Сожжение Фалмута

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 43°39′17″ с. ш. 70°15′13″ з. д. / 43.654833° с. ш. 70.25361° з. д. / 43.654833; -70.25361 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=43.654833&mlon=-70.25361&zoom=14 (O)] (Я)

Burning of Falmouth
Основной конфликт: Война за независимость США

Сожжение Фалмута
Дата

18 октября 1775

Место

Фалмут, (совр. Портленд (Мэн))

Итог

большой ущерб городу; победа повстанческой пропаганды

Противники
Великобритания Тринадцать колоний
Командующие
капитан
Генри Моуэт
неизвестно
Силы сторон
3 вооруженных корабля,
1 шхуна
неизвестно
Потери
1 убитый, 1 раненый ок. 400 домов,
15 малых судов;
людских потерь нет
 
Американские воды, 1775−1782
Махиас – Глостер – Фалмут – Блок–Айленд – Рейд Грея – Санди-Хук – Ньюпорт – Чесапикский рейд – Рейд Трайона – Пенобскот – м. Генри – Луисбург – Чесапик – Делавэр – Гудзонов залив
 
Бостонская кампания
Лексингтон и Конкорд Бостон Челси-Крик Махиас Банкер-Хилл Глостер Фалмут Экспедиция Нокса Дорчестер

Сожжение Фалмута — карательный рейд кораблей Королевского флота под командованием капитана Моуэта[1] против колониального порта Фалмут, штат Массачусетс (современный Портленд (Мэн), не путать с современными Фалмут (Массачусетс) и Фалмут (Мэн)) во время Американской революционной войны.

Нападение началось с бомбардировки включая зажигательные снаряды, затем последовал десант для полного уничтожения города. Рейд был единственным крупным событием в задуманной кампании возмездия против портов, которые поддерживали деятельность патриотов на ранних стадиях революционной войны.

В колониях новости о набеге привели к отказу подчиняться британским властям и созданию независимых правительств. Он также подтолкнул Второй Континентальный конгресс оспорить господство британского флота путём формирования Континентального флота. Как следствие, Моуэт и его командующий, вице-адмирал Грейвз, который отдал приказ об экспедиции, пострадали профессионально.





Предыстория

После сражений при Лексингтон и в Конкорде 19 апреля 1775 года британская армия была осаждена в Бостоне. Британцев поддерживал и снабжал флот под командованием вице-адмирала Грейвза, который действовал в соответствии с инструкцией Адмиралтейства для подавления растущего восстания. По его приказу, суда обыскивали на предмет военных грузов и мятежных депеш. С судов в отстое были сняты мачты и рули, чтобы предотвратить их использование приватирами, с легко доступных обломков недавних крушений были сняты военные припасы и снаряжение.[2]

Капитан Генри Моуэт был в порту Фалмут в мае 1775, когда местные патриоты захватили несколько судов, доставлявших снабжение для Бостона и оружие из форта Пауналл в устье реки Пенобскот.[3] Приказ Адмиралтейства Грейвзу (данный в июле 1775 и полученный им 4 октября) требовал,

проводить операции на морских побережьях … какие сочтёт наиболее эффективными для подавления … восстания

Грейвз приказал Моуэту

опустошать, жечь и уничтожать всякий портовый город, который доступен для кораблей его величества … и, в особенности Махиас, где была взята Margueritta

Переход в Фалмут

Моуэт собрал отряд из трех вооруженных кораблей Canso, Symmetry, Spitfire, и шхуны HMS Halifax, и 6 октября покинул Бостонскую гавань.[3] Его инструкции допускали свободу в выборе целей, и он решил воздержаться от атак на порты на Кейп-Энн, где здания были слишком широко разбросаны для эффективного обстрела с моря.[4] 16 октября он достиг внешнией гавани Фалмута и встал там на якорь.

Присутствие Королевского флота вызвало у населения смешанную реакцию. Некоторые признали Canso, который Моуэт ранее уже приводил в Фалмут, и считали, что никакой опасности нет, а другие, в первую очередь члены ополчения, были подозрительнее. Следующий день был безветренный: Моуэт верпованием вошел во внутреннюю гавань и встал на якорь вблизи города. Он послал одного из своих лейтенантов на берег с прокламацией заявив, что прибыл, чтобы «исполнить справедливое наказание» городу, находящемуся в состоянии бунта. Он дал горожанам два часа на эвакуацию.[4]

