. Александр Агафонников, прот. (+ 1937, память 1 октября)
- Сщмч. Георгий Архангельский, иерей (+ 1937, память 1 октября)
- Мч. Иоанн Артемов (+ 1937, память 1 октября)
- Прмч. Василий (Цветков), архим. (+ 1937, память 4 октября)
- Прмч. Амвросий (Астахов), архим. (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Василий Озерецковский, иерей (+ 1937, память 8 октября)
- Мч. Виктор Фролов (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Владимир Сперанский, иерей (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Димитрий (Добросердов), архиеп. Можайский (+ 1937, память 8 октября)
- Мц. Елисавета Куранова (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Иона (Лазарев), еп. Велижский (+ 1937, память 8 октября)
- Мч. Иоанн Рыбин (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Иоанн Хренов, диак. (+ 1937, память 8 октября)
- Мц. Мария Волнухина (+ 1937, память 8 октября)
- Мц. Надежда Ажгеревич (+ 1937, память 8 октября)
- Мч. Николай Кузьмин (+ 1937, память 8 октября)
- Мч. Николай Рейн (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Павел Преображенский, прот. (+ 1937, память 8 октября)
- Прмч. Пахомий (Туркевич), игум. (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Петр Никотин, прот. (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Петр Озерецковский, иерей (+ 1937, память 8 октября)
- Прмч. Серафим (Щелоков), архим. (+ 1937, память 8 октября)
- Прмц. Татиана (Бесфамильная), монахиня (+ 1937, память 8 октября)
- Сщмч. Андрей Воскресенский, прот. (+ 1937, память 18 октября)
- Мц. Елисавета Крымова (+ 1937, память 18 октября)
- Сщмч. Николай Соколов, прот. (+ 1937, память 18 октября)
- Сщмч. Сергий Бажанов, иерей (+ 1937, память 18 октября)
- Сщмч. Сергий Гусев, иерей (+ 1937, память 18 октября)
- Сщмч. Александр Соловьев, иерей (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Владимир Амбарцумов, иерей (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Емилиан Гончаров, иерей (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Николай Агафонников, прот. (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Николай Архангельский, прот. (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Созонт Решетилов, иерей (+ 1937, память 23 октября)
- Сщмч. Александр Воздвиженский, иерей (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Василий Архангельский, прот. (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Василий Колоколов, иерей (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Всеволод Смирнов, прот. (+ 1937, память 31 октября)
- Прмч. Евфросин (Антонов), иером. (+ 1937, память 31 октября)
- Мч. Иаков Блатов (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Петр Воскобойников, прот. (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Сергий Розанов, иерей (+ 1937, память 31 октября)
- Сщмч. Александр Зверев, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Александр Парусников, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Василий Архангельский, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Василий Покровский, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Викентий Смирнов, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Владимир Писарев, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Иоанн Кесарийский, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Николай Пятницкий, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Павел Андреев, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Петр Косменков/Косминков, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Петр Орленков, иерей (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Сергий Кедров, прот. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Симеон Кречков, диак. (+ 1937, память 3 ноября)
- Сщмч. Арсений Троицкий, прот. (+ 1937, память 6 ноября)
- Прмч. Варлаам (Никольский), игум. (+ 1937, память 6 ноября)
- Прмч. Гавриил (Гур), иером. (+ 1937, память 6 ноября)
- Сщмч. Никита (Делекторский), еп. Нижне-Тагильский (+ 1937, память 6 ноября)
- Прмч. Алексий (Задворнов), иером. (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Димитрий Русинов, прот. (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Иосиф Сченснович, диак. (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Илия Рылько, прот. (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Константин Немешаев, иерей (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Павел Ансимов, прот. (+ 1937, память 9 ноября)
- Сщмч. Александр Архангельский, иерей (+ 1937, память 12 ноября)
- Сщмч. Владимир Красновский, иерей (+ 1937, память 12 ноября)
- Сщмч. Димитрий Розанов, иерей (+ 1937, память 12 ноября)
- Сщмч. Константин Успенский, прот. (+ 1937, память 12 ноября)
- Сщмч. Матфей Алоин, иерей (+ 1937, память 12 ноября)
- Сщмч. Александр Быков, иерей (+ 1937, память 14 ноября)
- Мц. Анна Зерцалова (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Василий Лихарев, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Василий Никольский, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Мч. Гавриил Безфамильный (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Георгий Извеков, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Димитрий Беляев, иерей (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Димитрий Лебедев, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Мч. Димитрий Рудаков (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Николай Виноградов, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Сергий Знаменский, прот. (+ 1937, память 14 ноября)
