С. Платонов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сократ Платонов»)
Перейти к: навигация, поиск

С. Платонов (19491986) — вымышленная личность, коллективный псевдоним трёх авторов, а именно В. Аксёнова, В. Криворотова, Сергея Чернышёва. Под его именем была написана марксистская книга «После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати».





Имя

Рапространено мнение, что С.Платонов расшифровывается, как Сократ Платонов. В частности, такого мнения придерживается Анатолий Вассерман, именовавший Сократа Платонова «исследовательской группой» или «аналитической группой»[1]. Сам Чернышёв утверждает, что это домыслы, и опровергает имя Сократ. По его версии, Платонова зовут просто «С. Платонов»[2].

Некоторые интернет-магазины некоторое время продавали книгу и аудиокнигу «После коммунизма», указывая автора «Сергей Платонов». Также существует версия о «Спартаке Платонове»

Биография

Биография С. Платонова, в некрологе, написанном «издателями» (Аксёновым, Криворотовым и Чернышёвым) описывается так:

С. Платонов родился в 1949 году. После окончания Московского физико-технического института он успешно трудился в одном из исследовательских центров оборонного сектора страны. Это был скромный, несколько замкнутый системщик и математик. Он проявлял интерес и явные способности к общественной работе и журналистике. Глубоко изучал Гегеля, Маркса, русских религиозных философов, исторические и социологические труды А. Тойнби, индийскую философию, в частности буддизм дзен. Платонов читал на нескольких языках, музицировал, писал неординарные стихи и с двенадцати лет вёл большой личный архив. Уже из приведённых данных вырисовывается весьма незаурядная личность. Но никто из его окружения, и даже их близких, не знал о другой стороне его жизни. Перед самой кончиной (в 1986 году) он передал близким по духу людям часть своего архива, которую хранил вне дома. Разбирая его записки и документы, они постигли истинную драму его судьбы. Уже в двадцать с небольшим лет он мыслил государственными категориями. А когда в 1983 году Андропов поставил вопрос — кто мы и где находимся — Платонов решил, что час его настал. Он вошёл в контакт с представителями партийного и государственного аппарата высокого уровня. Контакт перешёл в диалог, который длился около трёх лет. Безвременная смерть Платонова (от злокачественной болезни крови) оборвала этот диалог в самом начале „перестройки“. В книге, которую подготовили к изданию „публикаторы“, содержатся работы Платонова, которые он подготовил к предстоящим диалогам. Эти работы посвящены осмыслению социальной ситуации в стране и перспективам её дальнейшего развития. Здесь мы должны заметить, что автор в своём архиве вымарал всё, что могло дать намёк на конкретные имена. Он был совершенно равнодушен к своему авторству, исповедуя платоновское понимание существования идей. Для него имело значение, чтобы идеи обрели собственное существование.

Творчество

С. Платонов автор одной работы «После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати», которая впервые опубликована в 1989 году в издательстве «Молодая гвардия». Книга представляет собой набор писем, адресованных высшему партийному руководству, в котором излагается марксизм в популярной форме. По сути, книга является пересказом марксистской теории для чиновников.

Особый упор делается на марксистскую теорию отчуждения и вопросы «преодоления» частной собственности. Платонов считает, что Маркс из-за отсутствия времени не изложил в наиболее общей форме основы своей концепции. Также, Платонов затрагивает вопросы рациональной организации управления обществом.

В книге акцент делается на трёх вопросах:

  1. Что такое частная собственность?
  2. Почему она должна быть уничтожена?
  3. В чём состоит уничтожение частной собственности?

Основные тезисы

1. С древнейших времён (например, в диалоге Платона «Горгий» отражены эти взгляды в споре философа Сократа и оратора-аристократа Калликла) существуют два идеала, два взгляда на справедливость: «свобода» — «справедливость по природе», апеллирующая к естественным природным законам (в природе сильный всегда побеждает слабого); и «равенство» — «справедливость по обычаю», базирующееся на выводах логики и разума о том, что все люди по рождению равны.

Отмечается, что категории «свобода» и «равенство», подобно двум зеркалам, многократно отражаются друг в друге, и, например, характерное для западной идеологии «равенство возможностей» — это всего лишь абстрактное отражение принципа равенства в «абсолютной свободе». Без своей противоположности, каждый из абстрактных идеалов абсолютизируется, окарикатуривается: «абсолютная свобода» переходит в произвол «сверхчеловека» у Ницше; «абсолютное равенство» же доходит до поглощения и полного отрицания личности в системе Пол Пота.

В современном мире практической реализацией идеала «свободы» является, так называемый, «свободный мир», западная цивилизация (с принципом «по способностям»), а реализацией «равенства» — «социалистический блок» (понимание социализма у Платонова отличается от советской идеологии — см. второй тезис).

Путём спора принципиально невозможно определить, какой из идеалов верен и на чьей стороне справедливость. А военное решение ведёт к самоубийству человечества. Этот вопрос может решиться лишь в честном соревновании между двумя системами. Для этого необходим режим международного сотрудничества и открытие границ, что позволит людям, ориентирующимся на противоположный этический идеал, или на уровень жизни, свободно поменять своё место жительства. По мнению автора, это будет способствовать выравниванию уровня жизни. Симпатии автора находятся на стороне социализма и делается вывод о высокой вероятности его победы в таком соревновании. Основой для такого вывода является убеждённость, что «идеал социальной справедливости по своей природе был, есть и будет идеалом большинства», то есть, большинство людей склонны по своей природе скорее к абстрактному идеалу равенства. При этом не совсем понятно, почему идеал «социальной справедливости» при свободном выборе человеком места жительства окажется более популярен, чем идеал «индивидуальной свободы».

