Сталинская архитектура

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Ста́линская архитекту́ра (также сталиа́нс) — направление в архитектуре СССР с середины 1930-х до середины 1950-х годов, представляющее собой собой характерный узнаваемый сплав нескольких архитектурных стилей и отличающееся от предшествующих направлений в архитектуре СССР и архитектуры 1930-1950-х годов за рубежом. Пришедшая на смену рационализму и конструктивизму в период правления И. В. Сталина, архитектурная политика способствовала становлению классического монументального стиля, во многих чертах близкого к ампиру, эклектике и ар-деко. Нередко сталинскую архитектуру, с ее монументализмом, идеологичностью, культом героического прошлого, рассматривают в контексте тоталитарной архитектуры XX века и усматривают в ней типологически сходные черты с современной ей итальянской и немецкой архитектурой, однако в сталинской архитектуре обнаруживается немало сходств с неоклассическими архитектурными направлениями первой половины XX века, не связанными с тоталитарными государствами, например с североевропейским неоклассицизмом. После окончания Второй мировой войны сталинская архитектура, достигшая своей зрелости и широко распространившаяся по городам СССР, проникла в страны Восточной Европы, Китай, КНДР. В России начала XXI века наблюдается интерес к сталинской архитектуре, проявляющийся в попытках её упрощенного копирования («новые сталинки») и реконструкции сталинских зданий с различной степенью воссоздания первоначального декора. Сталинская архитектура встречала и встречает самые полярные оценки — от признания её выдающимся достижением советского и в целом мирового зодчества до полного отрицания в ней какой-либо эстетической и художественной ценности. В значительной степени подобные расхождения в оценках архитектурного стиля связаны с неоднозначностью оценки самого сталинского периода в истории СССР.





Краткая характеристика направления

Отличительные черты стиля: комплексный подход к застройке с планированием рекреационных зон, транспортной инфраструктуры, магазинов и комбинатов бытового обслуживания на основе социалистической урбанистики.

Возникновение и развитие направления

Периодизация

В советской архитектуре 1918—1955 гг. выделяется два периода:

  • Период с 1918 по 1932 годы был временем архитектурного авангарда, когда предлагались и широко воплощались самые революционные градостроительные, дизайнерские и архитектурные проекты в духе конструктивизма. В это время существовал активный обмен идеями и проектами между западными и российскими архитекторами, отталкивавшимися от архитектурного наследия предшествующих эпох.
  • После этого произошёл переход к архитектуре с отчетливо ретроспективистским уклоном, условно его можно назвать «советским монументальным классицизмом». Границей перехода к новой архитектуре стал, во-первых, конкурс на проектирование Дворца Советов, после завершения которого подавляющее большинство новых архитектурных объектов строилось в новом стиле (с лета 1932 года к строительству в СССР не принимался ни один проект, созданный в стиле строгого конструктивизма)[1], и, во-вторых, массовый снос дореволюционных исторических зданий в Москве (ноябрь 1934 года). В 1934 году создаётся Академия архитектуры СССР и Союз архитекторов СССР, который объединяет творческие силы для решения новых задач, поставленных перед мастерами. Это создание дворцов культуры, спортивных комплексов, индустриальных центров, санаториев и пионерских лагерей. Архитекторы в этот период работают в больших творческих мастерских и научно-исследовательских проектных институтах, объединяющих конструкторов, зодчих и художников, которыми руководят лидеры советской архитектуры. Многие проекты создаются в результате всесоюзных конкурсов. «Советский монументальный классицизм» в целом обрёл окончательные черты к концу 1930-х годов и распространился на многие крупные и малые провинциальные города уже в послевоенное время. В главных чертах, это архитектурное направление сформировалась в период проведения конкурсов на проекты Дворца Советов и павильоны СССР на Всемирных выставках 1937 года в Париже и 1939 года в Нью-Йорке. Конкурсы проходили в несколько этапов, при открытом обсуждении, и выявили ярких талантливых художников. Победитель конкурса — Б. М. Иофан, оптимистическое звучание произведений которого стало яркой страницей предвоенной архитектуры. Мастера, получившие вторые, третьи премии, и их ученики — Г. П. Гольц, И. В. Жолтовский, Л. В. Руднев, М. А. Минкус, впоследствии возглавили это архитектурное направление.[2] Уже в период Великой Отечественной войны архитекторы начинают работать над проектами восстановления разрушенных городов, мемориалами и триумфальными арками для встречи советских героев. В художественном образе этих произведений был оптимизм победы.[3] В 1945 году страна приступила к восстановлению разрушенных городов. Архитектура стала одним из приоритетных направлений народного хозяйства. Архитектурное произведение должно было внушать уверенность зрителям в скором восстановлении всей страны. Яркими примерами являются Главное здание МГУ, комплекс павильонов ВСХВ, здание МИД СССР на Смоленской-Сенной площади [1].

