Согдийский язык

Согдийский язык
Самоназвание:	suγδīk (сугдик)
Страны:	Согдиана
Вымер:	в основном к началу XI века. Продолжением близкого к согдийскому диалекта является ягнобский язык
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Индоиранская ветвь Иранская группа Северо-восточная подгруппа
Письменность:	согдийское письмо
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	сог 613
ISO 639-1:	—
ISO 639-2:	sog
ISO 639-3:	sog
См. также: Проект:Лингвистика

Эта статья — о языке. О народе см. Согдийцы.

Согди́йский язы́к — мёртвый (позднейшие памятники датируются началом XI века) язык восточноиранской группы иранских языков, на котором говорили в Согдиане в долине реки Зеравшан на территории современных Узбекистана и Таджикистана, а также в многочисленных согдийских колониях вдоль так называемого «Шёлкового Пути». Большинство памятников найдено в Турфане в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР, Дуньхуане в китайской провинции Ганьсу и в крепости Муг в Таджикистане.

Согдийский язык (самоназвание sγwδy’n’k, sγwδy’w и сходные варианты) относится к восточно-иранской ветви языков. К восточно-иранским также относятся хорезмийский, сакский, осетинский, пашто и другие языки. Современный ягнобский язык, на котором говорит население долины реки Ягноб в Таджикистане, восходит к диалекту, весьма близкому согдийскому языку, и он иногда (не вполне корректно) называется языком «новосогдийским».

История

Впервые согдийский язык был идентифицирован Фридрихом Карлом Андреасом в конце XIX века по манихейским произведениям, обнаруженным в Турфанском оазисе.

Согдийский делит общего предка с другими северо-восточными иранскими языками: хотанским, тумшукским, бактрийским, хорезмийским и другими языками. В долину Зеравшана согдийцы мигрировали во второй половине II — начале I тысячелетия до н. э. После завоеваний согдийцы начинают мирную территориальную экспансию, в III в. н. э. ими создаются торговые поселения в оазисах в Западном Китае и Монголии вдоль путей караванной торговли.

C V в. н. э. носители согдийского языка поселяются в Ферганской Долине, в оазисе Чач и в Семиречье. До арабского завоевания согдийский язык господствовал на территории от долины Зеравшана до озера Иссык-Куль, согдийские торговые агенты постоянно обитали в Китае и Семиречье, активная согдийская торговля стала причиной того, что согдийский язык стал lingua franca центральноазиатского региона. Активно развивалась религиозная литература на согдийском языке, активно создавались и переводились манихейские, буддийские и христианские тексты. Согдийский использовался как литературный в Уйгурском каганате до создания там собственной письменности.

C VIII века после арабского завоевания согдийская культура постепенно приходит в упадок, а согдийский язык вытесняется персидским. К IX веку большая часть населения Согда общалась на персидском языке, но ещё в X веке Мукаддаси писал: — «Свидетельствую о существовании согдийских говоров в долине Зеравшана». На территории Киргизии обнаружены согдийские надписи X—XI веков. Окончательно согдийский был вытеснен тюркскими языками к XII веку.

В настоящее время в долине реки Ягноб сохранился небольшой анклав носителей ягнобского языка — одного из диалектов согдийского.

Согдийский язык являлся официальным языком Согдианы, об этом свидетельствуют найденные в крепости Муг, расположенной в 5 км от села Дар-Дар Айнинского района Согдийской области Таджикистана, так называемые «Старые письма» — собрание официальных документов и писем царя Деваштича. Литературный язык, использовавшийся при написании буддийских и манихейских текстов, несколько отличался от разговорного, которым написаны эпиграфические памятники, «Старые письма» и христианские тексты.

Письменность

Для записи согдийских текстов использовался собственный консонантный алфавит, развившийся из арамейской письменности. Христианские тексты в огромном большинстве записаны приспособленным к согдийской фонетике вариантом сирийского письма, а манихейские — модернизированным вариантом пальмирского письма, также восходящего к арамейскому прототипу, либо «национальной» согдийской письменностью.

Как и большинство иных среднеиранских языков, согдийский использовал письменность, восходящую к арамейскому письму. Так же как и в близком ему пехлевийском письме, в согдийском письме широко использовались гетерограммы. В письме не было однозначного отображения гласных — поэтому тексты принято рассматривать как последовательности согласных: например, женское имя собственное δγwtγnch (принято читать Дгудгонч) из брачного контракта, найденного на горе Муг в западном Таджикистане. Реконструкция фонетического облика согдийских слов, таким образом, затруднена; во многих случаях помогают глоссы (чаще всего, имена собственные) из арабских, китайских и других источников, а также материал ягнобского и других иранских языков.

