Соколов, Егор Тимофеевич

Егор Тимофеевич Соколов
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империя
Дата рождения	3 (14) ноября 1750(1750-11-14)
Место рождения	Петергоф
Дата смерти	1824(1824)
Место смерти	Санкт-Петербург
Работы и достижения
Награды

Его́р Тимофе́евич Соколо́в (3 [14] ноября 1750 — 1824, Санкт-Петербург) — архитектор, строитель, представитель классицизма.

Биография

Родился 3 (14) ноября 1750 года в Петергофе.

Обучался при Канцелярии от строений, работая на дворцовых постройках в Петергофе. В Петергофе юноша известен был как Тимофеев, по имени своего отца. Так часто бывало в России со служивыми людьми. И только в 1778 году, обретя известную самостоятельность, он обратился с прошением на имя императрицы с просьбой о возвращении ему его подлинного «прозванья» Соколов. Распоряжение о переименовании Е. Тимофеева последовало 21 июня того же года.

В 1776—1786 помощник архитектора Ю. М. Фельтена на строительстве главного корпуса Академии художеств.

Фельтен же дал следующую характеристику своему помощнику:

«…г-н Соколов весьма искусный и знающий архитектор, которой за долговременную практику как при строении императорской Академии художеств, так и многих партикулярных домов приобрёл большие познания и которому можно поручить произведение важных строений…» — РГАДА, разр. Х, д. 665, л. 466, 1793 г.

С 1786 руководил постройкой по проекту архитектора И. Е. Старова дворца в Пелле (не сохранился), с 1792 помогал Д. Кваренги возводить Александровский дворец в Царском Селе. Со Старовым работал также в Гатчине и Царском Селе.

В 1790-х годах перестраивал Аничков дворец, Мраморный дворец, дворец в Ропше.

В 1797—1800 участвовал в возведении Михайловского замка. В 1803 перестраивал здание Почтамта. Наиболее значительная работа Соколова — угловой корпус Императорской Публичной библиотеки (1795—1801) — образец зрелого классицизма.

В 1810-е годы Соколов осуществил одни из первых архитектурных опытов производственного строительства в России: строил Полотняную мануфактуру в Красном Селе и проектировал Бумажную фабрику при Гранильной мельнице в Петергофе.

Кавалер ордена Св. Владимира 4-й степени. В 1782 году получил чин титулярного советника, в 1786 году — коллежского асессора, в 1798 году — коллежского советника, в 1804 году — статского советника.

Умер в 1824 году в Санкт-Петербурге. Похоронен на Волковском православном кладбище.

Работы

Сохранились следующие здания, выстроенные по проектам Соколова (некоторые перестроены):

• Северный флигель при Армянской церкви на Невском пр., 40 (1794—1798).
• Тихвинская церковь (Путилово) (1784—1787) в с. Путилово, близ Новой Ладоги
• Дом И. Л. Лазарева на Итальянской ул., 13 (1799—1802) — ныне здесь находится Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии.
• Собственный особняк на наб. канала Грибоедова, 105 (1788—1790).
• Императорская Публичная библиотека на Невском пр., 37 (1796—1801).

Ссылки

• [www.citywalls.ru/search-architect398.html Архитектурный сайт Санкт-Петербурга Citywalls.RU: Е. Т. Соколов. Дома]
• [encspb.ru/object/2804008250 Энциклопедия Санкт-Петербурга]
• [www.nlr.ru/ar/staff/sokolov2.htm История в лицах]

Отрывок, характеризующий Соколов, Егор Тимофеевич

Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.