Советская печать

Для термина «Средства массовой информации СССР» см. также другие значения.

Советская пресса — совокупность печатных средств массовой информации (пресса), выходивших в советское время (Советская Россия и Советский Союз). Проводник советской идеологии.

Общая характеристика

Все центральные издания имели свой штат высококвалифицированных журналистов. Политические и экономические новости давались специально подготовленными людьми. Центральные газеты имели разветвлённую сеть корпунктов по всему миру. В отдельных случаях в то место где они отсутствовали направлялись спецкорреспонденты. Существовал и институт юнкоров (юных корреспондентов).

Практически по каждой сфере жизни имелся специализированный журнал: «Природа», кинематограф и театр («Кино», «Театр»), спорт («Советский спорт», «Футбол-хоккей»), наука («Наука и жизнь», «Химия и жизнь»), самообразование для юношества («Юный натуралист», «Юный техник», «Техника — молодёжи»). Для каждого возраста детей существовал свой журнал/газета: Мурзилка, «Пионер»/«Пионерская правда», «Комсомольская жизнь»/«Комсомольская правда».

В каждой редакции существовал «отдел писем», в который приходило множество писем читателей, в том числе и о несправедливости начальства или «неполадках на местах». По некоторым, особо острым из них, была реакция — выезжал корреспондент и делал статью. По опубликованным критическим материалам и письмам местные власти должны были «принять меры», соответственно отреагировав.

Полиграфическое исполнение советских журналов и газет по своему уровню значительно уступало западным.

На некоторые пользующиеся спросом советские (и зарубежные) издания дефицит существовал всегда (о смелых, ярких статьях говорили потом долгое время, передавая выпуск из рук в руки; а имена журналистов, написавших их, запоминали надолго), но во время значительного всплеска интереса советских людей к публицистике во время Перестройки спрос на многие газеты и журналы стал значительно превышать возможности советский полиграфической промышленности.

История

40-е

1941—1944

Помимо общего патриотического подъема, в военные годы отмечались факты работы сотрудников советской печати на оккупантов, так редактором оккупационной газеты «Новый путь» стал бывший редактор газеты «Рабочий путь», что является примером распространенного сотрудничества «газетчиков» с немцами в годы ВОВ. Аналогичный случай произошел с редактором газеты «Псковский Колхозник», он стал редактором оккупационной немецкой газеты «За родину», причем вместе с ним к немцам перешла вся редакция, чистейшим коллаборационизмом определял подобные действия советских журналистов бывший редактор-консультант журнала «Коммунист», журналист «Эха Москвы» Виталий Дымарский и историк Олег Будницкий.

1945-1949

18 сентября 1947 г. в ООН выступил зам. министра иностранных дел А. Я. Вышинский с речью «За мир и дружбу народов, против поджигателей новой войны», в которой предъявил США и Великобритании небезосновательные претензии в срыве работы по запрещению атомного оружия, в числе прочего назвав «поджигателями войны» 10 политиков и бизнесменов (однако среди них не было крупных государственных деятелей США и Великобритании). «Литературная газета», используя свой неофициальный статус, пошла еще дальше — 20 сентября в памфлете Б. Л. Горбатова «Гарри Трумэн» президента сравнили с «маленьким ефрейтором из Мюнхена», а его деятельность противопоставили рузвельтовской, а в последующих номерах, под рубрикой «поджигатели войны», — Эйзенхауэра, Бевина, Маршалла («Шейлок с Уолл-стрита»).

Памфлет Горбатова привел к дипломатическому конфликту — обмену резкими по тону письмами В. М. Молотова и посла США У. Б. Смита. 1 октября 1947 г. в «Правде» министр иностранных дел СССР заявил о нежелании продолжать полемику, ибо «советское правительство не может нести ответственность за ту или иную статью». Дальнейшие обвинения дипломатов в адрес печати страны-противника оказались зеркально противоположными — каждый клеймил своего оппонента. С этого момента и до 1951 г. западные политики были лишены возможности свободно высказывать своё мнение в советских газетах. Такие же меры принимались и на Западе в отношении советских государственных деятелей.

