Содзюцу
Содзюцу (яп. 槍術 со:дзюцу, «искусство копья») — японское военное искусство владения копьём яри (яп. 槍).
Происхождение
Копье играет важную роль в японской мифологии, где говорится, что японские острова появились когда с наконечника копья начали падать солёные капли. В качестве оружия первые прототипы копья были привезены из материковой Азии. Эти ранние версии не рассматривались в качестве подходящих для японцев, которые позже переработали их[1].
Использование и популярность
Яри был популярным оружием в течение феодального периода Японии. Оно было дешевле в производстве и требовало меньше подготовки, чем другое оружие. Использовалось отрядами асигару в сочетании с применением огнестрельного оружия. Пик популярности содзюцу было сразу после монгольского нашествия 13-го века, так как монголы сами использовали копейщиков в большом количестве[2].
Японцы в конечном счете модифицировали наконечники копья, что привело к рядя различных вариаций. Это позволило использовать копье как пешком, так и верхом на лошади, делать не только прямые выпады, но и рубящие и режущие удары[1].
Современная практика
Содзюцу, как правило, только один компонент учебного плана в общеобразовательных традиционных (корю) школах. До сих пор сохранившаяся Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю утверждает, что она первая школа, которая включила содзюцу в свою программу школьного обучения, а другой очень хорошо известной школой содзюцу является Ходзоин-рю[1].
Напишите отзыв о статье "Содзюцу"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Draeger, Donn F. Classical Bujutsu: Martial Arts and Ways of Japan. — Boston, Massachusetts: Weatherhill, 1973, 2007. — P. 71-72. — ISBN 978-0-8348-0233-9.
- ↑ Antony Karasulas Zaimokuza reconsidered: the forensic evidence, and classical Japanese swordsmanship (англ.) // World Archaeology,. — 2004. — Fasc. 36. — No. 4. — P. 507-518.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Содзюцу
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
