Создание Югославии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Югосла́вия была этатистскойК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3268 дней] идеей среди южных славян, которая подразумевала создание единого государства, объединяющего все южнославянские народы Балкан (за исключением Болгарии). Идея была осуществлена в 1918 году после распада Австро-Венгерской империи и при создании Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев. В 1929 году государство было официально переименовано в Королевство Югославия[1].





Предыстория

Первая идея южнославянского государства зародилась ещё в XVII веке на территории Славонии и Хорватии. Она была развита хорватскими философами, которые считали, что единственное, что поможет славянам восстановить потерянную свободу после долгих веков иноземного ига, это объединиться в одно целое и освободиться от тирании и диктатуры. Идея «Великой Иллирии» поддерживалась интеллигенцией и многими политиками Хорватии. Движение стремилось создать государство, которое охватит все земли южных славян (а также некоторые неславянские земли). Сильное развитие движение получило лишь в конце XIX века. По большому счёту это случилось благодаря ослаблению цензуры, которая раньше строго запрещала пропагандировать идеи национальных государств. После Берлинского конгресса 1878 года от турецкой власти освободились Сербия, Черногория и Болгария. Это дало надежду и другим славянским народам, находившимся на территории Австро-Венгрии. В 1909 году в состав Австро-Венгрии вошла Босния.

В 1906 году румын по национальности Аурел Попович издал книгу «Соединённые Штаты Великой Австрии», в которой выдвинул идею федерализации империи. Он писал: «Времени осталось немного. Все народы монархии […] ожидают спасительных шагов императора. Это решающий исторический момент: сохранится или погибнет империя Габсбургов? Пока всё ещё можно исправить и сохранить»[2]. Южным славянам, как и прочим народам Австро-Венгерской империи, планировалось предоставить автономию. Хоть его предложение и не было принято императором, он был источником вдохновения для мирных переговоров в конце Первой мировой войны.

Югославянский комитет

В начале Первой мировой войны (1914) некоторые славянские политические деятели Габсбургской империи, включая Анте Трумбича, Ивана Мештровича, Николу Стоядиновича и других, эмигрировали за границу. 30 апреля 1915 года в Лондоне югославянские политики сформировали комитет с целью представлять интересы южных славян Австро-Венгрии.

Югославянский комитет начал сбор средств среди южных славян, особенно проживавших в Северной Америке. «Югославами», которые связывали себя с движением по созданию единого государства, были словенцы, хорваты и сербы. Основными сторонниками комитета были высланные из Австро-Венгрии югославы, проживавшие в Великобритании и Северной Америке. Влияние комитета позволяло его членам высказывать своё мнение правительствам стран Антанты, которые при постоянном ослаблении Австро-Венгрии воспринимали комитет всё более и более серьёзно.

Помимо того, что основной целью комитета было объединение габсбургских земель южных славян с Королевством Сербия, которое было тогда независимым, его более срочной задачей было предотвратить присоединение к Италии Истрии и Далмации. В 1915 году Антанта вовлекла Италию в войну обещанием значительных территорий в обмен на её участие. По секретному Лондонскому договору (1915) обещанные территории включали Истрию и большую часть Далмации, где тогда проживало много итальянцев.

Корфская декларация

Сербский парламент, которому в ходе войны пришлось покинуть страну, начал заседать на острове Корфу (1916). 20 июля 1917 председателем Совета министров Сербии Николой Пашичем и председателем Югославянского комитета Анте Трумбичем была подписана Корфская декларация. Она послужила основой для создания будущего послевоенного югославянского государства. В преамбуле сообщалось, что сербы, хорваты и словенцы «одинаковы по крови, по языку, по культуре, по чувству единства, по безграничности и целостности собственных земель, а также по общим жизненным интересам». Однако, вопрос о правах национальных меньшинств (македонцев, албанцев, венгров) описан не был. Единое государство было задумано как конституционная монархия, возглавляемая сербской династией Карагеоргиевичей[3].