Переходный период

Переход от авангарда к «монументальному классицизму» (1931—1938 гг.) не был одномоментным: некоторые специалисты считают архитектуру этого периода постконструктивизмом, другие исследователи называют его советским вариантом ар-деко. Примером архитектуры переходного периода является здание ленинградского Фрунзенского универмага и хорошо известный «Дом на набережной» в Москве. Сооружения этого времени, относительно декорированные внешне, сохраняли или комбинировали в своей планировке конструктивистские основы вместе с классическими пропорциями. Источниками этого направления были архитектурные стили — «палладианство», «боз-ар» и «неоклассицизм».

Закат монументального классицизма

Завершение периода архитектуры «советского монументального классицизма» произошло после выхода инициированного Н. С. Хрущёвым Постановления ЦК КПСС и СМ СССР от 4 ноября 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве»[4], а также целый ряд других программных документов («О мерах по дальнейшей индустриализации, улучшению качества и снижению стоимости строительства», «О развитии производства сборных железобетонных конструкций и деталей для строительства» и другие). После этого началась коренная перестройка советской архитектуры и строительной отрасли, связанная с переходом на широкую индустриализацию, стандартизацию и унификацию, необходимую для скорейшего удовлетворения населения страны жильем и общественно-бытовыми учреждениями. Сталинская архитектура к этому времени по ряду оценок достигла своего кризиса, наметилась тенденция к «тиражированию» одних и тех же декоративных решений, часто не только ухудшавшая художественный уровень исполнения отделки фасадов, но и удорожавшая работы по сооружению зданий, что оценивалось особенно негативно в свете запланированного перехода к массовому жилищному строительству. Новая архитектура более аскетична, «функциональна», опиралась на сравнительно небольшой круг типовых проектов и предполагала массовое строительство с использованием произведенных на строительных заводах стандартных блоков и конструкций. Это обусловило полную смену парадигмы советского градостроения, переход к качественно иной структуре жилых районов, появление новых методов проектирования и строительства. Вместе с тем, по мнению ряда специалистов, реализация этой программы привела к массовому упрощению проектов, снижению их эстетических качеств и фактическому сужению простора для творчества архитекторов по сравнению с «тоталитарным» сталинским периодом.

Несмотря на это, здания по «сталинским» проектам с упрощённым или полностью отсутствующим декором продолжали возводиться во многих городах ещё в конце 1950-х — начале 1960-х годов, параллельно со строениями в новом официальном стиле. Например, застройка центрального района Дзержинска началась в 1958—1959 годах с возведения по улице Ленина со стороны Дома Культуры Химиков типичных «сталинок» с отсутствующими декоративными элементами на фасадах, а завершилась в 1964—1966 годах уже типичными пятиэтажными «хрущевками» со стороны улицы Гайдара, при сохранении в общих чертах исходной планировки по проекту архитекторов Л. А. Салищева и А. Ф. Кусакина середины 1950-х годов.

Элементы различных стилей в сталинской архитектуре

Ар-деко

В сталинской архитектуре ар-деко занимает особое место. Практически все крупные объекты и ансамбли — Дворец Советов, высотные здания, библиотека им. Ленина, довоенная и послевоенная ВСХВ, ансамбль 6 очередей строительства Московского Метрополитена и т. д. — по своим особенностям и конструктивно-художественным решениям являются самыми яркими примерами стиля ар-деко в СССР. Становление стиля ар-деко в СССР началось в конце 1920-х гг. и наиболее ярко было развито в Ленинграде, где был возведен такой крупный объект, как Фрунзенский универмаг. В довоенной Москве стиль ар-деко занял лидирующее место в архитектуре в ходе проектирования здания Дворца Советов по проекту архитекторов Б. М. Иофана, В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейха. В архитектуре Московского метрополитена стиль ар-деко наиболее ярко был представлен станциями «Дворец Советов» (Кропоткинская), «Сокол», «Аэропорт» и «Маяковская», созданные по проекту А. Н. Душкина. В мировом масштабе стиль ар-деко в СССР стал известен благодаря выставочным павильонам СССР на Всемирных выставках 1937 и 1939-х гг.

