Совет Государственной Обороны

Совет государственной обороны (СГО) — верховная военно-руководящая инстанция в Российской империи в 1905—1909 годах, надведомственный и внеправительственный орган, призванный координировать деятельность военного и морского ведомств и согласовывать её с внешнеполитическим курсом государства. Был создан в самом конце русско-японской войны 1904—1905 годов, выявившей серьёзные недостатки в центральном управлении, организации, системе комплектования, боевой подготовке и техническом оснащении армии и флота.

Создание Совета

СГО был создан 5 мая 1905 года рескриптом Николая II «О необходимости приступить к преобразованиям высшего управления военным ведомством» по инициативе дяди императора, профессионального военного, генерала от кавалерии и генерал-инспектора кавалерии русской армии великого князя Николая Николаевича. Последний был назначен на должность председателя СГО 8 июня 1905 года одновременно с утверждением «Положения о СГО».

Этому назначению председателя СГО предшествовали добровольные («по прошению») увольнения в отставку высших чинов морского ведомства генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича и адмирала Ф. К. Авелана 2 июня 1905 года. В течение двух-трех недель последовали новые отставки и назначения высших военных и морских чинов: 21 июня был уволен с должности военного министра В. В. Сахаров и на его место назначен 20/22 июня управляющий Военным министерством А. Ф. Редигер; 29 июня на должность морского министра назначен А. А. Бирилёв.

… Совет государственной обороны оказывался органом, стоящим над всем правительственным аппаратом самодержавия, его председатель входил в кабинет, а затем в совет министров, все ведомства обязаны были представлять в СГО проекты всех предположений, министр иностранных дел был обязан согласовывать с СГО всякий дипломатический шаг правительства. Таким образом, в СГО решались как оборонные вопросы (как локального, технического уровня, так и стратегического масштаба), так и вопросы внешней и внутренней политики государства….

Совет имел права надведомственной организации. При нём была учреждена Высшая аттестационная комиссия, рассматривавшая кандидатов на должности командующих армиями, корпусами, дивизиями и отдельными бригадами. В дальнейшем Совет, под руководством Николая Николаевича, провёл пересмотр Положения о полевом управлении войсками и провел разработку нового устава (1908).

«Положение о СГО»

8 июня 1905 года утверждено «Положение о СГО».

Согласно преамбуле Положения, СГО был создан специально для «объединения деятельности высшего военного и морского управления и согласования её с деятельностью других правительственных учреждений».

По правилам Положения СГО состоял из «постоянных членов» (назначенные по личному указу царя) и «непременных членов» (являющиеся членами ввиду высоких постов: военный и морской министры, министр иностранных дел, генерал-инспектора родов войск). Причем все решения СГО могли быть приняты и без участия «непременных членов».

Текущая работа СГО состояла из работы «Особых совещаний при СГО» (периодичность — раз в месяц-полтора, фактически занимались «проработкой» локально-технических вопросов) и непосредственно заседаний СГО, на которых выносились решения по вопросам.

При СГО образована канцелярия, которая работала постоянно. Заседания СГО собирались по мере надобности.

Состав СГО в 1905 году

• «Непременные члены»: А. Ф. Редигер (военный министр, 1905—1909), Ф. Ф. Палицын (начальник ГУГШ, 1905—1908), А. А. Бирилев (морской министр, 1905—1907), А. Г. Нидермиллер (и. о. начальника Главного морского штаба, 1905—1906), О. К. Гриппенберг (генерал-инспектор пехоты, 1905—1906), великий князь Сергей Михайлович (генерал-инспектор артиллерии, 1905—1908), великий князь Константин Константинович (генерал-инспектор над военными училищами, 1905—1908), великий князь Пётр Николаевич (генерал-инспектор инженерных войск, 1905—1909);
• «Постоянные члены»: генералы Н. И. Гродеков (по 3 февраля 1906), М. А. Газенкампф, Н. П. Зарубаев (c 31.12.1905), Н. И. Иванов, С. Н. Мылов, К. К. Случевский, Костырко, Ф. В. Дубасов (председатель Морского технического комитета, 1905—1907).
• И. М. Диков (1906—1909), А. П. Вернандер (1907—1908), В. А. Сухомлинов (1908—1909).
• Начальник канцелярии СГО генерал А. А. Гулевич (21 июня 1905 — 9 октября 1908).

