Сожжение Вашингтона

Сожжение Вашингтона в 1814 году
Основной конфликт: Англо-американская война
Дата	24 августа 1814
Место	США, Округ Колумбия
Итог	Победа Великобритании
Противники
США США Британская империя
Командующие
Филип Стюар Роберт Росс
Силы сторон
7,640 4,250
Потери
неизвестно 1 убит Примерно 30 небоевых потерь Несколько человек погибли из-за неблагоприятных погодных условий

Сожжение Вашингтона — событие, произошедшее в 1814 году в ходе войны 1812—1815 годов между Великобританией и США. 24 августа 1814 года, после поражения американцев в битве у Бладенсберга, британские войска под командованием генерал-майора Роберта Росса оккупировали город Вашингтон и сожгли многие правительственные здания, включая Белый Дом и Капитолий, а также некоторые другие. Приказ британского командующего поджигать только общественные здания в сочетании со строгой дисциплиной в рядах британских войск позволили избежать повреждения частных городских строений. Атака на Вашингтон была частью операции возмездия американцам за рейд на Порт-Довер.

За всю историю США Великобритания оказалась единственной страной, которой удалось атаковать Белый Дом и столицу США — Вашингтон. И также это был единственный случай со времен Войны за независимость, когда столица Соединенных Штатов была захвачена и оккупирована.

Причины нападения

После поражения и изгнания Наполеона в апреле 1814 года Британия наконец оказалась в состоянии направить высвободившиеся войска и флот на войну против Соединенных Штатов. Граф Генри Батерст, государственный секретарь по вопросам войны и колоний, направил войска на Бермуды, откуда осуществлялось командование блокадой американского побережья и управление оккупированными прибрежными островами во время войны. Эта группировка первоначально предназначалась для отвлечения сил американцев во время их кампании в Канаде. Ранее в 1814 году главнокомандующим Королевским флотом был назначен вице-адмирал сэр Александр Кокрейн. Он планировал в ходе боевых действий против США провести атаки на Вирджинию и Новый Орлеан.

Британской эскадрой в Чесапикском заливе с предыдущего года командовал контр-адмирал Джордж Кобёрн. 25 июня он писал Кокрейну, что оборона региона была слабой и несколько крупных городов были уязвимы для нападения. Кокрейн предлагал атаковать Балтимор, Вашингтон и Филадельфию. 17 июля Кобёрн рекомендовал избрать Вашингтон в качестве цели, поскольку сравнительная легкость его захвата «произведет большой политический эффект».

Дополнительным мотивом для британцев атаковать американские города была идея возмездия за те действия, которые они называли «бессмысленным разорением частной собственности вдоль северного побережья озера Эри» американскими войсками в мае того же года, наиболее заметным из которых был рейд на Порт-Довер. 2 июня 1814 сэр Джордж Превост, генерал-губернатор Канады, писал Кокрейну в Адмиралтейство Бэйлис Бэй на Бермудах, призывая его к возмездию за разграбление американцами мирных граждан и частной собственности, так как подобные действия в то время считались нарушением законов войны:

…вследствие недавнего бесчестного поведения американских войск во время бессмысленного разрушения частной собственности на северном побережье озера Эри, с тем, чтобы, если война с Соединенными Штатами будет продолжена, и если Вы сочтете это целесообразным, поспособствовать в нанесении возмездия в той мере, которая должна сдержать противника от повторения впредь подобных бесчинств.

18 июля Кокрейн в приказе к Кобёрну информировал его, что, чтобы «удержать противника от повторения подобных безобразий… настоящим предписывается Вам уничтожить и опустошить такие города и области, которые Вы сочтете уязвимыми». Кокрейн также установил: «Вы пощадите лишь жизни невооруженных жителей Соединенных Штатов».

События

Британские силы численностью до 2,500 солдат под командованием генерала Роберта Росса были перевезены на Бермуды с помощью HMS Royal Oak, трех фрегатов, трех шлюпов и десяти других судов.