Государство Словенцев, Хорватов и Сербов

Австро-Венгерская империя распалась. 6 октября 1918 году Национальный совет словенцев, хорватов и сербов взял власть в свои руки, заняв Загреб. Таким же образом без кровопролития Национальный совет взял под свой контроль все югославянские земли в составе Австрии. 29 октября 1918 года легитимный парламент Королевства Хорватия и Славония объявил о разрыве 816-летней унии с Королевством Венгрия и о вхождении Хорватии в уже действующее Государство Словенцев, Хорватов и Сербов (ГСХС)[4][5]. На следующий день парламент Королевства Венгрия также поддержал разрыв отношений с Королевством Хорватия и Славония[6], что сделало выход страны из Габсбургской монархии полностью легитимным. Однако, вскоре в стране начался политический кризис. К середине ноября из повиновения центральным властям вышли 12 местных органов самоуправления, в Баня-Луке была создана самостоятельная республика, а в ряде районов воцарилось полное безвластие. Большое беспокойство Народного веча вызывала необеспеченность границ. В Далмации итальянские войска захватывали одну территорию за другой, ссылаясь на Лондонский договор, на границе Словении и Австрии сосредоточивались австрийские войска, в Банате — венгерские воинские части. 5 ноября 1918 года ГСХС обратилось за помощью к Королевству Сербия[7][8]. 24 ноября 1918 года Народное вече после долгих споров приняло решение об объединении ГСХС с Сербией и о посылке в Белград представительной делегации.

1 декабря 1918 года, после встречи властей ГСХС и Сербии в Белграде, состоялось объединение этих государств. Незадолго перед этим сербская армия заняла Воеводину. К Сербии была присоединена часть территории никем не признанной республики Банат (другая её часть досталась Румынии), и часть непризнанной Сербско-Венгерской Республики Баранья-Байя.


Королевство Сербия

В ходе Сербской кампании 1915 года Сербия потерпела сокрушительное поражение. Центральные державы полностью оккупировали её территорию. Восстановленная на Корфу сербская армия вновь вступила в войну на Салоникском фронте совместно с силами Антанты (1917). Сербские и французские войска нанесли поражение болгарским и австро-венгерским силам в Вардарской долине. 30 сентября 1918 года Болгария сдалась.

После падения Австро-Венгрии сербские вооружённые силы быстро завладели всей сербской территорией, а также Вардарской Македонией, Черногорией, Банатом, Бачкой и Бараньей, и Сремом, но остановились у границ других габсбургских территорий, отошедших к Государству словенцев, хорватов и сербов, ожидая официального союза между ним и Сербией. За три дня, 24, 25 и 26 ноября к Королевству Сербия были присоединены Срем, Банат, Бачка и Баранья и Королевство Черногория, в каждом из которых до этого были собственные администрации.

Срем

После развала Австро-Венгрии Срем стал частью вновь созданного Государства словенцев, хорватов и сербов. 29 октября 1918 года парламент Королевства Хорватия и Славония разорвал отношения с Веной и Будапештом. 5 ноября 1918 года Земун призвал Сербскую Королевскую Армию защитить город от Центральных держав. 24 ноября местный парламент, составленный из представителей разных частей Срема, собрал Национальный совет в Руме. Жители западного Срема, населенного преимущественно хорватами, не были представлены на этой ассамблее. Национальный совет, опасаясь, что объединения не произойдёт, а Загреб промедлит, решил принять участие в создании нового южнославянского государства и провозгласил объединение с Сербией.