В годы Великой Отечественной войны и в послевоенное десятилетие ар-деко приобрёл ярко выраженные черты ретроспективизма, при этом сохраняя основные принципы стиля: современное конструктивное решение, закономерность и чёткость, национальные мотивы и роскошные (дорогие) отделочные материалы. Такими примерами стали почти все послевоенные станции Московского метрополитена, высотные здания, общее художественное решение реконструированной ВСХВ, ряд зданий в Москве, Минске и в других городах СССР. Последним крупным объектом, полностью совпадающим с основными принципами стиля, стала первая очередь Ленинградского метрополитена.

Неоклассицизм

В сталинской архитектуре неоклассика занимала центральную и лидирующую роль наряду с ар-деко. Основоположниками советского неоклассицизма стали такие выдающиеся архитекторы как И. В. Жолтовский, И. А. Фомин и др. Советский неоклассицизм основывался на античном и классическом наследии и логично продолжал дореволюционные тенденции русской архитектуры. Характерная ансамблевость и целостность образа стала основой для последующего развития сталинской архитектуры, что было отражено в Генеральном плане реконструкции Москвы 1935 года. Одним из самых первых зданий в стиле неоклассицизма стал знаменитый дом на Моховой, построенный по проекту И. В. Жолтовского, который стал «последним гвоздём в гроб конструктивизма». В период с 1931 по 1955 год в стиле неоклассицизма были значительно перестроены такие большие транспортные магистрали, как улица Горького, Ленинский, Ленинградский и Кутузовский проспекты, Садовое кольцо и др. В послевоенной архитектуре неоклассицизм стал определяющим стилем в планировке и застройке таких восстанавливаемых городов, как Калинин, Минск, Сталинград и др. К сталинской неоклассике относятся почти все серии типовых двух- и трёхэтажек, именуемых в народе «немецкими» домами, которые, вопреки слухам, являются произведениями советских архитекторов. Уже к началу 1950-х годов неоклассицизм «переродился» в сталинский ампир, а в 1955 году, наряду со всей архитектурной традицией, неоклассицизм был практически запрещён как развивающийся стиль.

Ампир

Здания в стиле ампир (т. н. «сталинский ампир») логично продолжили традиции первого этапа стиля, длившегося почти большую часть XIX века. Сочетая классические пропорции и основные символические мотивы во внешней отделке, ампир был развит и существенно расширен, где фигурировали в лепных украшениях героизированные люди разных профессий. Фасады подчёркнуты укрупнённым композитным ордером, и очень часто применялся в цокольных этажах руст. Главным отличительным примером сталинского ампира является портик и парадная фасадная композиция. Часто термином «сталинский ампир» огульно именуют и сталинские высотки, и ансамбли ВСХВ, и оформление станций Московского метрополитена, которые являются ампирными только отчасти, в целом же представляют собой примеры ретроспективизма с привкусом ар-деко.

Эклектика и постройки в других стилях

Сталинская архитектура, будучи интернациональным направлением в искусстве, в архитектуре выражалась не только в использовании уже существующих архитектурных форм, но и в создании новых, соответствующих каждому национальному направлению республик и областей. Наиболее ярко это движение было выражено в элементах декоративного оформления Высотных зданий, станций метрополитена, в республиканских и областных центрах и т. д. Самым главным примером подобного подхода стал ансамбль Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставки, реконструированный в 1950—1954-х гг. Будучи решённым в общем стиле ар-деко, каждый павильон выставки представлял собой выражение каждого региона или отрасли, что давало архитекторам серьёзную задачу работы в нескольких архитектурных стилях одновременно. Особенно яркими работами стали павильоны по проекту Жукова, Полупанова, Кликса, Ревякина, Ашастина, Ефимова и др. авторов. К числу лучших примеров в довоенной архитектуре СССР относятся: Театра оперы и балета в Ташкенте, здания Верховного совета и ИМЭЛа в Тбилиси, застройка центральных площадей в Ереване, административные и гражданские сооружения в Баку и в др. городах.