Подойдя по реке Патаксент, объединённые британские морские и сухопутные силы выбили мэрилендскую милицию из «Равнин» — плантации на южном берегу реки, которая использовалась как лагерь и наблюдательный пункт ополченцев. Акция британских сил у Равнин были частью действий, направленных на нейтрализацию любого потенциального сопротивления милиции Мэриленда против последующей высадки британских войск 19 августа 1814 года. Высадившиеся британские офицеры пригрозили жителям разрушением собственности. Их угрозы привели к тому, что местное ополчение не решилось противодействовать интервентам. Мэрилендская милиция предположительно отступила к ферме Честерс Хилл. После нейтрализации сопротивления американцев Королевские морские пехотинцы под командованием Кобёрна и Росса 19 августа высадились у Бенедикта, штат Мэриленд. 24 августа в битве при Бладенсбёрге британские войска разгромили американскую флотилию Чесапикского залива, отряд американских морских пехотинцев и американскую милицию.

Сразу же после сражения британцы выслали передовой отряд на Капитолийский холм. Генерал-майор Росс отправил отряд под парламентерским флагом для согласования условий, но тот был атакован ополченцами, засевшими в доме на углу Мэриленд Авеню, Конститьюшн Авеню и Секонд Стрит. Это было единственное сопротивление, которое солдаты встретили в пределах города. Дом был подожжен и британцы подняли свой флаг над Вашингтоном.

Вскоре после этого были подожжены здания Сената и Палаты представителей (центральная ротонда тогда ещё не была возведена и не соединяла их). Интерьеры обоих зданий, в том числе и библиотека Конгресса, были уничтожены, хотя толстые стены и проливной дождь, вызванный ураганом, позволили сохранить внешний вид. Томас Джефферсон позже продал государству свою библиотеку из более чем шести тысяч томов, чтобы восстановить библиотеку Конгресса.

Президент Мэдисон и члены правительства и военного командования во время британского наступления бежали из города. В конечном итоге они нашли убежище на ночь в Бруквилле — маленьком городке в округе Монтгомери, который известен теперь как Столица на один день. Президент провел ночь в доме Калеба Бентли — квакера, проживавшего и работавшего в Бруквилле. Дом Бентли, известный теперь как Дом Мэдисона, до сих пор стоит в Бруквилле.

Белый Дом

Британские войска повернули на северо-запад вверх по Пенсильвания Авеню в направлении Белого Дома. После того как правительство США бежало, Первая Леди Долли Мэдисон осталась, чтобы организовать рабов и прислугу на спасение ценностей от наступающих британцев. Её роль в событиях увеличила её популярность, хотя её и приукрасили газеты.

Личный слуга Джеймса Мэдисона, пятнадцатилетний раб Пол Дженнингс, был очевидцем событий. После выкупа своей свободы у вдовы Мэдисона, он опубликовал свои воспоминания в 1865 году:

В печати неоднократно отмечалось, что во время побега мистера Мэдисона из Белого Дома, она вырезала из рамы большой портрет Вашингтона (теперь он находится в одной из гостиных), и унесла его. У неё не было времени, чтобы снять его. Для этого потребовалась бы лестница. В своем ридикюле она унесла лишь немного серебра, так как думали, что англичане уже в нескольких кварталах, и их появления ожидали в любой момент.

Дженнингс рассказал, кто были люди, спасавшие картины и вещи:

Джон Сьюз [Jean-Pierre Sioussat] (француз, дворецкий, все еще жив) и Маграу [МакГроу], садовник президента, сняли портрет и отправили его на фургоне, где уже лежали какие-то большие серебряные вазы и другие спешно вынесенные вещи. Когда англичане пришли, они съели ужин, выпили вина, &c., все что я приготовил для президентского приёма.

Солдаты подожгли дом президента и ночью подбрасывали топливо в огонь, чтобы быть уверенными, что пожар будет продолжаться и на следующий день. По сообщениям, дым виден был из Балтимора и с берегов реки Патаксент.

