Советская республика
Поделись знанием:
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
Сове́тская респу́блика — особая разновидность республиканской формы правления, основу которой составляют особые представительные органы — Советы. Формально советская республика характеризуется следующими признаками:
- единая система органов государственной власти в лице советов, действующие на непрофессиональной основе, — Советы народных депутатов, Советы депутатов трудящихся, Советы рабочих депутатов, Советы солдатских депутатов, Советы крестьянских депутатов, Советы матросских депутатов, Советы батрацких депутатов и т. д.;
- отсутствие отличий между государственными органами и органами местного самоуправления (как и само понятие «местное самоуправление»);
- не признаётся принцип разделения властей: советы осуществляют как представительную (законодательную), так и исполнительную власть (непосредственно или через свои исполнительно-распорядительные органы).
- чаще всего отсутствуют единоличный глава государства и органы конституционного надзора;
- депутаты советов формально ответственны перед своими избирателями, связаны их наказами и могут быть отозваны.
Республика такого рода впервые возникла в России в 1917 году и затем была создана ещё в ряде социалистических государств. Во многом институты советской республики служили прикрытием диктатуры коммунистической партии. В результате краха коммунистических режимов наблюдался отказ от советской формы правления в пользу классических форм республиканской власти[1][2].
Содержание
Характеристика
Советская республика характеризуется полновластием Советов — представительных органов государственной власти.
Советская республика обладает общепринятыми демократическими институтами:
Единственную систему органов государственной власти составляют особые представительные органы — Советы разных уровней, объединённые иерархией и соподчинённостью. По основному Закону Советам принадлежит вся полнота власти, они представляют политическую основу советского государства, все иные органы подотчётны и подконтрольны Советам.
Советская республика строится по принципу демократического централизма, отрицая принцип разделения властей. Свою деятельность Советы проводят на сессиях, а в промежутках между ними постоянно-действующими органами являются президиумы и исполнительные комитеты (исполкомы), в зависимости от уровня Советов. Депутаты, если они не входят в руководство исполнительного комитета или президиума, не освобождаются от гражданской работы.
Для данного типа правления основополагающими являются следующие черты:
- Принцип разделения властей не признаётся, так как руководствующая в обществе марксистско-ленинская теория отвергала этот принцип, как игнорирующий классовую природу государства[3];
- Действует принцип демократического централизма[4];
- Функции парламента выполняют или сами Советы, или их палаты;
- Функции главы государства выполняют коллегиальные президенты — Президиумы Советов (в СССР — всесоюзного и республиканского уровней);
- Действует императивный депутатский мандат — депутаты подотчётны населению и могут быть им отозваны в случае неоправдания доверия;
- Нет различия между государственными органами и органами местного самоуправления (в теории и государственной практике советской республики само понятие «местное самоуправление» не употребляется);
- Функции главы правительства выполняют коллегиальные органы — бюро или Президиумы Советов Народных Комиссаров, либо Советов Министров;
- Функции главы законодательной власти выполняют коллегиальные спикеры — президиумы Советов или Съездов Советов;
- В Советы избираются и беспартийные, иногда их было больше, чем партийных[5].
Виды советских республик
Советские республики можно подразделить на 3 группы:
- Советские республики, в которых высший орган власти — Съезд Советов. В промежутках, между съездами действуют Центральный исполнительный комитет (по сути — Верховный Совет) и Совет народных комиссаров, который формируется ЦИКом. Депутаты Центрального исполнительного комитета избираются из числа делегатов Съезда Советов. Народные комиссары назначаются из числа депутатов ЦИКа. Таким образом, система Советов формировалась путём многостепенных выборов. Примеры таких республик: СССР (до 1936 года), БНСР, ЛБССР (Литбел), Республика Исколата (Советская Латвия)[6] и т. д.
- Советские республики, в которых высший орган власти — Верховный Совет. Он и Советы всех уровней избираются напрямую народом. Совет Народных Комиссаров/Совет Министров формируется Верховным Советом. Народные комиссары/министры назначаются из числа депутатов Верховного Совета. Примеры таких советских республик: СССР (1936—1989) и Тувинская Народная Республика.
- Советские республики, в которых единственным высшим органом власти являлись Советы. Главой государства является его председатель (или председатель его президиума), а правительством — исполнительный комитет. Такое устройство обусловлено малым территориальным размером. Примеры таких советских республик: Республика Найссаара, Тарнобжегская республика, Лабинская республика, Советский Лимерик и т. д.
