Советский революционный календарь

Календарь
Данные о календаре
Тип календаря	Солнечный, лунный, лунно-солнечный
Календарная эра		Вставка високосов
Другие календари
Армелина · Армянский: древнеармянский, христианский · Ассирийский · Ацтекский · Бахаи · Бенгальский · Буддийский · Вавилонский · Византийский · Вьетнамский · Гильбурда · Голоценский · Григорианский · Грузинский · Дариский · Древнегреческий · Древнеегипетский · Древнеиндийский · Древнеперсидский · Древнеславянский · Еврейский · Зороастрийский · Индийский · Инки · Иранский · Ирландский · Исламский · Кельтский · Китайский · Конта · Коптский · Малайский · Майя · Масонский · Миньго · Непальский · Новоюлианский · Пролептический: юлианский, григорианский · Римский · Румийский · Симметричный · Советский · Стабильный · Тамильский · Тайский: лунный, солнечный · Тибетский · Трёхсезонный · Тувинский · Туркменский · Французский · Хакасский · Ханаанейский · Хараппский · Чучхе · Шведский · Шумерский · Эфиопский · Юлианский · Яванский · Японский

Сове́тский революцио́нный календа́рь — календарь, попытка ввести который была осуществлена начиная с 1 октября 1929 года в СССР. Однако с 1 декабря 1931 года этот календарь был частично отменён. Окончательно возврат к традиционному календарю был осуществлён 26 июня 1940 года.

Во время действия советского революционного календаря параллельно в некоторых случаяхК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) использовался и григорианский календарь.

Непрерывка

26 августа 1929 года Совет Народных Комиссаров СССР в постановлении «О переходе на непрерывное производство в предприятиях и учреждениях СССР» признал необходимым с 1929—1930 хозяйственного года приступить к планомерному и последовательному переводу предприятий и учреждений на непрерывное производство. Переход на «непрерывку», начавшийся с осени 1929 года, был закреплён весной 1930-го постановлением специальной правительственной комиссии при Совете Труда и Обороны. Этим постановлением был введён единый производственный табель-календарь. В календарном году предусматривалось 360 дней и соответственно 72 пятидневки. Остальные 5 дней было решено считать праздничными.

Неделя

Неделя в СССР в 1929—1930 годах состояла из пяти дней, при этом все рабочие были разделены на пять групп, названных по цветам (жёлтый, розовый, красный, фиолетовый, зелёный), и каждая группа имела свой собственный выходной (нерабочий) день в неделю (так называемая «непрерывка»). Несмотря на то, что выходных дней стало больше (один в пятидневку, вместо одного в семидневку ранее), эта реформа была непопулярна, так как значительно усложняла личную, общественную и семейную жизнь из-за несовпадения выходных дней разных членов общества.

Когда методологическо-педагогический сектор перешел на непрерывную неделю и вместо чистого воскресенья днями отдыха Хворобьева стали какие-то фиолетовые пятые числа, он с отвращением исхлопотал себе пенсию и поселился далеко за городом. И. Ильф, Е. Петров — Золотой телёнок

Месяц

Теоретический вариант месяца с пятидневной неделей

Во многих источниках указывается, что каждый месяц состоял из тридцати дней и, таким образом, в Советском Союзе в 1930 и 1931 годах существовало 30 февраля. В действительности это предложение было отвергнуто.

Оставшиеся пять или шесть дней предлагалось объявить так называемыми «безмесячными каникулами», они не входили ни в один месяц и ни в одну неделю, зато имели собственные имена:

• День Ленина, следовавший за 30 января (по другим источникам — после 22 января)
• Дни труда, 2 дня, следовавшие за 30 апреля
• Индустриальные дни, 2 дня, следовавшие за 7 ноября
• в високосные годы добавочный високосный день; следовал за 30 февраля

Этот не воплотившийся в жизнь проект очень похож на подобный же проект постоянного (стабильного) календаря.

Фактический вариант месяца с пятидневной неделей

• Все месяцы сохраняли привычное число дней
• В календаре «пропущены» (отсутствовали) следующие дни:
  • 22 января (то есть 21 января — первый день пятидневки, а 23 — второй день пятидневки)
  • 1 и 2 мая (то есть май начинался сразу с третьего числа)
  • 7 и 8 ноября (то есть после 6 ноября шло 9 ноября)
  • 5 декабря (с 1936 по 1940)

На самом деле указанные дни существовали, но не являлись «днями пятидневок». Календарь являлся табелем в прямом смысле слова, в нём содержались только рабочие дни без праздников. Выходные не указывались, поскольку у каждого работника он был свой («список выходников» в тот или иной день на предприятии). В «цветном» варианте пять общевыходных дней обозначались красными звёздами.