Согдийское письмо является непосредственным предшественником уйгурского письма, к которому, в свою очередь восходит монгольское письмо, по-прежнему применяемое монголами, проживающими во Внутренней Монголии (автономия Китая), и, в конечном итоге, маньчжурское письмо.

Образец согдийского языка (арамейские гетерограммы заглавными буквами в транслитерации)

Транслитерация: MN sγwδy-k MLK’ δy-w’šty-c ’t x’xsrc xwβw ’pšwnw δrwth γ-rβ nm’cyw

Дословный перевод: От согдийского царя Деваштика хахсарскому правителю Афшуну (желаю хорошего) здоровья (и) много приветствий…

Фонетика и фонология

Данные по фонетике согдийского языка известны только приблизительно, так как согдийский относится к мертвым языкам.

Вокализм

Гласные

В согдийском языке существует оппозиция гласных по долготе — различаются долгие (ā, ē, ü и ō) и краткие (а, е, u, o) гласные. Краткость или долгота гласного определяют ритмические характеристики корня, которые, в свою очередь, определяют морфологические характеристики корня.

Главное проблемой для реконструкции согдийского вокализма является консонантная природа согдийского письма: на письме обязательно отображаются только долгие гласные, краткие же гласные обозначаются нерегулярно или не обозначаются вообще. Для обозначения гласных, подобно семитским языкам (ивриту, арамейскому, арабскому) используются так наз matres lectionis — согласные в значении гласных, причём используется всего три буквы: йод (передаётся латинской y), вав (w) и алаф ('). Таким образом, различные звуки могут обозначаться одним и тем же знаком: так, ē, e, ī и i обозначаются знаком y, а ō, o, ū и u обозначаются знаком w.

Ряд	Передний		Средний		Задний
Долгота	Краткий	Долгий	Краткий	Долгий	Краткий	Долгий
Верхний подъём	i	ī	(ɨ)		u	ū
Средний подъём	e	ē	(ə)		o	ō
Нижний подъём	a			ā

[ɨ] (обозначается буквой айн) появляется только в позиции перед сочетаниями согласных [sp], [st], [sn].

шва появляется в результате редукции кратких гласных [a], [e] и [u] в безударной позиции.

Дифтонги

В согдийском существовали долгие дифтонги вторичного образования [āi] и [āu]. Исконно-иранские дифтонги *ai и *au стали превратились в [ē] и [ō].

В качестве второго члена дифтонга мог выступать назальный призвук [ṃ]. Некоторые учёные считают, что в таком же качестве мог выступать [r], создавая краткие дифтонги [ər], [ur], [ir].

Согласные

	Лабиальные	Дентальные	Альвеолярные	Палатальные	Велярные
Взрывные/ Аффрикаты	p (b)	t (d) (ʦ)		ʧ (ʤ)	k (g)
Фрикативные	f β	θ δ	s z	ʂ ʐ	x γ
Носовые	m	n
Плавные	w		r (l)	y	(h)

•  — звуки [b], [d], [g] являются позиционными аллофонами [β], [δ], [ʧ] и [γ] соответственно и обнаруживаются только в позиции после назальных [n] и [m].
• звуки присутствуют только в заимствованных словах.
• звуки [ʧ], [ʤ], [ʂ], [ʐ] в традиционной иранистской транскрипции обозначаются как [č], [ĵ], [š] и [ž] соответственно.

Слог

Типичная структура слога: CCVCC, например škwrΘ [škōrΘ] (трудный), но возможны и другие схемы (CVC, CV, VC, CCV, VCC, CCCV, VCCC). Допускается консонантный кластер из трех согласных как в начале, так и на исходе слога.

Суперсегментные явления

Ударение

Ударение в согдийском языке свободное, связано только с количеством гласного, оно падает на первый слог с долгим гласным. Если в корне слова отсутствуют долгие гласные, то ударение смещается на флексию.

Все безударные краткие гласные, кроме [o], редуцируются до [ə].

«Тяжёлые» и «лёгкие» основы

Корни слов в согдийском языке разделяются на две категории: все корни, имеющие в своём составе хотя бы одну долгую гласную или дифтонг, являются ударными и называются «тяжёлыми»; корни, состоящие из одних кратких гласных, являются безударными и называются «лёгкими».

«Лёгкие» и «тяжёлые» основы находятся под действием т.наз. ритмического закона: «тяжёлые» основы перетягивают на себя ударение, за счёт чего окончания, редуцируясь, видоизменяются, а с «лёгкими» основами этого не происходит. За счёт этого слова с «лёгкими» и «тяжёлыми» основами склоняются и спрягаются по-разному: например, редуцированные окончания имен с «тяжёлыми» основами перестают различаться, и эти существительные имеют всего три падежных формы вместо шести у слов с «лёгкими» основами.