Критика реализации советской республики в СССР
Избирательное законодательство СССР предполагало состязательный характер выборов в Советы: ограничения числа выдвигаемых кандидатов в одном округе не существовало, был определён порядок проведения перебаллотировки двух кандидатов, набравших наибольшее, но не абсолютное большинство голосов, для участия в повторном голосовании.[7] Однако до 1989 года выборы были, как правило, безальтернативными. Существует мнение, что Советы не обладали реальной властью[8] и что монополия на власть в стране фактически принадлежала партийной бюрократии[9]. Вместе с тем, в условиях однопартийной системы в СССР, избираться в Советы имели право ВЛКСМ, профсоюзы, а также любые общественные организации[10]. А до середины 1920-х годов существовала многопартийная система.
Существовала также тенденция увеличения числа беспартийных депутатов. Так например на I Съезде Советов СССР беспартийных было всего 5,7 %, а уже на III Съезде Советов СССР беспартийных было 20,4 %[11]; в Верховном Совете СССР I созыва беспартийных было меньше 1/5, а в Верховном Совете СССР VIII созыва — уже 54 % беспартийных.
Национальные наименования Советов
В некоторых советских республиках Советы и Съезды Советов имели свои национальные названия:
- В Тувинской НР местные Советы назывались Хуралами, Съезды Советов — Великим Хуралом, а ЦИК — Малым Хуралом
- В Бухарской НСР Съезды Советов именовался Курултаями Советов
- В некоторых славянских странах Советы именовались Вече.
Республики, являвшиеся советскими
-
Союз Советских Социалистических Республик (1922—1991); -
Социалистическая Советская Республика Абхазия (31 марта — 16 декабря 1921, далее — в составе ГССР); -
Азербайджанская Советская Социалистическая Республика (1920—1922, далее — в составе ЗСФСР до 1936 и затем отдельная); -
Армянская Советская Социалистическая Республика (1920—1922, далее — в составе ЗСФСР до 1936 и затем отдельная); - Баварская Советская Республика (13 апреля — 5 мая 1919);
- Республика Банат (1 — 15 ноября 1918);
- Брейтовская Советская Волостная Республика (осень 1917 — лето 1918);
- Сербско-Венгерская Республика Баранья-Байя (14 — 29 августа 1921);
- Социалистическая Советская Республика Белоруссия (1 января — 27 февраля 1919г, далее — в составе ЛБССР);
- Белорусская Советская Социалистическая Республика (1919—1922, далее — в составе СССР);
- Бессарабская Советская Социалистическая Республика (11 мая — сентябрь 1919)
- Бременская Советская Республика (10 января — 4 февраля 1919);
- Бухарская Народная Советская Республика, затем Бухарская Советская Социалистическая Республика (1920—1924), далее — размежёвана;
- Венгерская Советская Республика (21 марта — конец августа 1919);
- Галицийская Социалистическая Советская Республика (15 июля — 23 сентября 1920);
- Грузинская Советская Социалистическая Республика (1921—1922, далее — в составе ЗСФСР до 1936 и затем отдельная);
- Дальневосточная Республика (1920—1922, далее — в составе РСФСР, размежёвано);
- Донецко-Криворожская Советская Республика (12 февраля — май 1918 — в составе РСФСР, далее — в составе УСР);
- Донская Советская Республика (23 марта по 4 мая 1918)
- Федеративный Союз Социалистических Советских Республик Закавказья (12 марта — 13 декабря 1922, далее — реорганизован в ЗСФСР);
- Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика (13 — 30 декабря 1922, далее — в составе СССР);
- Республика Исколата (1918—1919);
- Казахская Советская Социалистическая Республика (1936−1991, до 1936 в составе РСФСР);
- Карельская Трудовая Коммуна (8 июня 1920 — 25 июля 1923), далее — автономная Карельская ССР;
- Карело-Финская Советская Социалистическая Республика (31 марта 1940 — 16 июля 1956, далее — в составе РСФСР);
- Киргизская Советская Социалистическая Республика (1936−1991, до 1936 в составе РСФСР);
- Китайская Советская Республика (1931—1934);
- Крымская Советская Социалистическая Республика (28 апреля — 26 июня 1919)
- Кубанская Советская Республика (13 апреля — 30 мая 1918, далее — в составе КЧСР)
- Кубано-Черноморская Советская Республика (30 мая — 6 июля 1918, далее — в составе СКСР)
- Лабинская Республика (2 марта — 8 апреля 1921);
- Социалистическая Советская Республика Латвия (1918—1920);
- Латвийская Советская Социалистическая Республика (21 июля — 5 августа 1940, далее — в составе СССР);
- Советский Лимерик (15 — 27 апреля 1919);
- Литовская Советская Республика (1918—1919, далее — в составе ЛБССР);
- Литовская Советская Социалистическая Республика (21 июля — 3 августа 1940, далее — в составе СССР);
- Литовско-Белорусская Советская Социалистическая Республика (27 февраля — 8 августа 1919);