В 2009 году президент Барак Обама провел церемонию в Белом Доме в честь Дженнингса как представителя рабов, внесших вклад в спасение полотна Гилберта Стюарта и прочих ценностей. «Дюжина потомков Дженнингса прибыла в Вашингтон, чтобы посетить Белый Дом. В течение нескольких драгоценных минут они могли лицезреть картины, которые их предок помог спасти». В интервью NPR пра-пра-правнук Дженнингса, Хью Александр, сказал: «Мы сделали семейное фото на фоне картины, что стало для меня ярчайшим моментом» Он подтвердил, что Дженнингс впоследствии получил свободу от вдовы Долли Мэдисон.

Прочая собственность в Вашингтоне

На следующий день после уничтожения Белого Дома контр-адмирал Кобёрн вошёл в редакцию вашингтонской газеты «Нэшнл Интеллидженсер», намереваясь сжечь её дотла, поскольку она распространяла о нём негативные отзывы, называя его «головорезом». Однако несколько женщин убедили его не делать этого, так как они опасались, что огонь распространится на их дома, расположенные по соседству. Тогда вместо этого он приказал своим солдатам разобрать здание по кирпичу и уничтожить все типографские знаки «C»(первая буква фамилии Cockburn), «чтобы у негодяев больше не было возможности поносить мое имя».

Англичане сожгли также Казначейство США и другие общественные здания. Первое Патентное ведомство США было спасено благодаря усилиям Уильяма Торнтона, бывшего архитектора Капитолия и руководителя Патентного ведомства, который пошёл на сотрудничество с британцами, чтобы спасти его. «Когда рассеялся дым ужасного нашествия, Патентное Ведомство было единственным государственным учреждением… оставшимся нетронутым» в Вашингтоне.

Сами американцы сожгли большую часть исторической Вашингтонской военно-морской верфи, основанной Томасом Джефферсоном, чтобы предотвратить захват складов амуниции, а также 44-пушечный фрегат USS Columbia и 18-пушечный USS Argus, причем оба строящихся судна были почти закончены. Ворота Лэтроуба, Казарма A и Казарма B стали единственными зданиями, избежавшими разрушения. Англичане также пощадили казармы Морской пехоты и Комендантский Дом, что, согласно легенде, англичане сделали в знак уважения к американской морской пехоте за её поведение во время битвы у Бладенсбёгра.

После полудня 25 августа генерал Росс отправил две сотни своих людей для охраны форта на Глинлифс Пойнт. Форт, позже известный как Форт МакНеир, к тому времени уже был разрушен американцами, однако там оставалось 150 бочонков пороха. Во время того, как британцы пытались уничтожить его, сбрасывая бочонки в колодец, порох воспламенился. От взрыва погибло по меньшей мере тридцать человек, многие были искалечены.

Менее чем за сутки после начала атаки сильная гроза с ливнями погасила большинство пожаров. К тому же через центр столицы прошёл торнадо, подхвативший в воздух две пушки и швырнувший их на несколько ярдов, убив при этом несколько британских солдат и жителей города. Буря принудила британцев вернуться на свои корабли, многие из которых были серьёзно повреждены. В итоге оккупация Вашингтона продлилась всего 26 часов. Королевский флот сообщил о потере в бою одного человека убитым и шестерых ранеными, из которых погибший и трое раненых были из Колониальной Морской пехоты.

Отдельный британский отряд захватил Александрию, расположенную на южном берегу Потомака, несмотря на то, что войска Росса оставили Вашингтон. Мэр Александрии заключил сделку с британцами и те воздержались от сожжения города.

Президент Мэдисон вернулся в Вашингтон 1 сентября и в тот же день выпустил воззвание, призывая жителей встать на защиту округа Колумбия. Конгресс вернулся и собрался на специальную сессию 19 сентября. Из-за разрушения Капитолия и других общественных зданий конгрессменам пришлось первоначально собираться в здании почты и в Патентном Ведомстве.

Последствия

Большинство американских современников, включая газеты, представляющие настроенных против войны федералистов, осудили разрушение общественных зданий и излишний вандализм. Многие представители британской общественности были потрясены сожжением Капитолия и других строений Вашингтона. Подобные акции были осуждены большинством лидеров континентальной Европы. Согласно «Ежегодному Журналу» за сожжением «…последовало тяжелое порицание британского нрава» с которым многие члены Парламента, включая оппозиционера Сэмюэля Уитбреда, присоединились к критике.

