Собор Святого Людовика (Карфаген)

Собор
Собор святого Людовика كاتدرائية القديس لويس La cathédrale Saint-Louis de Carthage
Собор святого Людовика
Страна	Тунис
Город	Карфаген
Строительство	1893—1897 годы
Состояние	бывший собор, сегодня – концертный зал

Собор святого Людовика (араб. ‎ كاتدرائية القديس لويس, фр.  La cathédrale Saint-Louis de Carthage) — католическая церковь, находящаяся в городе Тунис на холме Бирса среди руин древнего Карфагена (Тунис). Храм является бывшим кафедральным собором архиепархии Туниса. Церковь освящена в честь французского короля святого Людовика IX. Храм располагается на вершине холма Бирса недалеко от руин античного города. В настоящее время церковь используется в качестве концертного зала.

История

Строительство храма инициировал Аль-Хуссейн ибн Махмуд, который обратился к французскому консулу с просьбой построить христианский храм в честь Людовика IX. Консул определил место для строительства на месте античного акрополя на холме Бирса, где располагался греческий храм Асклепия. Считается, что на этом месте располагался палаточный город крестоносцев, в котором 25 августа 1270 года умер Людовик IX во время восьмого крестового похода. Проект храма был утверждён французским королём Луи-Филиппом I. По проекту архитектора предполагалось строить скромную церковь с элементами византийского и готического стилей.

Между 1894 и 1890 годами, когда Тунис находился под протекторатом Франции, собор святого Людовика приобрёл статус Матери всех африканских церквей. Освящение храма совершил кардинал Шарль Лавижери, который был примасом Алжира и Карфагена. В 1918 году собору был присвоен почётный статус малой базилики.

После обретения Тунисом независимости мощи Св. Людовика были перевезены в Париж (1956). После 1964 г. здание не использовалось по прямому назначению и с 1994 г. стало использоваться как музей и концертный зал.

Архитектура

Храм построен в смешанном византийско-мавританском стиле в форме латинского креста площадью 65 на 30 метров. Фасад обрамляют две квадратные башни, каждая из которых увенчана небольшими куполами. Главный купол, находящийся над апсидой, окружён восемью шпилями. Внутренне помещение разделяется тремя нефамии, которые разделены арками, украшенные лепниной в стиле арабеска. Витражи также украшены арабесками. Колокол церкви весит около 6 тонн.

Источник

• Alexandre Pons, La nouvelle Église d’Afrique ou le catholicisme en Algérie, en Tunisie et au Maroc depuis 1830. ed. Librairie Louis Namura, Tunis, 1930

Ссылки

• [www.tunesieninformationen.de/plaintext/uebersicht/tunis/kathedrale-von-karthago/index.htm Kathedrale von Karthago]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Собор Святого Людовика (Карфаген)

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.