Соглашение между СССР и Маньчжоу-го об уступке Маньчжоу-го прав СССР в отношении КВЖД (СМЖД)

Соглашение между СССР и Маньчжоу-го об уступке прав Маньчжоу-го прав СССР в отношении КВЖД (СМЖД) было подписано 23 марта 1935 года в Токио.

История

В 1927 году кабинет правительства Японии возглавил генерал Танака Гиити. Начала формироваться «Политическая программа в отношении Китая», которая состояла в том, что Маньчжурия и Монголия стали предметом «особой заботы Японии». С 1931 года усиливается угроза японской агрессии против Китая. В Маньчжурии сосредоточены части Квантунской армии, охранявшие Южно-Маньчжурскую железную дорогу и другие объекты, полученные после русско-японской войны. В Китае тем временем Чан Кайши вёл борьбу с китайской Красной армией.

После Мукденского инцидента на ЮМЖД, случившегося 18 сентября 1931 года, Советский Союз ощутил угрозу своей собственности в Маньчжурии. Появилась информация о том, что японскими частями занята узловая станция Куаньчэнцзы, которая находилась на юге КВЖД, и о том, что среди советских «граждан имеются даже убитые». Через пять дней после начала агрессии японцы заняли провинции Мукден и Цзилинь. Китайская армия отступала, обеспечивая свободу действиям японцев на КВЖД. Советское правительство сделало заявления, в которых говорилось о невмешательстве в японо-китайскую войну.

Вскоре японская армия взяла Цицикар и стала продвигаться к Харбину. Японская сторона стала обвинять руководство железной дороги в «перевозке китайских войск», несмотря на существующую директиву о том, чтобы «не соглашаться на перевозку на фронт той или иной воюющей стороны по КВЖД». Вскоре последовали требования Японии: разрешить перевозки по КВЖД, перепоручить охрану дороги японцам, перевозить войска с 50 % от тарифа и охрану дороги — бесплатно; а также просьба решить вопрос «об использовании восточной линии КВЖД для перевозки японских войск»

Несмотря на условия Портсмутского договора, не разрешающие перевозку войск по дороге в стратегических целях, Советское правительство вынуждено было дать согласие.

1 марта 1932 года на Дальнем Востоке появилось «независимое» государство Маньчжоу-го. Обстановка на КВЖД резко обострилась. В апреле 1932 года в Харбине по обвинению «в террористических актах» были арестованы 150 советских граждан. Их подвергли избиениям, пыткам, несколько человек были замучены насмерть. Наряду с арестами наблюдались захваты железнодорожных станций и притязания на имущество КВЖД.

Спустя некоторое время на западе КВЖД началось китайское восстание «Армии спасения родины». На просьбу японского правительства, СССР дал согласие на перевозку японских войск на станцию Маньчжурия, где были захвачены японские дипломаты.

К концу 1932 года вся КВЖД находилась под контролем японских военных, а в населённых пунктах магистрали развивались флаги Маньчжоу-го.

В первой половине 1933 года участились нападения хунхузов на восточную линию КВЖД, кроме того японцы продолжили свои бесчинства. За год КВЖД потеряла 55 человек убитыми, 825 человек ранеными, 593 человека были уведены в плен. Свыше тысячи человек были ограблены. Повреждено и разграблено 50 паровозов, 958 классных и 855 товарных вагонов, разрушен путь в 53 местах общим протяжением в 4 км, разрушено и повреждено 124 гражданских и служебных здания, 775 раз была повреждена связь.

Нахождение японских войск вдоль советских границ требовало от руководства конкретных шагов. 2 мая 1933 года Советское правительство выразило готовность продать железную дорогу. На начало 1930-х годов доходность от КВЖД резко снизилась. Согласно секретному докладу Управляющего КВЖД Ю. В. Рудого доходы дороги составили в 1929 году — 68,1 млн рублей, в 1930 году — 49,2 млн рублей, в 1931 году — 40,6 млн рублей.

Советская делегация запросила сумму в размере 250 млн золотых рублей (625 млн японских иен). Однако маньчжурская делегация в ответ предложила 25 млн золотых рублей (50 млн японских иен). В августе советская делегация понизила выкупную сумму до 160 млн иен, а японо-маньчжурская сторона повысила своё предложение до 120 млн иен. Переговоры зашли в тупик, на КВЖД начались аресты, которые тщательно замалчивались в Японии. Продажа магистрали стала необходимостью, а не миролюбивым шагом..

Видимо японская сторона также сомневалась при оценке стоимости КВЖД и поэтому обратилась к эмигрантским специалистам из России. В японском посольстве в Париже вопрос о продаже КВЖД обсуждали бывший царский министр финансов граф В. Н. Коковцов и С. В. Востротин. Согласно секретной записке, переданной ОГПУ И. В. Сталину в ноябре 1933 года, на этой встрече В. Н. Коковцов хорошо отозвался о советской авиации и определил минимальную стоимость КВЖД в 125 млн золотых рублей.

12 сентября министр иностранных дел Японии предложил цену в 140 млн иен. При этом 2/3 выкупной суммы должно было обеспечиваться товарами и 1/3 — денежными платежами, причём половина этой суммы должна была выплачиваться сразу же после подписания соглашения..

По соглашению все советские служащие подлежали увольнению с получением целого ряда выплат и выездом в СССР. Выплачиваемые уволенным служащим суммы были порой очень значительными. Например, инженер К. А. Штенгель (оклад 385 рублей в месяц) получил 34468,8 руб.. Всего для расчетов с уволенными советскими гражданами было выписано по ведомости 14032992,11 руб.. Уволенным разрешалось вывезти в СССР беспошлинно за государственный счет все имущество без ограничения его размера. Что касается пенсий уволенным служащим от КВЖД, то они выплачивались советской стороной до 1937 года (пенсионерам, проживающим в Маньчжоу-Го до 1945 года), а маньчжурской стороной до 1 января 1937 года. В 1935 году значительная часть советских граждан выехала из Китая в СССР, а к 1938 году в Маньчжурии были закрыты три (из пяти) советских консульства. Оставшаяся советская колония в Маньчжурии стала под опекой советского консульства, которое иногда помогала нуждающимся небольшими выплатами. Многие советские граждане, оставшиеся в Маньчжурии, отказались от гражданства и перешли в «эмигрантское состояние».

КВЖД японцы переименовали в Северо-Маньчжурскую железную дорогу.

Ссылки

• [www.sgu.ru/files/nodes/10087/02.pdf В. А. Жилкин. Саратов. КВЖД. Взаимоотношения СССР и Японии (1931–1935) (к 70-летию продажи КВЖД)]

Отрывок, характеризующий Соглашение между СССР и Маньчжоу-го об уступке Маньчжоу-го прав СССР в отношении КВЖД (СМЖД)

– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.