Морфология

Согдийский язык принадлежит к числу языков смешанного типа, совмещая признаки синтетических и агглютинативных языков.

Имя

Склонение

В согдийском языке у имен существовала категория рода, наличествовал мужской, женский и средний род, причем средний род отмирал и существительные среднего рода постепенно приобретали мужской или женский род.

Склонение «лёгких» и тяжёлых «основ» принципиально отличается. Если у «лёгких» основ 6 падежей, то у «тяжёлых», из-за редукции гласных флексий, всего три падежа. «Лёгкие» основы на -u и на -ya склонялись несколько иначе чем остальные «лёгкие» основы. Несмотря на действие «ритмического закона», в согдийском существовала тенденция построения флексий «тяжёлых» основ по образцу «лёгких».

Категория числа представлена множественным и единственным число. Множественное число всех родов склонялось одинаково.

Склонение «лёгких» основ

Падеж	Мужск. основы на a	Ср. основы на a	Женск. основы на ā	Мужск. основы на u	Женск. основы на ū	Мужск основы на ya	Женск. основы на yā	Множ. число
nom.	-i	-u	-a, -e	-a	-a	-i	-yā	-ta, -īšt, -(y)a
voc.	-u	-u	-a	-i, -u	-ū	-iya	-yā	-te, -īšt(e), -(y)a
acc.	-u	-u	-u, -a	-u	-u	-(iy)ī	-yā(yī)	-tya, -īštī, -ān(u)
gen.-dat.	-ē	-yē	-ya	-(uy)ī	-uya	-(iy)ī	-yā(yī)	-tya, -īštī, -ān(u)
loc.	-ya	-ya	-ya	-(uy)ī	-uya	-(iy)ī	-yā(yī)	-tya, -īštī, -ān(u)
instr.-abl.	-a	-a	-ya	-(uy)ī	-uya	-(iy)ī	-yā(yī)	-tya, -īštī, -ān(u)

Склонение «тяжёлых» основ

У тяжёлых основ не различается склонение имен мужского и среднего родов.

Падеж	Муж. и ср. род	Жен. род	Мн число
Прямой	-Ø	-Ø	-t
Звательный	-Ø, -a	-e	-te
Косвенный	-ī	-ī	-tī

Прилагательные

Прилагательные склонялись аналогично существительным. В женском роде основа большинство прилагательных получала окончание -č, например прилагательное «смешанный» masc. pətristē, но fem. pətrisč.

Сравнительная степень создавалась при помощи суффикса -(i)star, напр murzək-star «короче» при murzək короткий. Превосходная степень образовывалась при помощи суффикса -tar. В буддийских текстах превосходная форма образовывалась при помощи прилагательного в сравнительной степени + слов ēw «один» или āδparm «совсем» например ew murzək-star «самый короткий».

Местоимение

Личные местоимения

В согдийском языке существовали личные местоимения только первого и второго лица, вместо третьего лица использовалось указательное местоимение аналогично древнегреческому и старославянскому языкам.

Падеж	1 sg	2 sg	1 pl	2 pl
Прямой падеж	azu	taγu	māx(u)	šmax(u)
Косвенный падеж	maná	tawa
Клитическая форма, прямой падеж	-m	-f(i)	man	-fan
Клитическая форма, косвенный падеж	-mi	-t(i)		-tan

Указательные местоимения

Существует два типа указательных местоимений в согдийском языке: с сильным дейксисом и со слабым, первые используются в качестве личных местоимений 3-го лица и в качестве артиклей, вторые — в качестве собственно указательных местоимений.

Указательные местоимения согдийского языка делятся три класса в зависимости от расстояния от говорящего до объекта: проксимальные (близкое расстояние), медиальные (среднее расстояние) и дистальные (большое расстояние), система аналогична существующим в армянском и грузинском языках.

Глагол

Как и в других индо-арийских языках, глагол имеет две основы, настоящего и прошедшего времени, последние представляют собой основы настоящего времени с добавленным аугментом. Ритмически основы делятся на легкие и тяжелые аналогично именным основам.

Как и в других индоарийских языках, глагол имеет две основы, настоящего и прошедшего времени, например, глагол «делать» kun- обладает основой прошедшего времени əkt-? таким образом, я делаю звучит как (azu) kunam, а «я сделал» (azu) əktu. Некоторые глаголы обладают отдельной основой имперфекта.

Ритмически основы делятся на легкие и тяжелые так же, как и именные основы.

Личные формы глаголы обладают категориями числа (единственное и множественное) и лица (первое, второе, третье)

Время

В согдийском языке существуют настоящее время, прошедшее, будущее и перфект.