70-е

Для довольно значительной части населения, считавшей, что она имеет право на собственное мнение, отличное от позиции партийной верхушки, своего рода духовной отдушиной стало творчество тех писателей, журналистов, драматургов, которые средствами аллегории, гротеска, иносказаний обращались к актуальным для общества темам. Огромную популярность приобрели «Литературная газета», журнал «Новый мир» и нек. другие.

Региональная пресса

См. также: Республиканские газеты СССР]]

Россия

Они настолько лишены надзора и руководства, что они просто скупаются нашими хозяйственниками за гроши, просто подкупаются. Часто наши районные газеты, возьмём газеты Западной области — «Колхозник», «Заря социализма», «Социалистический путь», «За коммуну», «Большевистские темпы» и др., все они печатают статьи о достижениях отделений Госбанка. (Смех.). Они организуют отзывы председателей колхозов и бригадиров, отзывы хвалебные по адресу этих отделений Госбанка и получают за это мзду и большую денежную награду даже не для личных целей, а для поддержания самих газет, ибо сами газеты поставлены в чрезвычайно тяжёлые материальные условия, ибо техническая база районных газет совершенно нетерпима, ибо печатаются районные газеты на такой бумаге, что это позор для нас.

— Из речи Л. З. Мехлиса [www.memo.ru/history/1937/ на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП] (23 февраля — 5 марта 1937 г.) — 4 марта 1937 г., вечернее заседание

Известные издания

«Правда» (1912—н.в.) — всесоюзная газета, долгое время бывшая ежедневным центральным органом Коммунистической партии и наиболее влиятельным советским изданием, фактически — главной газетой страны. День выпуска её первого номера — 5 мая — был объявлен «Днём печати». В 1975 году тираж газеты достиг 10,6 млн экз.

«Комсомольская правда» (1925—н.в.) — всесоюзная газета, орган ЦК ВЛКСМ. Ориентировалась на молодёжную аудиторию, публиковала много научно-популярных и приключенческих статей. Молодые советские писатели и поэты публиковали в «Комсомольской правде» свои произведения. С 1984 года имела популярное еженедельное приложения — «Собеседник».

«Советская Россия» (1956—н.в.) — орган ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета Министров РСФСР.

«Известия» (1917—н.в.) — общественно-политическая ежедневная газета, официальный орган руководящих органов Советской власти, в частности Верховного Совета СССР («Известия Советов народных депутатов СССР»).

«Литературная газета» (1929—н.в.) — еженедельное литературное и общественно-политическое издание. Первая в стране «толстая» газета. Охватывала широкий диапазон тем — литература, искусство, политика, общество, мораль и право, наука, быт, другие интересные для публицистики темы. На её страницах публиковались все самые крупные писатели РСФСР и других союзных республик, многие выдающиеся зарубежные писатели. В её статьях на общественно-политическую тематику допускался более высокий уровень свободы мнений и либерализма, чем в большинстве советских газет того времени. «ЛГ» становится одним из самых цитируемых в мире советских, а затем российских периодических изданий. Особую популярность имел отдел юмора «Клуб 12 стульев». Тираж 1989 г. — более 6,5 млн экз.

«Новый мир» (1925—н.в.) — ежемесячный литературно-художественный журнал. Во времена Перестройки тираж журнала, благодаря публикациям в нём ранее запрещённых произведений вырос до фантастических цифр (первый номера за 1990 год — 2,66 млн экз.).

«Юность» (1955—н.в.) — литературно-художественный иллюстрированный журнал для молодёжи. Одним из первых журнал осветил явление бардовской песни, а в 80-е — «митьков». Известный юмористический раздел («Пылесос»/«Зелёный портфель»).

«Огонёк» (1899—н.в.) — общественно-политический и литературно-художественный иллюстрированный еженедельный журнал. Широко популярен в 80-е, за острую социально-политическую линию, проводимую гл. ред. Виталием Коротичем.