Банат, Бачка и Баранья

После поражения Центральных держав и предстоявшего краха Австро-Венгрии, централизованная система власти в стране была уничтожена, и власть на местах с лета 1918 оказалась в руках у местных самопровозглашенных народных советов. В Нови-Саде был создан «Сербский Национальный Комитет», который вскоре создал свои отделения в регионах Банате, Бачке и Баранье, с целью создать предварительную администрацию этих регионов. Комитет стремился объединить не только сербов в регионе, но и других славян, в особенности буневцев. Для выполнения своих целей комитет создал собственные вооруженные силы под названием «Сербская Национальная Гвардия». Опасаясь, что их силы слишком малы, 5 октября 1918 местная администрация Панчево обратилась к Сербии с просьбой о защите.

1 ноября 1918 года Социал-демократическая партия в Тимишоаре провозгласила независимость Республики Банат, пытаясь представить его как мультиэтничный регион, который не может принадлежать только Сербии или Румынии. 4 ноября 1918 Банатский народный совет организовал военизированные отряды с целью установить контроль над всей территорией республики, но это ему так и не удалось. 15 ноября сербские войска вошли в Банат c запада, а румынские с востока, и республика прекратила своё существование, поделённая между двумя странами. Бачка и часть Бараньи находились под контролем местных предварительных администраций, которые, приветствуя сербскую армию, обратились к правительству Сербии с просьбой окончательно установить контроль на землями Войводины и изгнать оттуда остатки венгерской администрации.

25 ноября 1918 была сформирована «Великая народная ассамблея сербов, буневцев и других славян Баната, Бачки и Бараньи» из 757 представителей, избранных в 211 муниципалитетах, в том числе 578 были сербов, 84 буневцев, 62 словака, 21 русин, 6 немцев, 3 шокца, 2 хорвата и 1 венгр. В этом парламенте были представлены два течения: радикальное и демократическое. Более слабое демократическое течение желало связей с Загребом и Государством словенцев, хорватов и сербов, и как славянская часть бывшей Австро-Венгрии, они хотели установить отношения с Королевством Сербия. Они настаивали на единстве всех югославов и отмене внутренних этнических границ. Радикалы во главе с Яшей Томичем считали, что три народа имеют разную культуру и традиции. Несмотря на то, что создние Югославянского государства представлялось неизбежным, эти народы не могли, по мнению радикалов, считаться единой общностью. Они стремились сперва объединить все сербские территории. В конце концов, из опасения, что не объединившись с Сербией, Войводина останется одна, победило радикальное течение и регион был присоединён к Сербии.

После провозглашения Королевства СХС национальный совет избрал своих собственных членов Временного национального представительства сербов, хорватов и словенцев. Баранья же стала укрытием для коммунистов и других политических беженцев, скрывающихся от белого террора Миклоша Хорти. Согласно Трианонскому договору большая часть Бараньи отходила к Венгрии, это привело к протестам населения и стало причиной провозглашения Сербско-Венгерской Республики Бараньи-Байи художником, сербом по национальности, Петром Добровичем. Республика просуществовала несколько дней, 25 августа 1921 года она подверглась вторжению и была анексирована Венгрией, в соответствии с границами определенными Трианонским договором. Договор также оставил за Венгрией некоторые северные территории, находящиеся под контролем Сербии, c проживаемым в нём южнославянским меньшинством. С другой стороны значительное количество немецкого и венгерского населения оставалось в пределах КСХС. Центральный Банат оставался за Румынией, регион был разделен по принципу этнического большинства, оставляя тем самым румынское меньшинство в Югославии и сербское меньшинство в Румынии. Регион БББ оставался отдельным субъектом до 1922 года, когда была принята новая администрация и унитарная система управления государством. Регион был разделен на административные зоны: Бачка (с центром в Новом Саде), Белград и Подунавье (центр в Смедерево). Когда в 1929 году было провозглашено Королевство Югославия, большая часть региона стала частью Дунайской бановины, с малой частью отходящей столице Белград.