- Молдавская Советская Социалистическая Республика (1940−1991, до 1936 в составе УССР);
- Муганская Советская Республика (15 мая — 23 июля 1919);
- Республика Найссаара (Советская республика матросов и строителей) (1917—1918);
- Нахичеванская Советская Республика (июль 1920 — февраль 1923)
- Одесская Советская Республика (31 января — 13 марта 1918 — в составе РСФСР, далее — в составе УСР);
- Персидская Советская Социалистическая Республика (Гилянская Советская Республика) (1920—1921);
- Польская Советская Республика (30 июля — 20 августа 1920г);
- Российская Советская Республика (7 ноября 1917 — 31 января 1918, далее — как РСФСР);
- Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика (1918—1922, далее — в составе СССР);
- Северо-Кавказская Советская Республика (7 июля — декабрь 1918, далее — в составе РСФСР)
- Словацкая Советская Республика (16 июня — 6 июля 1919);
- Ставропольская Советская Республика (1 января — 7 июля 1918, далее — в составе СКСР)
- Советская Социалистическая Республика Тавриды (19 марта — 30 апреля 1918)
- Таджикская Советская Социалистическая Республика (1936−1991, до 1936 в составе РСФСР);
- Тарнобжегская Республика (1918—1919);
- Терская Советская Республика (17 марта 1918 — февраль 1919, далее — в составе СКСР)
- Тувинская Народная Республика (1921 − 1944, далее — как Тувинская АО в составе РСФСР);
- Туркестанская Советская Федеративная Республика, Туркестанская Советская Республика (1918—1920), далее Туркестанская Социалистическая Советская Республика, Туркестанская Автономная Социалистическая Советская Республика в составе РСФСР (1920—1924)
- Туркменская Советская Социалистическая Республика (1936−1991, до 1936 в составе РСФСР);
- Узбекская Советская Социалистическая Республика (1936−1991, до 1936 в составе РСФСР);
- Украинская Народная Республика Советов (25 декабря 1917 — 19 марта 1918, далее — в составе УСР);
- Украинская Советская Республика (17 марта — конец апреля 1918 — в составе РСФСР, далее — УССР);
- Украинская Советская Социалистическая Республика (1919—1922, далее — в составе СССР);
- Уссурийская Республика(?);
- Финляндская Социалистическая Рабочая Республика (18 января — апрель 1918);
- Финляндская Демократическая Республика (1939—1940);
- Хорезмская Народная Советская Республика, затем Хорезмская Советская Социалистическая Республика (1920—1924), далее — размежёвана;
- Черноморская Советская Республика (март—май 1918, далее — в составе КЧСР)
- Социалистическая Республика Чили (в 1932, в некоторых городах);
- Эльзасская Советская Республика (10 — 22 ноября 1919);
- Эстляндская Трудовая Коммуна (1918—1919);
- Эстонская Советская Социалистическая Республика (21 июня — 6 августа 1940, далее — в составе СССР)
Напишите отзыв о статье "Советская республика"
Примечания
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/es/88780/%D0%A1%D0%9E%D0%92%D0%95%D0%A2%D0%A1%D0%9A%D0%90%D0%AF Энциклопедический словарь. 2009]
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_law/2098/%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F Энциклопедия юриста. 2005]
- ↑ «Разделения властей» теория // Проба — Ременсы. — М. : Советская энциклопедия, 1975. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 21).</span>
- ↑ Демократический централизм // Дебитор — Евкалипт. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 8).</span>
- ↑ [www.situation.ru/app/rs/lib/ussr100/ussr1006.htm#hdr_13 СССР 100 вопросов и ответов]
- ↑ [www.chas-daily.com/win/1999/01/30/l_26.html Первая республика] // ЧАС. — 24 (443). — 26 января 1999 года
- ↑ Очерки по истории выборов и избирательного права. — Калуга, 2002
- ↑ Джилас М. [antology.igrunov.ru/authors/jilas/new_class.html Новый класс] // Лицо тоталитаризма / М. Джилас. М.: Новости, 1992.
- ↑ Восленский М. С. [web.archive.org/web/20060430160935/www.rosnom.narod.ru/T700.htm Номенклатура]. М.: Советская Россия, 1991.
- ↑ Общественные организации // Никко — Отолиты. — М. : Советская энциклопедия, 1974. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 18).</span>
- ↑ [www.rusempire.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=923&Itemid=368 Российская Империя — Сравнительный анализ делегатов I, II, III Всесоюзного съездов]
</ol>
См. также
Близкие системы
Народный консультативный конгресс (Индонезия)
Совет народных представителей (Индонезия)
Ссылки
В. Червонюк, И. Калинский, Г. Иванец. Энциклопедический словарь «Конституционное право России», 2002.
- [region-history.ru Республики СССР]
| ||||||||
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Советская республика
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