Среди британцев преобладало мнение, что сожжение стало обоснованным следствием разорения, устроенного американской армией в ходе вторжения в Канаду. К тому же они ссылались на то, что Соединенные Штаты выступили как агрессор, объявили войну и начали её. Некоторые комментаторы рассматривали причиненный Вашингтону ущерб просто как месть американцам за разрушение здания парламента и других общественных учреждений Йорка, столицы провинции Верхняя Канада, ранее в 1813 году. Сэр Джордж Превост писал что «как справедливое возмездие, гордая столица — Вашингтон испытал подобную судьбу». Преподобный Джон Стрейчен, который в качестве пастора Йорка стал свидетелем американской акции, писал Джефферсону, что повреждения Вашингтона «были малой платой после отказа от возмещения ущерба за поджоги и грабежи, не только общественной, но и частной собственности, совершенные ими в Канаде».

В конечном итоге после возвращения британских войск на Бермуды, в их руках оказались два портрета — короля Георга III и его жены, королевы Шарлотты Софии, которые были обнаружены в одном из зданий. С тех пор они выставлены в парламенте Бермудских островов.

Восстановление

Толстые стены Белого Дома и Капитолия уцелели, хотя были опалены и закопчены. В Конгрессе развернулось широкое движение за перенос столицы нации севернее линии Мэйсона-Диксона, лоббируемое многими конгрессменами из северных штатов. Филадельфия была готова стать временным пристанищем правительства, как и Джорджтаун, где мэр Томас Коркоран предложил использовать колледж Джорджтауна как временный приют для Конгресса. В конце концов законопроект о переносе столицы потерпел поражение в Конгрессе и Вашингтон остался резиденцией правительства.

Опасаясь, что возможно давление за перенос столицы, вашингтонские бизнесмены профинансировали возведение Старого Кирпичного Капитолия, где и собирался Конгресс во время реконструкции Капитолия с 1815 по 1819 годы. Оставшуюся часть президентского срока Мэдисон проживал в Восьмиугольном Доме. Реконструкция Белого Дома началась в начале 1815 года была закончена ко времени инаугурации президента Джеймса Монро в 1817 году.