Королевство Черногория

Само государство Черногория изначально было создано под влиянием идей объединения всего сербского народа в единую Великую Сербию. Это делало государство более консервативным в своей политике, по сравнению с другими частями будущей Югославии. В 1907 году в Черногории был создан парламент, первой политической партией которого стала Народная партия, придерживающаяся курса на сближение и объединение южнославянских народов, совместно с объединением всех сербских земель. В 1914 году Никола I Петрович заключил союз с Королевством Сербия и стал инициатором объединительного процесса, который был прерван вскоре начавшейся Первой мировой войной. Вступившая в войну для содействия эвакуации сербской армии в Грецию, Черногория была полностью оккупирована австро-венгерскими войсками в начале 1916 года. Король Никола I подписал указ о демобилизации армии и покинул страну. Сербия и другие союзные страны признавали правительство Николы I в изгнании как единственно легитимное. Весной 1916 года король назначил премьер-министром страны Андрию Радовича, который находился вместе с ним в изгнании, но через два месяца, 17 января 1917 года, тот подал в отставку из-за неприятия королём проекта объединения Сербии и Черногории. 4 марта 1917 года, в Женеве, Андрия Радович создал Черногорский комитет национального объединения, который будет полностью поддержан сербским правительством Николы Пашича.

В 1918 году союзные страны выбили австрийские войска из Черногории, и Сербия установила там собственный режим. 15 октября 1918 года сербское правительство дало Черногорскому комитету национального объединения указ: в кратчайшие сроки разработать полный план объединения двух государств. При этом велев оккупационному правительству пресекать всякую агитацию о восстановлении Черногорского государства[9]. Через 10 дней, согласно новому закону о выборах, комитет принял решение провести всенародные выборы в парламент.

Закон противоречил черногорской конституции, лишал власти действующий парламент, 2/5 которого на момент находились не в Черногории, и отменял решение короля Николы I Петровича, который также находился за границей, о том, что парламент должен был начать свою работу сразу же при наступлении перемирия[10]. Официальной причиной новых выборов было названо отсутствие в стране значимой части парламентариев[10]. Выборы были проведены без списков голосующих[11], единственными наблюдателями были представители из Сербии[10]. Новоизбранная Подгорицкая скупщина 26 ноября 1918 года объявила о свержении действующего короля и всей династии Петровичей, в пользу Карагеоргиевичей и короля Сербии Петра I. Было объявлено об объединении с Сербией и, как следствие, присоединение к Корфской декларации о создании единого Югославянского государства[12].

Международные отношения

Объединение Королевства Сербии и Государства словенцев, хорватов и сербов создало Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС) — новое балканское государство с неопределенными границами, которые оно стремилось расширить. Такие же цели были и у других членов Антанты на Балканах (Греция и Румыния), собственные интересы в регионе были также у Италии.

В 1919 году Румыния выдвинула войска к границе с КСХС с целью аннексии сербской части Баната, что привело к частичной мобилизации сербской армии[13]. Под давлением великих держав Сербия и Румыния всё же достигли компромисса. КСХС считало, что было обделено во время решения проблемы Баната. Недовольство правительства страны также вызывали территориальные приобретения, которые по итогам войны сделала Греция[14].

В 1921 году, в союзе с Грецией[15], КСХС начало вести боевые действия против Албании[16], которые закончились, как только в Албании произошла проюгославская революция и установление протектората Лиги Наций[17].

Одновременно с этим кризисом КСХС вместе с другими странами Малой Антанты послала ультиматум Королевству Венгрия. Страны Малой Антанты были готовы объявить стране войну, в случае возвращения на её престол габсбургского монарха Карла I[18].

Союз новосозданного государства, Румынии и Греции, в 1922 году развернет против Болгарии ту же кампанию, что недавно предпринимала против Албании, мстя ей тем самым за ущерб, нанесенный им во время Первой мировой войны[19].

10 октября 1920 года в Каринтии был проведён референдум, согласно которому 59,1 % проголосовавших в славянской части региона (нем. Zone A) высказались за оставление региона в составе Первой Австрийской Республики.