Как только они получили этот ультиматум, горожане послали к Моуэту депутацию с мольбой о пощаде. Он обещал не открывать огонь, если город принесет клятву на верность королю Георгу. Они также должны сдать все стрелковое оружие и порох, а также пушки с их лафетами. В ответ на это народ Фалмута стал уходить из города. Никто не принес присяги. Было сдано небольшое число ружей, но ни одного лафета.[4]

Атака

Моуэт дал городу срок до 9 утра 18 октября для ответа. К 9:40 город опустел, Моуэт поднял красный флаг на мачте Canso, и приказал флоту открыть огонь. Зажигательные снаряды подожгли портовые сооружения, и большинство домов города и общественных зданий.[4] Один из свидетелей сообщал:

Стрельба началась со всех кораблей со всей возможной быстротой, обрушивая на все части города … ужасный град ядер от трех до девяти фунтов веса, бомб, книпелей, заряженных гранат, картечи и пуль … Стрельба продолжалась, почти без перерывов, до шести часов

Когда бомбардировки показалось Моуэту недостаточно, он послал десантную партию поджечь любые уцелевшие здания.[6] Городское ополчение почти не оказало сопротивления, так как большинство из них помогали своим семьям добраться в безопасное место. Несмотря на это, некоторые британские морские пехотинцы были убиты или ранены.[7] К вечеру, по словам Моуэта, «сердце города было сплошь в огне».[8]

Последствия

После бомбардировки Моуэт пошел на Бутбей, где поджег несколько домов и увел скот, но экспедиция клонилась к концу. Палубы некоторых его кораблей был недостаточно подкреплены для длительного артиллерийского огня, и многие из пушек сорвались с креплений. Он вернулся в Бостон, и оставался там до прихода зимы. Когда адмирал Грейвз был освобожден от должности в декабре 1775 года, от карательных рейдов постепенно отказались.[6] Один из последних, предпринятый в отместку за британские потери от революционных патриотов, был сожжение Норфолка, 1 января 1776 года, по настоянию лорда Данмора, королевского губернатора Вирджинии[9]

Оценка ущерба

Более 400 зданий и жилых домов были записаны как поврежденные или уничтоженные в результате пожара[10] В своем рапорте Грейвзу, Моуэт заявил, что одиннадцать небольших судов были уничтожены прямо в порту, и четыре взяты, ценой одного убитого и одного раненого.[6] Люди перед лицом зимы были предоставлены сами себе. Посетивший город человек сообщал, что через месяц «не было ни жилья, ни еды, ни домашнего хозяйства в Фалмуте».[8]

26 октября, в городе создан комитет по сбору средств для бедствующих семей. Более 1000 человек (из населения в 2500), в том числе не менее 160 семей, остались бездомными.[11][12] Провинциальный конгресс Массачусетса одобрил выделить £250 бедствующим семьям, и собрал до 15 бушелей кукурузы для распределения среди тех, кто остался без средств. Ещё в 1779 году нуждающимся семьям Фалмута были выданы дополнительные субсидии.[12] Несмотря на многочисленные запросы ранее, значительное возмещение было сделано только в 1791 году, когда Конгресс предоставил два участка земли в качестве компенсации. На этих участках возникли города Нью-Портленд (Мэн), и Фриман. Потери города Фалмут от рейда составили более чем £50 000[13]

Граждане Фалмута начали восстанавливать свой город. В 1784 году они построили более 40 домов и 10 магазинов. К 1797 были построены или перестроены более 400 домов, а также заводов, офисов и муниципальных зданий[14] Часть Фалмут-нек получила политическую самостоятельность в 1786 году и образовала город Портленд.[15]

Политическая реакция

Вести о рейде вызвали возмущение в колониях. Пропагандисты подчеркивали его жестокость.[6] Провинциальный конгресс Массачусетса одобрил выдачу патентов, лицензировав приватирство против Королевского флота.[16] Второй Континентальный конгресс услышал о событии как раз когда прибыл ответ от короля Георга: Прокламация о бунте. Возмущенный этим известием, Конгресс постановил, рекомендовать всем провинциям заявить о самоуправлении и независимости от британского правления или влияния.[17] Нападение на Фалмут подвигло Конгресс на осуществление планов по созданию Континентального флота. 30 октября он одобрил закупку двух кораблей «для защиты и обороны Соединенных колоний».[18] Фалмутский инцидент был вновь упомянут 25 ноября, когда Конгресс принял закон, который Джон Адамс назвал «истинное рождение американского флота».[19]