Деятельность СГО

В армии СГО провел ряд нововведений, способствовавших децентрализации управления и подчинения.

21 июня 1905 года вступило в силу новое «Положение о начальнике Генерального Штаба», согласно которому Генштаб под названием «Главное управление Генерального штаба» (ГУГШ) был выделен, по примеру Германии, в самостоятельный орган. По указу последний напрямую подчинялся царю (фактически выводился из подчинения военному министру, а на практике подчинялся бы главе СГО).

Великий князь Николай Николаевич добился выделения Генштаба из состава Военного министерства, при этом 25 июня 1905 во главе Главного управления Генштаба был поставлен протеже великого князя, бывший начальник его штаба генерал Ф. Ф. Палицын.

Также в особое положение были поставлены генерал-инспекторы родов войск (фактически — великие князья). Они подчинялись напрямую царю и, наравне с военным министром, входили в СГО. В итоге этих перетасовок в военном управлении военное ведомство делилось на 6 независимых частей:

• Главное управление Генерального штаба (ГУГШ);
• генерал-инспекторы;
• военное министерство;
• военные округа;
• Высшая аттестационная комиссия (при СГО);
• Комитет по образованию войск.

Все это в целом увеличивало переписку в канцеляриях и тормозило исполнение распоряжений.

Из воспоминаний лидера фракции октябристов в III Государственной думе, председателя думской Комиссии по государственной обороне (КГО) А. И. Гучкова:

…В 1905 г. были произведены чрезвычайно крупные перемены в высшем управлении армией. Высочайшим рескриптом от 5 мая 1905 г. на имя Великого Князя Николая Николаевича был образован постоянный Совет Государственной Обороны; высочайшим повелением от 25 июня 1905 г. было сформировано в Военном министерстве особое Главное Управление Генерального Штаба. Вот эти два учреждения и разделили власть Военного министра, обессилили и обезличили его. А рядом с ними была создана еще сеть новых учреждений…

6 октября 1907 года — группа генералов написала докладную записку на имя Николая II о вреде СГО..

27 мая 1908 года на общем заседании III Государственной думы по военной смете председатель КГО А. И. Гучков произносит речь, ставшую впоследствии одной из самых значительных речей в его политической карьере. В ней он неприкрыто раскритиковал верховное военное руководство страны, отметил тормозящую функцию СГО и безответственность великих князей. Председатель Думы Н. А. Хомяков после этого выступления прервал заседание, а глава фракции кадетов П. Н. Милюков воспринял её как угрозу для роспуска Думы.

26 июля 1908 года последовал Высочайший рескрипт на имя великого князя Николай Николаевича об отставке того от должности председателя СГО.

11 ноября 1908 года вышло новое положение о начальнике Генерального Штаба. 2 декабря 1908 года на эту должность вместо Ф. Ф. Палицына царём был назначен В. А. Сухомлинов. Принимая должность начальника ГУГШ, последний настоял на своём подчинении военному министру, считая необходимым единоначалие. С марта 1909 года В. А. Сухомлинов становится военном министром.

Остальные великие князья отстранялись от дел постепенно:

• в ноябре 1908 года отправлен со своего поста в отставку генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович;
• в декабре 1908 года — управляющий военными училищами великий князь Константин Константинович;
• в январе 1909 года — генерал-инспектор инженерных войск великий князь Петр Николаевич.

Тем не менее, свертывание деятельности СГО растянулось на год. В первой половине 1909 года СГО (под формальным руководством и. о. председателя И. М. Дикова) провело ещё 12 заседаний.

Существует также мнение, что Совет государственной обороны был ликвидирован к лету 1909 года по причине того, что не был согласен с планами императора по строительству флота в ущерб армии.

Победив Совет Государственной обороны, моряки одолели главного противника широких планов военно-морского строительства, ибо Совет Министров не собирался становиться в оппозицию царю в этом вопросе.

В годы, когда в вооруженных силах Российской империи главенствовал СГО, были сокращены сроки действительной службы (в пехоте и полевой артиллерии с 5 до 3 лет, в других родах войск с 5 до 4 лет, на флоте с 7 до 5 лет); омоложен офицерский состав; улучшены быт солдат и матросов (питание и вещевое довольствие) и материальное положение офицеров и сверхсрочнослужащих.

Отрывок, характеризующий Совет Государственной Обороны

И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.