Италия

Далматинский портовый город Задар (Зара) и несколько островов Далмации были отданы Италии. Город Риека (Фиуме) должен был стать Свободным городом, но вскоре был оккупирован итальянским поэтом и революционером Габриэлем Д’Аннунцио, в городе была провозглашена Республика Фиуме. Через 16 месяцев республика пала и снова был провозглашен Свободный город Фиуме. 27 января 1924 года Риека (Фиуме) была аннексирована Италией, согласно двустороннему договору между КСХС и Италией. Но спор о границе между государствами все же продолжился. Италия заявляла о своих правах на другие регионы адриатического побережья, которые большинство итало-венетского населения покинуло в 1919—1922 годах. В то время как КСХС требовало вернуть себе Истрию, часть бывшего Австрийского Приморья, которое было отдано после войны Италии, как часть бывшей Венецианской республики, и чьи города были населены преимущественно итальянцами, но сельское население оставалось преимущественно славянским (словенским и хорватским).

Последствия

Ситуация в Словении

На выборах в Народную Скупщину в марте 1923 года в Словении победила Словенская народная партия, которая осуждала Конституцию 1921 года как «санкционирующую гегемонию сербства, что является губительным для государства, в котором проживают три народа»[20].

Ситуация в Черногории

Присоединение Черногории к Сербии с использованием при этом вооруженных сил привело к Рождественскому восстанию, которое вылилось в партизанскую войну и продолжалось долгие годы.

В качестве реакции на Подгорицкую скупщину, которая свергла Николу I и приняла решение о безусловном присоединении к Королевству Сербия, началось Рождественское восстание, поддерживаемое сторонниками независимости Черногории — зеленашами (серб. Зеленаши). Сторонники союза с Сербией (Белаши; серб. Бјелаши) помогали сербским властями в подавлении восстания. Против противников объединения государства начались репрессии[21][22].

Некоторые из групп зеленашей продолжали сопротивляться властям КСХС вплоть до 1929 года.

Ситуация в Хорватии

С самого момента создания нового государства, между хорватскими и сербскими правящими кругами появились разногласия, непонимание и открытое противостояние. Степан Радич, глава Хорватской крестьянской партии был сторонником устройства КСХС как федеративной республики, в то время как сербское правительство определило унитарно-монархическое устройства страны[23]. Хорватии пришлось лишиться своих многовековых институтов, на которых и основывалась её государственность, как то сабор, жупанство и частное домобранство, что в 1921 году было закреплено Видованской конституцией. Среди хорватской части общественности недовольство новым государством нарастало с самого начала, уже на четвёртый день после провозглашения создания КСХС — 5 декабря 1918 года граждане вышли на улицы Загреба требуя существования Хорватии как отдельного, независимого государства. Когда демонстрация присоединилась к двум полкам хорватского народного ополчения, власти в Загребе, во главе с комиссаром полиции Гргом Ангелиновичем, предприняли меры по подавлению восстания с помощью народной полиции и лояльных к новой власти моряков из Пулы, 13 человек было убито. Это событие позже стало известно как Прошинацкие жертвы.

В следующем 1919 году хорватские политики учредили в Париже Конгресс примирения, выступая за самоопределение хорватского народа, движение собрало подписи 157000 хорватов[24]. Хорватские депутаты, при поддержке Степана Радича, решили бойкотировать Белградскую Скупщину и основали в Загребе Хорватское народное заступничество, которое 8 декабря 1920 года, основываясь на праве самоопределение, провозгласило Хорватскую сельскую республику[25].

Ситуация в Македонии

В новоприсоединённых землях южной части Королевства СХС возник так называемый «македонский вопрос». Недовольная разделением региона Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО) начала вооруженную борьбу за создание Великой Македонии (объединение эгейской, пиринской и вардарской)[26].