Когда новость о событии впервые достигла Англии, от неё отмахнулись как от мятежной пропаганды.[20] Когда сообщения подтвердились, вышестоящий начальник Грейвза, лорд Жермен выразил удивление, а не возмущение, отметив:

Полагаю, что адмирал Грейвз имел серьёзную причину для такого шага

И это несмотря на приказ (полученный Грейвзом лишь после того, как Моуэт вышел в Фалмут), предпринимать такие меры, только если город явно отказался сотрудничать с англичанами.[6] Грейвз был освобожден от командования в декабре 1775 года, отчасти из-за его неспособности подавить морские силы мятежников.[21] Приказ об этом Жермен издал ещё до сожжения Фалмута.[22] Позже правительство полностью открестилось от политики «жечь и разрушать», свалив вину на Грейвза.[23]

Вести о событии достигли также Франции, которая тщательно следила за политическими событиями в Северной Америке. Французский министр иностранных дел писал: «С трудом верится в такой абсурдный, варварский поступок со стороны просвещенной и цивилизованной нации».[20]

Карьера Моуэта в результате тоже пострадала. Его неоднократно обходили повышением по службе, и он добивался продвижения только тогда, когда преуменьшал свою роль в том эпизоде, или полностью опускал его в документах.[21]

Подобные акты возмездия

30 августа 1775, капитан Королевского флота Джеймс Уоллес, командир HMS Rose, обстрелял город Стонингтон, штат Коннектикут, за то что горожане предотвратили захват тендером Rose судна, которое он преследовал, войдя в гавань. Видимо, не стремясь сжечь город, он не стрелял калеными или зажигательными ядрами.[24] Уоллес также открыл огонь по городу Бристоль, штат Род-Айленд, в октябре 1775, после того как горожане отказались предоставить ему скот.[25]

Напишите отзыв о статье "Сожжение Фалмута"

Литература

  • Charles Patrick J. Irreconcilable Grievances: The Events That Shaped American Independence. — Westminster, Maryland: Heritage Books, 2008. — ISBN 9780788445668.
  • Conforti Joseph. Creating Portland: History and Place in Northern New England. — Durham, NH: UPNE, 2007. — ISBN 9781584654490.
  • Duncan Roger F. Coastal Maine: A Maritime History. — New York: Norton, 1992. — ISBN 9780393030488.
  • Burke Edmund. [books.google.com/?id=gGUFAAAAQAAJ An Impartial History of the War in America]. — London: R. Faulder, 1780.
  • Fiske John. [books.google.com/?id=UIoQAAAAYAAJ The Historical Writings of John Fiske, Volume 10]. — Boston: Houghton, Mifflin, 1902.
  • Caulkins Frances Manwaring. [books.google.com/?id=ij8OAAAAIAAJ History of New London, Connecticut: From the First Survey of the Coast in 1612 to 1860]. — New London, Connecticut: H. D. Utley, 1895.
  • Miller Nathan. Sea of Glory: The Continental Navy fights for Independence 1775-1783. — New York: David McKay, 1974. — ISBN 9780679503927.
  • Nelson James L. George Washington's Secret Navy: How the American Revolution Went to Sea. — New York: McGraw-Hill Professional, 2008. — ISBN 9780071493895.
  • Willis William. [books.google.com/?id=tffBtJBkRG8C The History of Portland, from 1632 to 1864: With a Notice of Previous Settlements, Colonial Grants, and Changes of Government in Maine]. — 2nd. — Portland, Maine: Bailey & Noyes, 1865.

Примечания

  1. Иногда Моват
  2. Duncan, p. 215—216.
  3. 1 2 3 4 Duncan, p. 216.
  4. 1 2 3 4 Duncan, p. 217.
  5. Miller, p. 47.
  6. 1 2 3 4 5 6 Duncan, p. 218.
  7. Willis, p. 520.
  8. 1 2 Miller, p. 48
  9. Fiske, p. 211.
  10. Willis,… p. 521.
  11. Conforti,… p. 60.
  12. 1 2 Willis,… p. 521—523.
  13. Willis,… p. 524.
  14. Conforti,… p. 62
  15. Willis,… p. 582.
  16. Burke,… p. 281
  17. Fiske,… p. 192—193.
  18. Miller,… p. 48-49
  19. Miller,… p. 49
  20. 1 2 Nelson,… p. 146
  21. 1 2 Duncan, p. 219
  22. Nelson,… p. 273
  23. Navies and the American Revolution / R. Gardiner, ed. — P. 36.
  24. Caulkins, p. 516
  25. Charles, p. 168—169

Отрывок, характеризующий Сожжение Фалмута

Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.