Тоталитаризм и архитектура

Архитектуру сталинского периода отдельные авторы относят к одному из наиболее масштабных проявлений тоталитарной архитектуры (наряду с нацистским неоклассицизмом)[6][7]. Историк архитектуры Дмитрий Хмельницкий отмечает, что тоталитаризм архитектуры данного периода заключался не в стилистике неоклассицизма, использовавшейся и ранее, а в лишении архитекторов право на индивидуализм в работе. Партийные функционеры отвергали авангард и другие современные течения, таким образом единственными вариантами оказывались эклектика и историзм[8].

Сталинская архитектура в Москве

Сталинские высотки

В Москве — «сталинские высотки» (здания МГУ, МИД и Министерства Транспорта, жилые дома на Котельнической набережной и Кудринской площади, гостиницы «Ленинградская» и «Украина»).

ВСХВ

Архитектурные сооружения ВСХВ (ВДНХ СССР).

Архитектура московских улиц

Ансамбли Тверской улицы, Кутузовского, Ленинского, Ленинградского проспектов, проспекта Мира, Краснопрудной[9][10], Щербаковской и других улиц, Лубянской, Суворовской и других площадей Садового кольца.

Канал имени Москвы

Архитектура канала имени Москвы.

Московский метрополитен

Архитектура станций Московского метрополитена имени Л. М. Кагановича первой — пятой очередей.

Сталинская архитектура в Ленинграде

  • В Санкт-Петербурге (Ленинграде) — Дом Советов, ансамбли Московского проспекта, проспекта Энгельса, проспекта Стачек, Ивановской улицы, квартал в районе Наличной улицы и Большого проспекта Васильевского острова, площади Калинина, Светлановская, Комсомольская, Заневская; станции первой очереди Кировско-Выборгской линии Ленинградского метрополитена, ансамбль привокзальной площади Колпино, вокзал в городе Пушкине. В Ленинграде сталинская архитектура характеризуется меньшей этажностью, нежели в Москве. Среди самых высоких домов, выполненных в этом стиле, — дом 190 по Московскому проспекту (дом со шпилем) у метро «Парк победы» и дома 46, 44 по ул. Кузнецовской. В ленинградских домах высота редко превосходит 12 этажей, основной массив застройки — 5-8-этажные здания. Конструктивно здания представляют собой кирпичные, как правило, прямоугольные в плане строения с заглубленным на 1,5-2 метра фундаментом и эксплуатируемым подвалом, материал стен — кирпич или шлакоблок, оштукатуренный снаружи по стальной сетке. Материал перекрытий в домах довоенной постройки — деревянные пропитанные балки, после войны — бетонные балки с желобами. Внутри стены и перекрытия оштукатуривались по деревянной дранке, на пол, как правило, укладывалась керамическая плитка и паркет по лагам, в жилых помещениях применялась листовая сухая штукатурка и фанера, полости обычно засыпались шлаком. Дома в основном имеют металлическую двускатную или шатровую кровлю по деревянной стропильной системе с высотой чердака от метра до трех в коньке. Чердачные помещения, как правило, засыпались шлаком в целях теплоизоляции. Лестничные марши сборные; по стальным или бетонным направляющим укладывались бетонные ступени. В большинстве домов выше трех этажей предусмотрены лифты. Дверные и оконные заполнения, как правило, деревянные двустворчатые.

Сталинская архитектура в Сталинграде

Международное влияние

Сталинская архитектура оказала влияние на архитектуру социалистических стран. Известный пример такого влияния — Дворец культуры и науки в Варшаве (построено по советскому проекту).

В отличие от СССР, в Китае и КНДР строительство зданий в духе сталинской архитектуры продолжалось ещё многие десятилетия после смерти Сталина.