ВМОРО обвиняло Белградское правительство в политике денационализации и сербизации македонского населения[27]. Область Вардарской Македонии в Сербии называли «Южной Сербией» (неофициально) или «Вардарской бановиной». Язык македонских славян официально рассматривался как диалект сербскохорватского языка[28]. Притом этот южный диалект был запрещен к преподаванию, а его употребление в официальных кругах наказывалось[29].

В последующие годы в Вардарской Македонии правительство было вынуждено держать постоянные войска, чтобы те вели борьбу с македонскими и про-болгарскими националистами. В связи с этим в Македонии постоянно оказывалось давление на гражданское население, и власти КСХС преследовали тысячи человек подозревавшихся в сотрудничестве с Внутренней македонско-одринской революционной организацией[30].

Ситуация в Косово и Метохии

Преобладающее в регионе албанское население было против присоединения Косово к сербскому или КСХС государству. Сербские войска встретили вооруженное сопротивление со стороны албанских формирований — качаков. В том же 1918 году был основан Комитет народной защиты Косово, известный как Косовский комитет, который боролся за отделение территорий населенных албанцами (Косова, Метохии, западной Македонии и части Санджака) от новосозданного Королевства сербов, хорватов и словенцев и присоединения их к Албании[31]. Комитет сотрудничал с черногорской эмиграцией, поддерживающей свергнутого короля Николу, и македонским ВМРО, принимая также финансовую и оружейную помощь от Королевства Италия[31]. Последующие года были отмечены вооруженными столкновениями между сербской армией и жандармерией с албанскими качаками. После полного установления в регионе сербской администрации и отчасти военного режима, многие албанцы предпочли переселиться из Косово на историческую родину[32].

Видовданская конституция

28 июня 1921 года была принята Видовданская конституция — первая Конституция КСХС. Пришедшее к власти правительство сербских радикалов Пашича постоянно конфликтовало с Народной скупщиной (работу парламента даже приостановили на 5 месяцев) и, в конечном итоге, было отправлено в отставку. После него в 1924 году к власти пришло правительство Давидовича, которое сменило в 1926 году правительство Узуновича, а в 1927 году правительство В. Вукичевича[33]. Скупщину в 1927 году вновь распустили, но вновь избранный парламент почти сразу столкнулся со внутренними противоречиями — 20 июня 1928 года черногорский депутат Рачич на заседании Скупщины застрелил трех хорватских депутатов. Вскоре правительство Вукичевича ушло в отставку и его сменило правительство во главе со словенцем А. Корошецом, которое через полгода также сложило свои полномочия. 6 января 1929 года королевский манифест отменил Видовданскую конституцию и запретил деятельность всех политических партий[34].

См. также

Напишите отзыв о статье "Создание Югославии"

