Собственная Его Императорского Величества канцелярия

Со́бственная Его́ Импера́торского Вели́чества канцеля́рия (сокращённо — Собственная Е. И. В. канцелярия) — личная канцелярия российских императоров, со временем видоизменённая в один из центральных органов власти. Была создана при Петре I, реформирована при Екатерине II, упразднена Александром I при создании министерств; однако в 1812 году вновь учреждена для работы с делами, требовавшими личного участия государя. Функции Собственной Е. И. В. канцелярии императором Николаем I были значительно расширены. Она просуществовала до крушения Российской империи в 1917 году. С 1826 и до 1881 года Собственная канцелярия подразделялась на несколько самостоятельных отделений, значение каждого равнялось министерскому.

Императорский кабинет

При Петре I собственная канцелярия государя называлась Кабинетом. При Петре II этому учреждению была подчинена Собственная вотчинная канцелярия, учреждённая Екатериной I для заведования императорским имуществом и просуществовавшая до 1765 года, вследствие чего в деятельности Кабинета получили преобладание дела по заведованию императорскими вотчинами и особенно горными заводами. В царствование Екатерины II эти дела становятся единственным предметом в ведении Кабинета; последнее обстоятельство вызвало образование отдельной от Кабинета Собственной канцелярии.

Канцелярия Павла I

При Павле I канцелярия государя пользовалась большим влиянием: в неё поступали дела, заслуживавшие особенного высочайшего внимания, мемории Правительствующего Сената и жалобы на верховные правительственные места и лица. По словам Трощинского, «государственный чиноначальник, управлявший сею канцеляриею, был действительным министром Его Императорского Величества по всем делам государственного управления». Эта канцелярия была закрыта в 1802 году с учреждением министерств.

Канцелярия Александра I

Существовавшая до Февральской революции 1917 года Собственная Его Императорского Величества канцелярия учреждена в 1812 году ввиду чрезвычайных обстоятельств Отечественной войны; указа об учреждении её в Полном Собрании Законов Российской империи нет. В ней сосредоточивались дела, подлежавшие высочайшему усмотрению. Доклады почти по всем ведомствам восходили к государю через Собственную канцелярию, которой с 1812 по 1825 год управлял А. А. Аракчеев. Занимала канцелярия казённый дом на углу Литейной и Кирочной улиц (там, где ныне стоит Дом офицеров).

Канцелярия Николая I и Александра II

Новое развитие Собственная канцелярия получила в царствование Николая I, когда на неё были возложены особые задачи, для чего были постепенно образованы шесть отделений канцелярии, имевших самостоятельное положение, а по своему значению равные министерствам. В 1826 году прежняя Собственная канцелярия получила наименование первого отделения Собственной Е. И. В. канцелярии; в том же году были учреждены второе и третье отделения Собственной канцелярии, в 1828 — четвёртое, в 1836 — пятое и в 1842 — шестое (два последних отделения — временные).

Четыре отделения Собственной канцелярии просуществовали до начала 1880-х годов, когда все отделения, кроме первого, были переданы соответствующим министерствам.

Первое отделение

В царствование Николая I и Александра II занималось подготовкой высочайших указов, приказов и рескриптов, контролем за их исполнением, представлением государю докладов и прошений. При Первом отделении (помещавшемся до 1856 непосредственно в Зимнем дворце) действовали Комитет призрения заслуженных гражданских чиновников (с 1859) и Инспекторский департамент гражданского ведомства для заведования личным составом гражданских чинов (1846-58).

Имевшийся при Собственной канцелярии архив представлял большую историческую значимость; в 1868 году по повелению Александра II начался разбор архивных бумаг с целью последующего издания. Результатом этой работы является «Сборник исторических материалов, извлеченных из Архива I отделения Собственной Е. И. В. канцелярии» (выпуски I—III, СПб. 1876—1890), в который вошли материалы, относящееся главным образом к царствованию Александра I.

Управляющими первым отделением после Аракчеева были Н. Н. Муравьёв, А. С. Танеев (1832—1865) и его сын С. А. Танеев (1865—89).

Второе отделение

Второе отделение образовано в апреле 1826 года взамен малоэффективной Комиссии составления законов. Это отделение имело своей целью, в противоположность прежней комиссии, не сочинение новых законов, а приведение в порядок действующих. Под руководством М. М. Сперанского отделение подготовило Полное собрание законов Российской империи и Свод законов Российской империи. В 1882 году преобразовано в Кодификационный отдел при Государственном совете.

Третье отделение

Третье отделение занималось сыском и следствием по политическим делам, осуществляло цензуру (до 1865), боролось со старообрядчеством и сектантством, ведало политическими тюрьмами, расследовало дела о жестоком обращении помещиков с крестьянами, позднее надзирало за революционерами и антиправительственно настроенными общественными деятелями. Фактически это был высший орган политической полиции. В 1880 г. реорганизовано в Департамент государственной полиции при Министерстве внутренних дел.

Четвёртое отделение

Ведомство учреждений императрицы Марии было создано в 1828 году на основе канцелярии скончавшейся императрицы Марии Фёдоровны. Подобно канцелярии вдовствующей императрицы, оно занималось делами благотворительности: женским образованием, приютами, здравоохранением.

Временные отделения

Пятое отделение было создано в 1835 году для подготовки реформы государственной деревни (см. реформа Киселёва) и управления государственными крестьянами Петербургской губернии. Во главе этого отделения был поставлен граф П. Д. Киселёв. В 1837 преобразовано в Министерство государственных имуществ Российской империи.

Шестое отделение учреждено в 1842 году временно. Занималось устроением мирной жизни в Закавказском крае.

Канцелярия Александра III и Николая II

Первое отделение в 1882 году вновь получило наименование Собственной Е. И. В. канцелярии, выполнявшей функции личной канцелярии императора. К её ведению относились:

• исполнение получаемых от государя повелений и поручений,
• изготовление в некоторых случаях высочайших указов, рескриптов, приказов, грамот;
• представление государю поступавших в канцелярию на высочайшее имя бумаг по некоторым из высших государственных учреждений, а также донесений начальников губерний;
• объявление (в определённых случаях) монаршей воли по означенным представлениям;
• рассмотрение ведомостей о неисполненных высочайших указах и повелениях;
• рассмотрение и представление на усмотрение императора ходатайств благотворительных учреждений, не состоявших в прямом ведении министерств или главных управлений (прежде всего — находившихся под покровительством высочайших особ);
• первоначальное рассмотрение и дальнейшее направление вопросов, касающихся общих, преимущественно формальных условий гражданской службы, а также наград;
• другие вопросы, связанные с внутренней работой Собственной канцелярии.

В 1892 году при Собственной канцелярии учреждён комитет для рассмотрения представлений к наградам (с 1894 года — комитет о службе чинов гражданского ведомства и о наградах). Производство по делам, вносимым в этот комитет, возлагалось на инспекторский отдел Собственной канцелярии, восстановленный в 1894 году.

Собственная Е. И. В. канцелярия в конце XIX века состояла под начальством управляющего ею статс-секретаря. Должность эту занимали К. К. Ренненкампф (1889—96) и А. С. Танеев (с 1896).

Источники

• Собственная Его Императорского Величества канцелярия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Собственная Его Императорского Величества канцелярия

«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.