Настоящее время

Изъявительное наклонение настоящего времени образуется прибавлением личного окончания настоящего времени к основе настоящего времени. глагол «слушать» (patγōš-) 1-го лица единственного числа в презенс будет patγōšam, 2-го л. ед. ч. patγōš и т. д.

Личные окончания настоящего времени

Лицо	«Легкая» основа	«Тяжелая» основа
1	-ām	-am
2	-ē, (-Ø)	-Ø, -ē
3	-ti	-t
1	-ēm(an)	-ēm(an)
2	-θa, -ta	-θ(a), -t(a)
3	-and	-and

Имперфект

Имперфект образуется прибавлением личного окончания имперфекта к основе имперфекта, если у глагола нет основы имперфекта, то окончание прибавляется к основе настоящего времени. Так, глагол «слушать» (patγōš-) 1-го лица единственного числа в имперфекте будет patγōšu, 2-го л. ед. ч. patγōši и т. д.

Личные окончания имперфекта

Лицо	«Легкая» основа	«Тяжелая» основа
1 sg.	-u	-Ø, -u
2 sg.	-i	-Ø, -i
3 sg.	-a	-Ø
1 pl.	-ēm(u), -ēm(an)	-ēm(u), -ēm(an)
2 pl.	-θa, -ta	-θ(a), -t(a)
3 pl.	-and	-and

Прошедшее время

Прошедшее время образуется при помощи чистой основы прошедшего времени и личной формы настоящего времени вспомогательного глагола. Для переходных глаголов использовался глагол «быть» as-, для непереходных использовался глагол «иметь» δar-.

	Переходный глагол		Непереходный глагол
Число	Ед. ч.	Мн. ч.	Ед. ч.	Мн. ч.
1 sg	wēt-δaram	wēt-δarēm	murt-im	murt-ēm
2 sg	wēt-δarē	wēt-δarθ	murt-iš	murt-asθ
3 sg	wēt-δari	wēt-δarant	murt-i	murt-ant

• используется глагол «видеть», основа настоящего времени wēn, основа прошедшего времени wēt.
• используется глагол «умирать», основа настоящего времени mir, основа прошедшего времени murt.

Вид (лингвистика)

В согдийском языке у глагола наличествует совершенный и несовершенный вид.

Наклонение

В согдийском языке существуют изъявительное, желательное, сослагательное, повелительное и возможное наклонения.

Неличные формы глагола

К неличным формам глагола в согдийском языке относятся: причастия настоящего и прошедшего времен, инфинитивы настоящего и прошедшего времен, герундий и отглагольное прилагательное.

Инфинитив прошедшего времени

Инфинитив прошедшего времени образовывался от основы прошедшего времени + окончание -e либо без окончания, например βaγt-e («давать», основа настоящего времени βaxš-) и γōβāt («хвалить», основа настоящего времени γōβ-).

Инфинитив настоящего времени

Инфинитив настоящего времени образуется по-разному в христианских, буддийских и манихейских текстах (в качестве примера используется глагол с основой wēn «видеть».:

• В христианских текстах использовался предлог par + основа настоящего времени с окончанием -u или без окончания: par wēn(u).
• В манихейских текстах использовалась основа настоящего времени с окончанием -i или без оного: wēn(i).
• В буддийских текстах основа наращивалась суффиксом *-aka, редуцировавшимся до -ē: wēn-ē.

Герундий

Герундий образовался прибавлением окончания -kya или -kī к основе настоящего времени: βar-kya«приношение», wāβ-ki «говорение».

Источники языкового материала

На согдийском языке дошел массив текстов, в большей своей части это манихейские трактаты, но найдены также христианские (несторианские) и буддийские произведения, а также хозяйственно-административные документы (так называемые «письма с горы Муг»).

См. также

• Ягнобский язык

Источники

• Skjaervo, P. [www.fas.harvard.edu/~iranian/Sogdian/index.html Manichaean Sogdian Primer]. Harvad. 2007.
• Виноградова С. П. Согдийский язык//Языки мира. Иранские языки III. Восточноиранские языки. М.:Индрик, 2000.
• Yoshida, Y. Sogdian//The Iranian Languages. Ed. by G. Windfuhr.L and NY:Routledge. 2009.

Ссылки

• [titus.uni-frankfurt.de/indexe.htm?/texte/texte2.htm#sogd Согдийские тексты на TITUS]
• Kümmel, M. J. [www.indogermanistik.uni-freiburg.de/seminar/pers/kuemmel/umat/sogd.pdf Mitteliranisch II: Sogdisch] — грамматика согдийского языка на немецком. [www.academia.edu/1748444/Introduction_to_Sogdian_in_German_]

Отрывок, характеризующий Согдийский язык

Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.