Соединённые Провинции Новой Гранады

Соединённые Провинции Новой Гранады
Provincias Unidas de la Nueva Granada
Федеративное государство
←   ← 1811 — 1816 →
Флаг Герб
Новая Гранада в 1811 году. Красным цветом выделены провинции-«федералисты», зелёным — «централисты», жёлтым — «роялисты»
Столица	Тунха (1811—1814) Богота (1814—1816)
Язык(и)	Испанский
Денежная единица	Испанский колониальный реал

К:Появились в 1811 годуК:Исчезли в 1816 году

Соединённые Провинции Новой Гранады (исп. Provincias Unidas de la Nueva Granada) — государство в Южной Америке, существовавшее в 1811—1816 годах.

История

Провозглашение независимости от Испании

В 1808 году Наполеон вынудил Карла IV и Фердинанда VII отречься от прав на испанский престол, и сделал королём Испании своего брата Жозефа. Однако это привело к народному восстанию, вылившемуся в затяжную войну. Королевский Верховный совет Кастилии провозгласил королевское отречение не имеющим силы, и носителем высшей власти в стране была объявлена Центральная Верховная Правящая Хунта Королевства. 29 января 1810 года Хунта самораспустилась, передав власть Регентскому совету Испании и Индий.

Весной 1810 года Южной Америки достигли известия о самороспуске Центральной Хунты и создании Регентского совета. В ответ на это на местах стали образовываться хунты, заявлявшие о непризнании Регентского совета. 10 мая была образована Хунта в Картахене-де-Индиас, 3 июля — в Сантьяго-де-Кали, 4 июля — в Памплоне, 9 июля — в Сокорро. 20 июля в столице вице-королевства Новая Гранада Санта-Фе-де-Боготе на открытом народном собрании была избрана Верховная Народная Хунта Новой Гранады, которая 26 июля объявила о непризнании Регентского совета.

Соединённые Провинции

Хунта в Боготе, несмотря на своё название, контролировала только город; многие местные хунты не желали подчиняться бывшей столице вице-королевства. В декабре 1810 года состоялся съезд представителей повстанцев, но так как на съезд собрались представители лишь шести провинций (Антьокия, Картахена, Касанаре, Памплона, Тунха и Попаян), то он не смог выработать конституции.

27 ноября 1811 года в Тунхе состоялся второй съезд, на котором представители провинций Антьокия, Картахена, Нейва, Памплона и Тунха подписали Акт о Федерации Соединённых Провинций Новой Гранады. Акт провозглашал автономию, суверенитет и равенство провинций. «Федералистам» противостояли «централисты» из провинций Богота и Чоко, отстаивавшие концепцию сильной централизованной власти, они не стали подписывать Акт. Провинция Кундинамарка отозвала своих представителей; впоследствии она провозгласила независимость. Часть провинций Новой Гранады осталась верной Испании.

Разногласия между «централистами» и «федералистами» привели к первой гражданской войне в истории Колумбии. В 1813 году «централисты» подписали с «федералистами» согласие об объединении сил против общего врага — Испании. Генерал Антонио Нариньо был направлен на юг, но потерпел поражение от роялистов и попал в плен. Воевавший на стороне Соединённых Провинций Симон Боливар в 1813 году сумел получить под своё командование часть войск, с которыми отправился в Венесуэлу чтобы изгнать роялистов со своей родины. После провала похода он вернулся в Соединённые Провинции и сумел помочь им отбить Кундинамарку и разгромить роялистов, однако из-за разногласий с правительством Соединённых Провинций был вынужден уехать на Ямайку.

Восстановление власти Испании

В 1815 году Испания отправила на подавление выступлений в американских колониях крупнейший в своей истории экспедиционный корпус под командованием Пабло Морильо. В 1815 году после 106-дневной осады пала Картахена, а в мае 1816 года Морильо взял Боготу.

Правители государства

Изначально Соединённые Провинции управлялись Конгрессом, председателем которого был Камило Торрес Тенорио.

После побед над роялистами в октябре 1814 года была создана исполнительная власть — Триумвириат — в который вошли:

• Мануэль Родригес Торисес, президент Государства Картахена
• Хосе Мануэль Рестрепо Велес, государственный секретарь Антьокии
• Кустодио Гарсиа Ровира, губернатор провинции Сокорро

В связи с тем, что в момент избрания эти люди находились на своих постах, их временно заменили члены Конгресса:

• Хоакин Камачо, представитель провинции Тунха
• Хосе Мария дель Кастильо-и-Рада, представитель провинции Картахена
• Хосе Фернандес Мадрид, представитель провинции Картахена

В январе 1815 года, после того, как Боливар взял Боготу, Триумвириат переместился туда, и временно исполняющие обязанности члены Конгресса были заменены избранными членами Триумвириата, однако Рестрепо Велес отказался войти в его состав и был заменён на губернатора провинции Богота Хосе Мигеля Пея. В июле 1815 года подал в отставку Гарсиа Ровира, и был заменён на Антонио Вильявисенсио.

В ноябре 1815 года состоялись выборы президента Соединённых Провинций, которым стал Камило Торрес Тенорио.

Весной 1816 года, когда ситуация в стране стремительно ухудшалась, Тенорио ушёл в отставку, и Конгресс попросил взять на себя обязанности президента Хосе Фернандес Мадрида. В июне он также подал в отставку, и Постоянный Законодательный Комитет назначил президентом Гарсиа Ровиру, в связи с отсутствием которого обязанности президента стал исполнять вице-президент Либорио Мехия Гутиеррес. Восемь дней спустя Либорио Мехия передал президентство Гарсиа Ровире. Через десять дней Гарсиа Ровира был схвачен испанцами.

Генерал Мануэль Вальдес собрал в Арауке лидеров с различных фронтов, и 16 июля эта ассамблея выбрала преемником Гарсиа Ровиры Фернандо Серрано. Два месяца спустя командование антииспанскими силами принял на себя венесуэлец Хосе Антонио Паэс, который сместил Серрано с поста президента. К этому времени почти вся территория Новой Гранады была завоёвана испанцами, у Соединённых Провинций не осталось ни территории, ни вооружённых сил.

Отрывок, характеризующий Соединённые Провинции Новой Гранады

Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.