- Сщмч. Иаков Бриллиантов, иерей (+ 1937, память 19 ноября)
- Прмч. Иоасаф (Крымзин), игум. (+ 1937, память 19 ноября)
- Прмч. Ксенофонт (Бондаренко), игум. (+ 1937, память 19 ноября)
- Прмч. Петр (Мамонтов), иером. (+ 1937, память 19 ноября)
- Сщмч. Сергий Махаев, прот. (+ 1937, память 19 ноября)
- Мч. Тимофей Кучеров (+ 1937, память 19 ноября)
- Сщмч. Александр Сахаров, прот. (+ 1937, память 20 ноября)
- Сщмч. Алексий Аманов, прот. (+ 1937, память 20 ноября)
- Сщмч. Алексий Никатов, прот. (+ 1937, память 20 ноября)
- Сщмч. Владимир Медведюк, прот. (+ 1937, память 20 ноября)
- Прмч. Евтихий (Качур), игум. (+ 1937, память 20 ноября)
- Прмч. Иларион (Писарец), иером. (+ 1937, память 20 ноября)
- Сщмч. Иоанн Заболотный, иерей (+ 1937, память 20 ноября)
- Сщмч. Николай Зеленов, иерей (+ 1937, память 20 ноября)
- Прмч. Герасим (Мочалов), иером. (+ 1937, память 22 ноября)
- Сщмч. Иаков Соколов, иерей (+ 1937, память 22 ноября)
- Сщмч. Феодор Гусев, иерей (+ 1937, память 22 ноября)
- Сщмч. Александр Вершинский, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Андрей Шершнев, иерей (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Василий Парийский, иерей (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Виктор Смирнов, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Григорий Воинов, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Иоанн Тарасов, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Иоанн Янушев, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Косма Коротких, иерей (+ 1937, память 25 ноября)
- Мч. Павел Кузовков (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Ярослав Савицкий, прот. (+ 1937, память 25 ноября)
- Сщмч. Василий Агафонников, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Василий Колосов, иерей (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Василий Студницин, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Георгий Колоколов, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Даниил Мещанинов, иерей (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Илия Зачатейский, иерей (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Иоанн Виноградов, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Назарий Грибков, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Сщмч. Николай Постников, прот. (+ 1937, память 26 ноября)
- Прмч. Тихон (Бузов), архим. ( +1937, память 26 ноября)
- Прмч. Алексий (Гаврин), монах (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Алексий Сперанский, иерей (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Аполлос (Федосеев), иером. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Борис Ивановский, прот. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Василий Соколов, прот. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Владимир Смирнов, иерей (+ 1937, память 27 ноября)
- Мч. Иоанн Емельянов (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Иоанн Смирнов, иерей (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Иоанн Хрусталев, прот. (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Иоасаф (Боев), архим. (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Кронид (Любимов), архим. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Николай Андреев, прот. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Николай (Добронравов), архиеп. Владимирский и Cуздальский (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Николай Покровский, прот. (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Николай (Салтыков), игум. (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Никон (Беляев), архим. (+ 1937, память 27 ноября)
- Прмч. Серафим (Крестьянинов), иером. (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Феодор Дорофеев, иерей (+ 1937, память 27 ноября)
- Сщмч. Алексий Веселовский, иерей (+ 1937, память 28 ноября)
- Сщмч. Алексий Сенкевич, диак. (+ 1937, память 28 ноября)
- Сщмч. Алексий Смирнов, иерей (+ 1937, память 28 ноября)
- Сщмч. Петр Ворона, иерей (+ 1937, память 28 ноября)
- Прмч. Рафаил (Тюпин), иером. (+ 1937, память 28 ноября)
- Сщмч. Серафим (Чичагов), митр. Ленинградский (+ 1937, память 28 ноября)
- Прмц. Антонина (Степанова), монахиня (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Владимир Проферансов, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Прмч. Данакт (Калашников), иером. (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Иоанн Державин, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Константин Некрасов, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Прмц. Мария (Журавлёва), послушница (+ 1937, память 2 декабря)
