Совинский, Юзеф

Юзеф Совинский
польск. Józef Sowiński
Дата рождения	15 марта 1777(1777-03-15)
Место рождения	Варшава
Дата смерти	6 сентября 1831(1831-09-06) (54 года)
Место смерти	Варшава
Сражения/войны	Восстание Костюшко Битва при Прейсиш-Эйлау Польское восстание (1830)
Награды и премии	Орден Почётного легиона

Юзеф Совинский (15 марта 1777, Варшава — 6 сентября 1831, там же) — польский военный деятель (несколько лет находился на прусской, французской и русской службе), генерал, руководитель обороны редута в Воле во время Польского восстания 1830—1831 годов.

Биография

Родился в семье королевского чиновника и адвоката Киприана Совинского, нобилитированного в 1776 году с дарованием Краковского герба и нескольких имений в Закрочиме и Серадзе. Учился в кадетском корпусе, куда был зачислен 1 сентября 1791 года. После начала восстания Тадеуша Костюшко 19 апреля 1794 года вступил в повстанческую армию, приняв участие в битве за Варшаву. 1 мая 1794 года получил звание подпоручика. Под началом Яна Генрика Домбровского служил в отряде кавалерии и участвовал, в частности, в бою при Быдгоще против прусской армии до капитуляции в феврале 1795 года.

После разделов Польши был демобилизован и провёл несколько лет в имении родителей под Серадзом (на территории, отошедшей к Пруссии), а в 1799 году вступил в армию Пруссии, в которой служил в конной артиллерии под началом Вильгельма фон Эстока. Первоначально имел звание унтер-офицера, в 1801 году был произведён в лейтенанты, а в 1810 году в обер-лейтенанты. В те годы он заслужил дружбу своего командира, принца Августа Прусского, который позже помогал ему много раз, в том числе при освобождении из русского плена в 1813 году. Совинский был награждён за свои храбрые действия во время битвы при Прейсиш-Эйлау орденом Pour le Mérite королём Фридрихом Вильгельмом III (это произошло позже, в 1821 году, благодаря помощи принца Августа). В битве при Фридланде 14 июня 1807 года был ранен. 27 февраля 1811 года с почестями вышел в отставку.

В середине 1811 года он вступил в армию Варшавского герцогства, где был главой роты в полку конной артиллерии в звании капитана. В июне 1812 года он принял участие в походе армии Наполеона против Российской империи на Москву (принял участие и в Смоленском сражении). В 1812 году он присоединился к Генеральной конфедерации Королевства Польского. Подчинённые ему солдаты в своих дневниках описывали его как храброго бойца. Во время Бородинской битвы, 5 сентября 1812 года, он, однако, был тяжело ранен в ногу пушечным ядром, которую в итоге пришлось ампутировать до колена. С этого момента он стал ходить с деревянной ногой. После битвы Юзеф попал в плен к русским, откуда был выпущен в 1813 году и 1 ноября того же года вернулся в Варшаву. За Московскую кампанию был награждён орденом Virtuti Militari и Орденом Почётного легиона.

После возвращения в Варшаву стал директором управления военного строительства в Царстве Польском, вошедшем в состав Российской империи. Эту должность в звании подполковника он занимал до 1820 года. В сентябре 1820 года получил звание полковника и был назначен командиром военно-прикладной артиллерийской школы. В 1822 году был награждён орденом св. Анной II степени. Позже он был награждён орденом св. Станислава II степени с предоставлением его ему Николаем I.

После начала в 1830 году в Царстве Польском Ноябрьского восстания первоначально пытался остановить своих учеников от участия в нём, опасаясь его быстрого подавления и последующих репрессий, но, по мере разрастания восстания, принял должность командира артиллерийского гарнизона в Варшаве. Весной 1831 года он был назначен руководителем отдела артиллерии Правительственной военной комиссии. Хотя он пользовался большим авторитетом, но, будучи инвалидом, не был зачислен на действительную службу. Только в июле 1831 года по своей просьбе он был назначен командиром редута № 56 на Воле. По мере приближения российских войск к Варшаве в августе ему было поручено командование обороной Воли, а 22 августа он был произведён в бригадные генералы.

Главный удар российских войск был предпринят 6 сентября именно в направлении Воли, обороняемой 1300 солдатами, имеющими 12 пушек (русские, атаковавшие укрепления, имели 11 батальонов пехоты и поддержку из 76 орудий). У Совинского, оборонявшего Волю полдня, не было никаких шансов на успех в будущем против превосходящих сил противника. Точные обстоятельства смерти генерала Совинского неизвестны. Российские власти, однако, дали версию гибели генерала в бою на редуте с оружием в руках. Эта версия также увековечена Войцехом Коссаком на картине «Совинский на редуте Воли». В действительности во время штурма нападавшими редута Воля там шли штыковые бои, а польская артиллерия, разившая врага картечью, смолкла. Некоторые поляки погибли в сражении, некоторые сдались в плен, другие бежали в церковь. Группе солдат с генералом Совинским предложили капитуляцию, которую генерал принял. Когда поляки сложили оружие, позади принимавших капитуляцию русских, из церкви, раздались выстрелы. Русские подумали, что это была уловка, и безоружные поляки были убиты штыками. Вероятно, что в этой бойне был убит и генерал Совинский. Так или иначе, его вдова после взятия редута в течение нескольких дней пыталась найти его тело, но не смогла, после чего русский солдат якобы принёс ей деревянную ногу Совинского.

После смерти Совинский стал одним из национальных героев польского народа того времени. Обычно рассказываемая версия относительно обстоятельств его смерти стала легендой и описана в многочисленных произведениях поэзии и прозы.

Личная жизнь

Совинский был дважды женат: в первый раз на поморской дворянке Генриетте фон Брокхаузен, на которой женился в 1815 году, но почти сразу развёлся, во второй раз — на Катарине Шрёдер, на которой женился в том же 1815 году. Оба его брака были бездетными. Похороны Катарины на Варшавском Евангелическом реформатском кладбище 12 июня 1860 года собрали тысячи людей.

Библиография

• Polski Słownik Biograficzny, t. XXXXI, Wrocław etc. 2004.

Отрывок, характеризующий Совинский, Юзеф

Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.