Примечания

  1. [www.danas.rs/vesti/feljton/pod_teretom_neresenog_nacionalnog_pitanja.24.html?news_id=146442 Holm Zundhausen, Pod teretom nerešenog nacionalnog pitanja]
  2. [magazines.russ.ru/october/2002/3/shimov.html Россия как необходимость]//Я. Шимов
  3. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/SERBIAN.HTM Создание Югославского государства в 1918 г.: уроки истории.]
  4. [www.servat.unibe.ch/icl/hr00000_.html ICL — Croatia Constitution]
  5. [www.sabor.hr/Default.aspx?sec=404 Hrvatski sabor]
  6. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=1&res=9F01E1D61539E13ABC4953DFB7678383609EDE WIDE ANARCHY IN AUSTRIA — Revolutionary Mobs Parade in Capital and Cry’Down With Hapsburg.RAILROAD TO BERLIN CUTAll Lines Are Disorganized-Bands of Robbers and Deserters Caus …]
  7. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/SERBIAN.HTM «Государство Словенцев, Хорватов И Сербов»]
  8. Ivo Banac:The National Question in Yugoslavia:Origins, History, Politics" published by Cornell University Press, 1984 pages 129-31
  9. [www.montenegrina.net/pages/pages1/istorija/cg_u_1_svj_ratu/zivojin_misic_teritoriju_koju_je_nasa_vojska_okupirala.htm Naredba srpskog generala Mišića od 19. decembra 1918. da se silom uguši svako agitovanje za restauraciju Kraljevine Crne Gore]
  10. 1 2 3 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=1&res=9F06E4DE1339E133A25755C1A9629C946395D6CF&oref=slogin Annihilation of a nation]
  11. [www.montenegrina.net/pages/pages1/istorija/cg_izmedju_1_i_2_svj_rata/podgoricka_skupstina_n_martinovic.htm Niko Martinović: Crna Gora Biografski zapisi II Luča slobode i trajanja]
  12. [www.montenet.org/history/podgskup.htm Unification of Montenegro and Serbia (1918) — Podgorica’s Assembly]
  13. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=1&res=9A03EEDF103DE533A25753C3A96E9C946896D6CF&oref=slogin Warns Serbia May Fight Rumania]
  14. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9806E2D7133DE533A25751C2A96E9C946896D6CF Balkan nations are all at outs]
  15. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9802E0DA103EEE3ABC4B53DFB767838A639EDE Report Greeks Invade Albania]
  16. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?_r=1&res=9D0DE1DD1539E133A25753C1A9679D946095D6CF Albania will test the league’s power]
  17. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9B00E2DD1339E133A25757C1A9639C946395D6CF League decides to guide Albania]
  18. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9E02E1DF103EEE3ABC4F51DFB667838A639EDE Little Entente threatens Hungary]
  19. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9D06EFDC1539EF3ABC4E53DFB1668389639EDE Plan to round up Bulgars in Serbia]
  20. Пилько Н. С. Словенцы в югославской политической жизни в 20-е — 30-е гг. XX в. // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 72
  21. [www.montenegro.org/pictures/news1919.gif Chicago Tribune 4. septembar 1919]
  22. [www.montenegrina.net/pages/pages1/istorija/cg_izmedju_1_i_2_svj_rata/nekoliko_stranica_iz_krvavog_albuma_karadjordjevica.htm «Nekoliko stranica iz krvavog albuma Karađorđevića» (službeni izvještaj Vlade Kraljevine Crne Gore o zvjerstvima srpskih okupacijskih trupa u Crnoj Gori)]
  23. [hrcak.srce.hr/index.php?show=clanak&id_clanak_jezik=14880 Župnik Juraj Tomac i vlasti Kraljevine Srba, Hrvata i Slovenaca 1919.-1923.]
  24. [amac.hrvati-amac.com/index.php?option=com_content&task=view&id=1122&Itemid=252 Hrvatska u Jugoslaviji]
  25. [www.danas.rs/vesti/feljton/bosanski_muslimani_izmedju_srba_i_hrvata.24.html?news_id=146139 Holm Zundhausen, Bosanski muslimani između Srba i Hrvata]
  26. «Принос към историята на Македонската Младежка Тайна Революционна Организация», Коста Църнушанов, Македонски Научен Институт, София, 1996.
  27. [www.kroraina.com/knigi/en/ban/pww2.html#40 The Real Face of Serbian Education in Macedonia] (англ.). newspaper "Makedonsko Delo", No. 9 (Jan. 10, 1926), Vienna, original in Bulgarian. Проверено 03. 08. 2007.. [www.webcitation.org/66arNGpoI Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
  28. Friedman, V. (1985) «The sociolinguistics of literary Macedonian» in International Journal of the Sociology of Language. Vol. 52, pp. 31-57
  29. [www.kroraina.com/knigi/en/ban/pww2.html#50 By the Shar Mountain there is also terror and violence] (англ.). newspaper "Makedonsko Delo", No. 58, Jan. 25, 1928, Vienna, original in Bulgarian. Проверено 03. 08. 2007.. [www.webcitation.org/66arNGpoI Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
  30. Петъо Петров, «Македония. история и политическа съдба», том II, Издателство «Знание», София, 1998, str. 140—141.
  31. 1 2 [www.ceeol.com/aspx/issuedetails.aspx?issueid=73e8a192-bda1-4f3f-b8cf-b0dfdf40f641&articleId=3d26c45f-4a66-4fed-8b20-afc37354a461 Goran Antonić, Kosovski komitet i Kraljevina SHS u svetlu jugoslovenskih izvora 1918—1920]
  32. Vojna enciklopedija, Beograd, 1972., knjiga četvrta, strana 654.
  33. Пилько Н. С. Словенцы в югославской политической жизни в 20-е — 30-е гг. XX в. // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 73 — 74
  34. Пилько Н. С. Словенцы в югославской политической жизни в 20-е — 30-е гг. XX в. // Славянский альманах. — 2015. — № 1-2. — С. 75