Ссылки

• [pdfhost.focus.nps.gov/docs/NHLS/Text/73002124.pdf National Register of Historic Places Inventory — Nomination Form] 1&ndas;18. National Park Service (November 1, 1975). Проверено 17 июля 2009.
• Crawford, Michael J. (Ed) (2002). The Naval War of 1812: A Documentary History, Vol. 3. Washington: United States Department of Defense. ISBN 9780160512247
• Cruikshank Ernest. [www.nosracines.ca/e/page.aspx?id=769621 The Documentary History of the campaign upon the Niagara frontier. (Part 1-2)]. — University of Calgary, 2006.
• Elting John R. Amateurs to Arms! A Military History of the War of 1812. — New York: Da Capo Press, 1995. — P. 220. — ISBN 0-306-80653-3.
• Fredriksen John C. America's military adversaries: from colonial times to the present. — ABC-CLIO, 2001. — P. 116. — ISBN 978-1-57607-603-3.
• George Christopher T. Terror on the Chesapeake: The War of 1812 on the Bay. — White Mane Books, 2000. — P. 111. — ISBN 978-1-57249-276-9.
• Gleig George Robert. The Campaigns of the British Army at Washington and New Orleans, 1814-1815. — London: J. Murray, 1827. — ISBN 0-665-45385-X.
• Gura, Davie [www.npr.org/blogs/thetwo-way/2009/08/descendants_of_the_slave_who_s.html Descendants of a Slave See The Painting He Saved]. The Two-Way. NPR (August 24, 2009). Проверено 24 августа 2010.
• Hickey Donald R. The War of 1812, A Forgotten Conflict. — Chicago: University of Illinois Press, Chicago and Urbana, 1989. — ISBN 0-252-01613-0.
• The Incredible War of 1812. — Toronto: Robin Brass Studio, 1999. — ISBN 1-896941-13-3.
• Jennings Paul. [docsouth.unc.edu/neh/jennings/jennings.html A Colored Man's Reminiscences of James Madison]. — Brookyn: George C. Beadle, 1865.
• Joint Committee on Landmarks. [pdfhost.focus.nps.gov/docs/NRHP/Text/73002098.pdf National Register of Historic Places Inventory — Nomination Form]. National Capital Planning Commission. National Park Service (June 30, 1972). Проверено 17 июля 2009.
• Landry Peter. Settlement, Revolution & War. — Bloomington, IL: Trafford Publishing, 2009. — P. 255. — ISBN 978-1-4251-8791-0.
• McCormick J.H. The First Master of Ceremonies of the White House. — ^publisher?, 1904.
• Morriss Roger. [books.google.com/books?id=G2Cb30bdutcC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Cockburn and the British Navy in Transition: Admiral Sir George Cockburn, 1772-1853]. — University of Exeter Press, 1997. — ISBN 9781570032530.
• NWS staff. [www.erh.noaa.gov/er/lwx/Historic_Events/DC-tornado-events.htm NWS Sterling, VA - D.C. Tornado Events]. National Weather Service Eastern Region Headquarters (June 15, 2011). Проверено 24 августа 2010.
• Myatt, Kevin. [www.roanoke.com/weather/wb/79760 Did tornado wreak havoc on War of 1812?] (August 26, 2006). Проверено 24 августа 2010.
• Roosevelt Theodore. [www.archive.org/stream/navalwarorhisto00roosgoog#page/n13/mode/1up The Naval War of 1812 or the History of the United States Navy during the Last War with Great Britain to Which Is Appended an Account of the Battle of New Orleans]. — New York and London: G. P. Putnam's Sons, 1902. — Vol. Part II.
• Siegel, Robert [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=112182597 Descendant Of White House Slave Shares Legacy]. NPR (August 24, 2009). Проверено 24 августа 2010.
• Willets Gilson. Inside History of the White House-the complete history of the domestic and official life in Washington of the nation's presidents and their families. — The Christian Herald, 1908.

Литература

• Latimer, Jon. 1812: War with America, Cambridge, MA: Harvard University Press, 2007. ISBN 0-674-02584-9
• Martin, John. "[www.loc.gov/loc/lcib/9809/pitch.html The British Are Coming: Historian Anthony Pitch Describes Washington Ablaze], " LC Information Bulletin, September 1998
• Pack, A. James. The Man Who Burned The White House, Annapolis: Naval Institute Press, 1987. ISBN 0-87021-420-9
• Phelan, Mary Kay. The Burning of Washington: August 1814, Ty Crowell Co, 1975. ISBN 0-690-00486-9
• Pitch, Anthony S. [www.whitehousehistory.org/whha_publications/publications_documents/whitehousehistory_04.pdf The Burning of Washington], White House History Magazine, Fall 1998
• Pitch, Anthony S. The Burning of Washington, Annapolis: Naval Institute Press, 2000. ISBN 1-55750-425-3
• Siegel, Robert [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=112182597 Descendant Of White House Slave Shares Legacy] NPR, August 24, 2009.
• Snow, Peter «When Britain Burned the White House, The 1814 Invasion of Washington», London: John Murray, 2013. ISBN 978-1-85854-611-0
• Whitehorne, Joseph A. The Battle for Baltimore: 1814 (1997)
• [www.britishmedals.us/files/rmwashington.html Listing by surname of Royal Marines (2nd Battn, 3rd Battn, Colonial Marines) paid prize money for participating in the attack on Washington]

Ссылки

• [ghostsofdc.org/2012/03/01/the-war-of-1812-and-relocating-the-nations-capital/ The War of 1812 and Relocating the Nation’s Capital]
• [msa.maryland.gov/brookeville/index.html Brookeville 1814, U.S. Capital for a Day ] Maryland State Archives

Отрывок, характеризующий Сожжение Вашингтона

– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.