- Мц. Матрона Конюхова (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Николай Виноградский, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Николай Заболотский, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Николай Сафонов, прот. (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Павел Понятский, иерей (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Сергий Фелицын, иерей (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Феодор Алексинский, иерей (+ 1937, память 2 декабря)
- Сщмч. Михаил Успенский, иерей (+ 1937, память 7 декабря)
- Сщмч. Сергий Голощапов, прот. (+ 1937, память 7 декабря)
- Сщмч. Сергий Успенский, прот. (+ 1937, память 7 декабря)
- Сщмч. Александр Буравцев, иерей (+ 1937, память 9 декабря)
- Сщмч. Василий Ягодин, прот. (+ 1937, память 9 декабря)
- Сщмч. Аркадий (Остальский), еп. Бежецкий (+ 1937, память 16 декабря)
- Сщмч. Николай Красовский, иерей (+ 1938, память 18 января)
- Сщмч. Сергий Лебедев, иерей (+ 1938, память 18 января)
- Прмц. Евдокия (Кузьминова), монахиня (+ 1938, память 23 января)
- Прмц. Екатерина (Черкасова), послушница (+ 1938, память 23 января)
- Мц. Милица Кувшинова (+ 1938, память 23 января)
- Прмч. Серафим (Булашов), игум. (+ 1938, память 23 января)
- Сщмч. Александр Минервин, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Александр Покровский, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Александр Соколов, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Алексий Княжеский, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Алексий Лебедев, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Алексий Шаров, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Андрей Беднов, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Прмц. Анна (Ефремова), послушница (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Аркадий Лобцов, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Борис Назаров, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Мч. Василий Иванов (+ 1938, память 4 февраля)
- Мч. Димитрий Казамацкий (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Димитрий Кедроливанский, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Евстафий Сокольский, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Иоанн Алешковский, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Иоанн Артоболевский, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Иоанн Тихомиров, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Мч. Иоанн Шувалов (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Михаил Рыбин, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Николай Голышев, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Николай Кандауров, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Николай Поспелов, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Петр Соколов, прот. (+ 1938, память 4 февраля)
- Прмц. Рафаила (Вишнякова), схимонахиня (+ 1938, память 4 февраля)
- Прмц. Мария (Виноградова), послушница (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Серафим (Вавилов), архидиак. (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Сергий Соловьев, иерей (+ 1938, память 4 февраля)
- Мч. Федор Пальшков, псаломщик (+ 1938, память 4 февраля)
- Сщмч. Феодор Бобков, иерей (+ 1938, память 4 февраля) По игум. Дамаскину (Орловскому) - иеромонах и соответственно - преподобномученик
- Сщмч. Петр Марков, прот. (+ 1938, память 8 февраля)
- Сщмч. Сергий Любомудров, иерей (+ 1938, память 8 февраля)
- Сщмч. Симеон Кульгавец, иерей (+ 1938, память 8 февраля)
- Сщмч. Иоанн Фрязинов, иерей (+ 1938, память 9 февраля)
- Прмц. Анна (Корнеева), послушница (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Василий Горбачев, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Прмц. Вера (Морозова), послушница (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Владимир Покровский, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Евгений Никольский, диак. (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Зосима Трубачев, прот. (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Иоанн Калабухов, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Иоанн Косинский, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Иоанн Покровский, прот. (+ 1938, память 13 февраля)
- Прмц. Ирина (Хвостова), послушница (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Леонтий Гримальский, прот. (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Михаил Попов, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Николай Добролюбов, иерей (+ 1938, память 13 февраля)
- Мч. Павел Соколов (+ 1938, память 13 февраля)
- Сщмч. Парфений Грузинов, иерей (+ 1938, 13 февраля)
- Сщмч. Алексий Никитский, иерей (+ 1938, память 15 февраля)
- Сщмч. Алексий Смирнов, иерей (+ 1938, память 15 февраля)
- Прмц. София (Селиверстова), послушница (+ 1938, память 15 февраля)
- Сщмч. Симеон Кулямин, диак. (+ 1938, память 15 февраля)
- Сщмч. Андрей Ясенев, прот. (+ 1938, память 22 февраля)
- Прмч. Антипа (Кириллов), иером. (+ 1938, память 22 февраля)
- Мц. Варвара Лосева (+ 1938, память 22 февраля)
- Сщмч. Виктор Моригеровский, иерей (+ 1938, память 22 февраля)
- Мц. Елисавета Тимохина (+ 1938, память 22 февраля)
- Сщмч. Иоанн Парусников, прот. (+ 1938, память 22 февраля)
- Мц. Ирина Смирнова (+ 1938, память 22 февраля)
- Прмц. Параскева (Макарова), послушница (+ 1938, память 22 февраля)
- Сщмч. Сергий Белокуров, иерей (+ 1938, память 22 февраля)