Известные архитекторы — представители стиля

См. также

Напишите отзыв о статье "Сталинская архитектура"

Примечания

  1. 1 2 Хмельницкий Д. С. Предисловие // Архитектура Сталина: Психология и стиль / Редактор: Крюкова Е. П.. — М.: Прогресс-Традиция, 2007. — С. 6. — 376 с. — 1200 экз. — ISBN 5-89626-271-1.
  2. Цапенко М. П. О реалистических основах советской архитектуры. — М.: ГИЗ по строительству и архитектуре. — 396 с.
  3. Из истории Советской архитектуры 1941—1945 гг. Документы и материалы. — М.: «Наука», 1978. — 212 с.
  4. [www.sovarch.ru/postanovlenie55/ Постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР от 4 ноября 1955 года №1871 «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве»] (04.11.1955). — СовАрх. Проверено 1 августа 2011. [www.webcitation.org/65IZRd0IR Архивировано из первоисточника 8 февраля 2012].
  5. [www.berlogos.ru/article/kak-pitertsy-ekaterinburg-stroili/ Соковнина В. Как питерцы Екатеринбург строили [по материалам лекции Л. Н. Смирнова] // Berlogos: Интернет-журнал о дизайне и архитектуре. — 21.07.2015.]
  6. Тоталитаризм в Европе ХХ века: : из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. Памятники исторической мысли, 1996. Стр. 229 и след.
  7. С. Г. Иванов. Архитектура в культуротворчестве тоталитаризма. Киев: Стилос, 2001.
  8. Хмельницкий Д. С. Архитектура Сталина: Психология и стиль. — М.: Прогресс-Традиция, 2007.
  9. [tram.rusign.com/krasnoprudnaya.php Краснопрудная улица], [tram.rusign.com/tramway.htm Путеводитель по трамвайной Москве]
  10. [www.respectme.ru/blog/601 Петр Сытин: «КРАСНОПРУДНАЯ УЛИЦА»], 2 июля 2012

Литература

  • Архитектура канала Москва — Волга. — М.: Изд-во Академии архитектуры СССР, 1939.
  • Васькин А. А. Сталинские небоскребы: от Дворца Советов к высотным зданиям. — М.: Спутник+, 2009.
  • Володин П. А. Новые жилые дома. — М.: ГИЛСА, 1952.
  • Всесоюзная Сельскохозяйственная выставка. Павильоны и сооружения. — М.: Искусство, 1954.
  • Кожев М. П., Прохорова М. И. Архитектура парков СССР. — М.: Изд-во Академии архитектуры СССР, 1940.
  • Корнфельд Я. А. Архитектура Страны Советов. Театры. — М.: Изд-во Академии архитектуры СССР, 1948.
  • Корнфельд Я. А. Лауреаты Сталинской премии в архитектуре. 1941—1950. — М.: ГИЛСА, 1953.
  • Кулешов Н., Позднев А. Высотные здания Москвы. — М.: Московский рабочий, 1954.
  • Лагутин К. К. Архитектурный образ советских общественных зданий: Клубы и театры. — М.: Искусство, 1953.
  • Меерович М. Наказание жилищем. Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. 1917—1937. — М.: Росспэн, 2007.
  • Паперный В. З. Культура два. — М.: НЛО, 1996 (второе изд. 2006).
  • Хигер Р. Я. Архитектура речных вокзалов. — М.: Изд-во Академии архитектуры СССР, 1940.
  • Хмельницкий Д. С. Зодчий Сталин. — М.: НЛО, 2007.
  • Хмельницкий Д. С. Архитектура Сталина: Психология и стиль. — М.: Прогресс-Традиция, 2007.

Ссылки

  • [www.sovarch.ru СовАрх — проект «Советская архитектура»] — сайт о советской архитектуре
  • [www.mos-sky.narod.ru Высотные здания Москвы].
  • [www.kapitel-spb.ru/index.php/component/content/category/20--2011 MONUMENTALITA & MODERNITA, 2011]. — материалы конференции об архитектурно-художественном наследии тоталитарного периода.
  • [19-35.blogspot.com 1935] — блог о московской архитектуре периода 1930—1950-х годов
  • [sibdesign.ru/statyi.php?nomrub=4&nompro=14&in=1 Планировочно-композиционные методы проектирования городов в СССР 1930—1950-х годов]

Отрывок, характеризующий Сталинская архитектура

Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.