Литература

  • [www.gutenberg.org/files/22414/22414-h/22414-h.htm The Birth of Yugoslavia, Volume I], Henry Baerlain, 1922, L. Parsons, London
  • [www.gutenberg.org/files/24781/24781-h/24781-h.htm, The Birth of Yugoslavia, Volume II], Henry Baerlain, 1922, L. Parsons, London
  • [www.banat.de/geschichte/php/aufteil.php3 Beiträge zur Banater Geschichte: Die Turbulenzen der Jahre 1918—1919 in Temeschburg] by Richard Weber  (нем.)
  • [www.montenegrina.net/pages/pages1/istorija/cg_izmedju_1_i_2_svj_rata/podgoricka_skupstina.htm Podgorička skupština] by Mijat Šuković  (серб.)
  • [www.firstworldwar.com/source/greaterserbia_corfudeclaration.htm The Corfu Declaration, 20 July 1917]
  • [www.firstworldwar.com/source/greaterserbia_yugoslavnatcouncil.htm Yugoslav National Council’s Address to Prince Alexander of Serbia, 24 November 1918]
  • [books.google.com/books?id=-84_kkgMf2QC&printsec=frontcover&dq=yugoslavia&lr=&hl=de&sig=EHuYV6lzCu4V7nJP_iINgo90ajU#PPP15,M1 The First Yugoslavia: Search for a Viable Political System — by Alex N. Dragnich (Englisch)]
  • [www.firstworldwar.com/source/greaterserbia_princealexander.htm Prince Alexander’s Address to Yugoslav National Council, November 1918]
Югославия (19162006)
до 1918 года 1918 год 19181941 год Вторая мировая 1946 год 19461991 годы 19912006 годы с 2006 года
Герцогство Крайна Государство словенцев, хорватов и сербов Королевство Югославия (до 1929 «Королевство сербов, хорватов и словенцев») (с 1924 года также часть Риеки) Люблянская провинция (в составе Италии) Демократическая Федеративная Югославия Социалистическая Федеративная Республика Югославия (до 1963 «Федеративная Народная Республика Югославия») (с 1954 года также часть Триеста) Словения
Хорватия и Славония, Далмация, Приморье Независимое государство Хорватия
(захватила Боснию)
Хорватия 19911995 годах на территории Хорватии также находилась самопровозглашённая Республика Сербская Краина)
Босния в составе Австро-Венгрии Босния и Герцеговина 19911995 годах: Республика Босния и Герцеговина и самопровозглашённые Республика Сербская и Герцег-Босна)
Воеводина как часть Транслейтании Банат, Бачка и Баранья, Республика Банат Банат (управление фольксдойче), Оккупированная Воеводина Союзная Республика Югославия (Сербия и Черногория) Сербия и Черногория (Сербия и Черногория) Сербия
Королевство Сербия Королевство Сербия Сербия (Ужица)
Косово в составе Албании Косово
2008 года независимость)
Королевство Черногория Королевство Черногория Черногория
Вардарская бановина (часть Сербии) Независимая республика Македония Республика Македония

Отрывок, характеризующий Создание Югославии

Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.