«Аргументы и факты» (1978—н.в.) — еженедельная общественно-политическая газета, приобрела громадную популярность в период Перестройки — в мае 1990 внесена в Книгу рекордов Гиннеса как газета с самым большим тиражом в истории человечества (33,5 млн экз., число читателей превысило 100 млн).

Организации

• Союз журналистов СССР

Пресса на экспорт

• журналы «СССР на стройке», «Советский фильм» (1961—1967, для пропаганды сов. кино за рубежом), «Советская женщина», «Культура и жизнь», «Советское военное обозрение» и др.

Иностранная печать в СССР

• Америка (журнал) и др.

См. также

• Партийно-советская печать
• Идеологическое клише
• Периодические издания на оккупированной территории СССР в годы ВОВ
• Сатира в СССР
• Цензура в СССР‎
• Союзпечать
• Советизм
• Самиздат
• Мисс Пресса СССР

Ссылки

• Газеты СССР, 1917—1960. Библиогр. справочник. — М., 1970—1984. — [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581214&basename=GOPB_AZ Т. 1: Газеты Москвы, Ленинграда и столиц союзных республик]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=546762&basename=GOPB_AZ Т. 2: А — И]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581215&basename=GOPB_AZ Т. 3: К — О]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581216&basename=GOPB_AZ Т. 5: Вспомогательные указатели]
• Однодневные газеты СССР, 1917—1984 (По фондам ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). — Л., 1988—1989. — [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=547032&basename=GOPB_AZ Ч. 1]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581573&basename=GOPB_AZ Ч. 2]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=547034&basename=GOPB_AZ Ч. 3]
• Русские газеты периода 1917—1922 гг. в фондах Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Алфавитный каталог. — М., 1982. — [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=562812&basename=GOPB_AZ Ч. 1]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=556100&basename=GOPB_AZ Ч. 2]
• [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581204&basename=GOPB_AZ Газеты и журналы СССР: Справочник на 1929 г. о всех периодических изданиях, выходящих в СССР]. — М.: Изд-во НКПТ, 1929.
• Ежегодник периодических изданий СССР за 1938 год. — М.: Изд-во Всесоюз. кн. палаты, 1939. — [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581240&basename=GOPB_AZ Ч. 2: Газеты]
• Ежегодник периодических изданий СССР, 1939 год. — М.: Изд-во Всесоюз. кн. палаты, 1940. — [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=581238&basename=GOPB_AZ Ч. 1: Журналы]; [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=546776&basename=GOPB_AZ Ч. 2: Газеты]
• Вертинский Н. С. [elibrary.gopb.ru/reader/index.php?r=view&idbook=570741&basename=GOPB_AZ Газета в России и СССР, XVII—XX вв.]. — М.; Л.: Соцэкгиз, 1931.
• Устюжанина П. Е. [sfu-kras.academia.edu/PolinaUstyuzhanina/Papers/171675/_50-60-_._ Образ власти в советской прессе 50-60-х гг. ХХ столетия]
• [20th.su/2010/11/19/sovetskaya-pressa/ Музей «20й век». Мы из СССР — Советская пресса!]
• [sites.google.com/site/zurnalysssr/home/ Сайт «Журналы СССР»]
• [journal-club.ru/ Сайт «Старые журналы»]
• [www.youtube.com/watch?v=b0rUpbcLUF4 Перестройка и советская пресса] — фрагмент американского фильма о советской медиа-индустрии и программе «Взгляд» (1991,  (англ.), видео)

Литература

• Овсепян Р. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Gurn/Ovsep/_Index.php История новейшей отечественной журналистики] (учебное пособие)
• Козлова М. М. [www.textfighter.org/text3/09.php История отечественных средств массовой информации]
• [rusgermhist.ru/documents/isledovateli/eremin/eremin_8.pdf Советская пресса и цензура в 1920-1930-е годы] (источниковедческий аспект)
• Оксана Киянская, Давид Фельдман «Очерки истории русской советской журналистики»
• С. Стыкалин, И. Кременская Советская сатирическая печать, 1917-1963
• Печать СССР в 1990 году: Статистический сборник. — М.: Финансы и статистика, 1991.

Отрывок, характеризующий Советская печать

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?