Соглашение Сайкса — Пико

Соглашение Сайкса — Пико (англ. Sykes–Picot Agreement) от 16 мая 1916 года — тайное соглашение между правительствами Великобритании, Франции, России и позднее Италии, в котором были разграничены сферы интересов на Ближнем Востоке после Первой мировой войны.

Интересы великих держав были довольно разнонаправленными. В отличие от европейских столиц и Вашингтона, Санкт-Петербург не претендовал на нефтяные концессии в арабских землях бывшей Османской империи, поскольку уже имел в них достаток — у России уже имелись обширные нефтепромыслы в Баку, Грозном и Майкопе. Главной задачей Российской империи было получить выход к проливам и обезопасить себя удара с южного направления. Документ таким образом, не ограничивался колониальной картографией. Секретное соглашение между Францией и Великобританией преследовало нефтяные интересы держав, поскольку те уже были осведомлены о запасах нефти. Италия, лишь недавно заявившая о себе на мировой арене, преселдовала в основном территориальные интересы.

Первым результатом франко-британо-русских переговоров было заключенное 10 апреля 1915 года соглашения о передаче проливов Босфор и Дарданеллы России и об образовании в Аравии независимого государства. Основное же соглашение было разработано в ноябре 1915 года французским дипломатом Франсуа Жорж-Пико и англичанином Марком Сайксом.

Согласно соглашению, Великобритания получала территорию, соответствующую современным Иордании, Ираку, и районы вокруг городов Хайфа и Акко. Франция получала юго-восточную часть Турции, северный Ирак, Сирию и Ливан. Россия должна была получить указанные проливы, Константинополь, Юго-Западную Армению и часть Северного Курдистана. Оставшаяся территория между Средиземным морем и рекой Иордан должна была находиться под международным контролем. Каждая из держав имела право определить государственные границы в своей зоне влияния. Италия, потребовав учета своих интересов, получила в августе 1917 года по соглашению в Сен-Жан де Марьен зону влияния в Юго-Западной Анатолии, а также часть Западной и Центральной Анатолии. Однако присоединение Италии к соглашению Сайкса — Пико, по настоянию Великобритании, должно было быть ратифицировано Россией. Февральская революция в России и последовавшая за ней публикация советской властью текста соглашения привели^[как?] к постепенному формированию очага напряженности в регионе.

Соглашение отрицало обещания, данные арабам через Томаса Эдварда Лоуренса, о создании национального арабского государства на территории Великой Сирии в обмен на поддержку британских войск в борьбе с Османской империей.

После войны Франция была вынуждена отказаться от обещанного ей Мосульского вилайета и от участия в управлении Палестиной, что было закреплено на конференции в Сан-Ремо.

См. также

• Соглашение о статусе Константинополя
• Формирование территории Российской империи

Ссылки

• Текст соглашения
• [lugovsa.tripod.com/russian/supplements/sykes-picot.htm Соглашение Сайкса-Пико 1916] (перевод)
• [www.firstworldwar.com/source/graphics/sykespicot.jpg Гипотетическая карта Ближнего Востока по условиям соглашения]
• [www.mignews.com/news/politic/world/141211_180730_01623.html Призраки Сайкса-Пико над «временным государством Сирия»]. Mignews (14.12.11). Проверено 10 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ESdJe9EU Архивировано из первоисточника 16 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Соглашение Сайкса — Пико

В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.