Если бы было принято решение, 29 февраля могло бы также не входить в число дней табеля-календаря, тогда табель-календарь остался бы совершенно неизменным для любого года. Однако смысл табеля-календаря был именно в том, чтобы распределить рабочие дни в табеле по пятидневкам, сделать работу предприятий непрерывной, а не в неизменности его. Обычно каждый день пятидневки имел цвет, который должен был запомнить каждый работник.

Спорная особенность

Неизвестно, являлось ли 29 февраля выходным днём или нет. Поскольку календарь с пятидневками введён в конце 1929 года, а ближайший високосный год — 1932-й.

По первому варианту 29 февраля не входило в число дней отдыха или праздников, являлось обычным рабочим днём.

Однако табель-календарь на 1930 и 1931 годы полностью совпадает, и при этом выглядит более стройно, чем традиционный календарь: 1 января в эти три года всегда приходится на первый день пятидневки, а 31 декабря — на пятый (последний) день пятидневки.

В 1932 году юридически из-за 29 февраля год должен был бы закончиться не пятым, а первым днём пятидневки (31 декабря сдвигается на один день вперёд).

Чисто теоретически, предположительно — если бы пятидневка продолжала существовать, и было бы принято решение о том, чтобы 29 февраля считать нерабочим днём, — то табель-календарь остался бы в неизменном виде. 1 января всегда бы приходилось на первый день пятидневки, а 31 декабря на пятый день пятидневки.

В реальности с введением шестидневки с 1 декабря 1931 года календарь действительно стал неизменным. Однако вместо праздничных дней — рабочие дни (тридцать первые числа месяцев) стали вненедельными, как бы дополнительными, рабочими днями, но печатались в табелях-календарях, поскольку были рабочими. Праздничные дни также перестали пропускаться в табелях-календарях.

Год

Несмотря на то, что летоисчисление продолжалось согласно григорианскому календарю, в некоторых случаях дата указывалась, как «NN год социалистической революции», с точкой отсчёта от 7 ноября 1917 года. Фраза «NN год социалистической революции» присутствовала в отрывных и перекидных календарях по 1991 год включительно — до распада СССР. Как художественный приём отсчёт лет от Октябрьской революции присутствует в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» и в повести С. Ярославцева «Экспедиция в преисподнюю».

Шестидневка

Постановлением СНК СССР от 21 ноября 1931 года «О прерывной производственной неделе в учреждениях», с 1 декабря 1931 года пятидневная неделя была заменена шестидневной неделей (так называемой шестидневкой) с фиксированным днём отдыха, приходящимся на 6, 12, 18, 24 и 30 число каждого месяца (1 марта использовалось вместо 30 февраля, каждое 31 число рассматривалось как дополнительный рабочий день). Следы этого видны, например, в титрах фильма «Волга-Волга» («первый день шестидневки», «второй день шестидневки» и так далее).

С 1 декабря 1931 года число дней в месяце также было возвращено в прежний вид.

Возврат к семидневной неделе произошёл 26 июня 1940 года в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Первоначально (в 1940-е годы) неделя в СССР начиналась с воскресенья, в более поздние годы — с понедельника.

Интересные факты

• В 1939 году Союз воинствующих безбожников предложил переименовать месяцы года. Предлагались такие названия:

Обычные	Предложенные
январь	месяц Ленина
февраль	месяц Маркса
март	месяц революции
апрель	месяц Свердлова
май	месяц май
июнь	месяц Советской конституции
июль	месяц жатвы
август	месяц мира
сентябрь	месяц Коминтерна
октябрь	месяц Энгельса
ноябрь	месяц великой революции
декабрь	месяц Сталина

• Отголоски шестидневки видны и в некоторых профессиональных праздниках.

Самый яркий пример — День авиации, отмечаемый сейчас в третье воскресенье августа. Сами авиаторы неизменно поднимают бокалы 18 августа, в День Воздушного флота СССР. И если, например, День артиллериста отмечается 19 ноября, в день начала наступления Красной Армии под Сталинградом, то 18 августа было третьим выходным в августе. И именно 18 августа долгое время было праздничным днём, даже когда о шестидневке все уже забыли. На третье воскресенье августа праздник перенесли значительно позднее, а профессиональная традиция осталась.

Однако День танкиста, который отмечается во второе воскресенье сентября, имеет другую историю и первоначально отмечался 11 сентября в честь успехов Красной Армии в 1944 году. Только в 1980-х, по аналогии с Днём авиации, он был перенесён на второе воскресенье сентября.

См. также

• Французский республиканский календарь
• Субботник

Литература

• «The Oxford Companion to the Year», Bonnie Blackburn & Leofranc Holford-Strevens (Oxford University Press, 1999, ISBN 0-19-214231-3, Pages 688—689)

Ссылки

• [ng.ru/printed/history/2002-10-30/7_ussr.html Сергей Фирсов. Была ли безбожная пятилетка?](недоступная ссылка с 01-10-2016 (2763 дня))
• [grigam.narod.ru/kalend/kalen19.htm История календаря в России и в СССР.]

Отрывок, характеризующий Советский революционный календарь

– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.