- Прмч. Сергий (Букашкин), иером. (+ 1938, память 22 февраля)
- Мч. Стефан Франтов (+ 1938, память 22 февраля)
- Сщмч. Александр Виноградов, иерей (+ 1938, память 25 февраля)
- Прмц. Мстислава (Фокина), монахиня (+ 1938, память 25 февраля)
- Прмц. Александра (Дьячкова), послушница (+ 1938, память 1 марта)
- Прмц. Анна (Макандина), инокиня (+ 1938, память 1 марта)
- Мч. Василий Архипов (+ 1938, память 1 марта)
- Сщмч. Василий Никитский, иерей (+ 1938, память 1 марта)
- Сщмч. Вениамин Фаминцев, прот. (+ 1938, память 1 марта)
- Прмц. Дария (Зайцева), послушница (+ 1938, память 1 марта)
- Прмц. Евдокия (Архипова), послушница (+ 1938, память 1 марта)
- Сщмч. Михаил Букринский, иерей (+ 1938, память 1 марта)
- Мц. Надежда Абакумова (+ 1938, память 1 марта)
- Прмц. Ольга (Жильцова), послушница (+ 1938, память 1 марта)
- Сщмч. Петр Любимов, прот. (+ 1938, память 1 марта)
- Прмц. Антонина (Новикова), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Евдокия (Синицына), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Екатерина (Константинова), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Ксения (Петрухина), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Мария (Грошева), монахиня (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Матрона (Грошева), монахиня (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Надежда (Круглова), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмч. Нил (Тютюкин), иером. (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Анна (Горохова), послушница (+ 1938, память 7 марта)
- Прмц. Александра (Самойлова), инокиня (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Алексий Смирнов, иерей (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Димитрий Гливенко, иерей (+ 1938, память 9 марта)
- Прмч. Иоасаф (Шахов), игум. (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Михаил Маслов, иерей (+ 1938, память 9 марта)
- Прмц. Наталия (Ульянова), послушница (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Николай Горюнов, протодиак. (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Петр Космодамианский, иерей (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Сергий Лебедев, прот. (+ 1938, память 9 марта)
- Сщмч. Сергий Цветков, прот. (+ 1938, память 9 марта)
- Прмч. Владимир (Волков), архим. (+ 1938, память 12 марта)
- Сщмч. Иоанн Плеханов, иерей (+ 1938, память 12 марта)
- Мч. Алексий Скоробогатов (+ 1938, память 23 марта)
- Прмц. Анастасия (Бобкова), послушница (+ 1938, память 23 марта)
- Сщмч. Василий Коклин, иерей (+ 1938, память 23 марта)
- Прмч. Илия (Вятлин), иером. (+ 1938, память 23 марта)
- Сщмч. Александр Парусников, прот. (+ 1938, память 14 июня)
- Сщмч. Николай Виноградов, прот. (+ 1938, память 14 июня)
- Сщмч. Николай Запольский, диак. (+ 1938, память 14 июня)
- Сщмч. Павел Иванов, иерей (+ 1938, память 14 июня)
- Сщмч. Александр Крутицкий, иерей (+ 1938, память 18 июня)
- Сщмч. Василий Крылов, иерей (+ 1938, память 18 июня)
- Сщмч. Василий Смирнов, прот. (+ 1938, память 18 июня)
- Прмч. Никанор (Морозкин), архим. (+ 1938, память 18 июня)
- Сщмч. Сергий Кротков, прот. (+ 1938, память 18 июня)
- Сщмч. Алексий Скворцов, прот. (+ 1938, память 21 июня)
- Прмч. Иона (Санков), иером. (+ 1938, память 21 июня)
- Сщмч. Николай Розанов, прот. (+ 1938, память 21 июня)
- Сщмч. Павел Успенский, иерей (+ 1938, память 21 июня)
- Сщмч. Петр Голубев, иерей (+ 1938, память 21 июля)
- Прмч. Иннокентий (Мазурин), иерод. (+ 1938, память 31 октября)
- Сщмч. Константин Любомудров, иерей (+ 1938, память 6 ноября)
Гимнография
- Молитва
О святии бутовские мученицы и вси исповедницы и номученицы российстии, во всяком возрасте и сословии за Христа пострадавшие, верность Ему даже до смерти свидетельствовавшие и венец жизни от Него приявшие. Вы во дни гонения лютаго, землю нашу от безбожных постигшаго, на судищах, в заточениях и пропастех земных в горьких работах и всяких скорбных обстояниях образ терпения и непостыднаго упования мужественно явили есте. Ныне же в раи сладости наслаждающися пред престолом Божиим во славе предстоите и присно хвалу и ходатайство со ангелы и всеми святыми Триединому Богу возносите.Сего ради мы недостоиные молим вас святые сродницы наши, не забудете земнаго отечества вашего, грехом Каиного братоубийства, поруганием святынь, безбожием и нашими беззакониями отягоченного.
Умолите Господа сил да утвердит Церковь Свою непоколебимую в мире сем многомятежном и лукавом. Да возродит в земли нашей дух разума и благочестия, дух святости и страха Божия, дух братолюбия и мира, да паки будем мы царское священие, род Божий, избранный и Святый, присно с вами славящии Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.
См. также
- Бутовский крест
- Собор святых новомучеников и исповедников Российских
- Храм новомучеников и исповедников Российских в Бутове
Напишите отзыв о статье "Собор Бутовских Новомучеников"
Ссылки
- [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=2767 Собор Бутовских новомучеников] в проекте [drevo.pravbeseda.ru/ Открытая православная энциклопедия «Древо»]
Отрывок, характеризующий Собор Бутовских Новомучеников
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