2. По мнению автора, в СССР не был построен «полный социализм», тем более коммунизм. Не было даже перехода к непосредственному его строительству. Советский строй не вышел за пределы капиталистической формации и соответствующего способа производства, при этом частная собственность была не ликвидирована, а лишь упразднена. Такое общество может быть названо «социалистическим» лишь в том смысле, что оно объявило о своём намерении строить социализм в дальнейшем. Огосударствление экономики было необходимым в конкретных условиях России, но не единственным путём к реальному социализму. Вопреки известным выводам марксизма, Платонов считает, что огосударствление экономики не гарантирует построение социализма и не является собственно этапом социалистического строительства. Дальнейшее продвижение в рамках текущей советской общественной модели невозможно. Более того,

Принято считать, что частная собственность в странах реального социализма уже окончательно уничтожена. На самом деле, по Марксу, верно обратное: к её подлинному уничтожению ещё даже не приступали.

Свержение власти буржуазии и её захват пролетариатом, как разъясняет «Манифест», ещё не несет в себе ничего собственно коммунистического. Это лишь упразднение частной собственности в отличие от «действительного коммунистического действия» (К. Маркс), то есть уничтожения частной собственности, «овладения» ею, «обобществления на деле» (Ленин), для которого первое упразднение только создаёт предпосылку. Частная собственность есть конкретная совокупность всех производственных отношений общества, и её уничтожение — исторически длительная, позитивная деятельность, имеющая объективную, весьма сложную структуру. Эту структуру невозможно нащупать эмпирически, с самого начала здесь необходима опора на Марксову теорию уничтожения частной собственности.

На уровне здравого смысла … собственность — это «кража», экспроприация, а её уничтожение состоит в «экспроприации экспроприаторов» … но если этим все и ограничивается — тогда история представляет собой Шервудский лес, а марксизм целиком воплощается в теоретической и практической деятельности Робин Гуда.

Цель коммунистического преобразования общества для Маркса … не сводится к высвобождению развивающейся абстракции производительных сил от тормозящей абстракции производственных отношений, целью является освобождение человека от всех конкретных форм гнета отчужденных производственных отношений, возвращение человеку отчужденной человеческой сущности.

Маркс прямо указывает нам на то, что в странах, где капитал уничтожен, однако пролетариат продолжает существовать и даже составляет «абсолютную сторону общества» — пролетариат ещё не победил, и частная собственность не уничтожена. Она лишь «упразднена», что составляет только предварительный шаг в длительном и сложном процессе её уничтожения.

Частная собственность неизмеримо древнее, чем её исторически последняя форма — капитал…

коммунизм как уничтожение частной собственности … есть не статическое «идеальное» состояние общества, а историческая эпоха, содержанием которой является преодоление отчуждения.

Коммунизм — как по своему содержанию, так и по масштабам решаемой задачи — соизмерим отнюдь не с капитализмом, а только со всей предшествующей историей … Коммунизм — это целая эпоха, а не один способ производства.

3. Капитализм в его классическом виде, описанном Марксом и Лениным, в период до и после Второй мировой войны перестал существовать в большинстве развитых стран, просуществовав в среднем от 40 до 70 лет. Где-то это произошло в более явной форме — например, в Германии при Гитлере, где-то в более скрытой — например в США при администрации Рузвельта.

Ему на смену пришла общественно-экономическая модель, названная автором «элитаризмом» — власть финансовой и корпоративной элиты, и характеризуемая, так же, как и социализм, постепенным уничтожением (даже без этапа «упразднения») частной собственности, с одновременной заменой её, но не на общественную, как при социализме, а на корпоративную форму собственности, которая в понимании марксизма строго говоря не является частной, а ближе скорее к государственной. Оставаясь эксплуататорским строем, то есть основанным на социальном неравенстве, это уже не капитализм — капитал, оставаясь важнейшим его элементом, уже не является в нём господствующим, и подвергается ограничению и плановому регулированию.

Таким образом, краеугольный в марксистской доктрине тезис о неизбежности гибели капитализма уже давно осуществился, а выводы официальной советской идеологии о том, что противостоящая «социализму» общественно-политическая система является «капитализмом», «империализмом», «государственно-монополистическим капитализмом» — антинаучны и просто не верны.

Элитаризм, в отличие от капитализма, не содержит в себе внутренних причин для своей гибели, поэтому применение к современному автору западному обществу тезиса о неизбежности гибели капитализма некорректно и ведёт к росту международной напряжённости, так как «дает в руки классовому противнику неопровержимый аргумент против любой нашей мирной инициативы в области разоружения».

Этот строй не только является «длительным историческим этапом», но и будет неизбежной «тенью», «отражением» социализма на всём протяжении эпохи социализма и коммунизма.

4. Социализм и коммунизм базируются, по Платонову, на средствах производства, принципиально отличных от используемых в предшествующих формациях — а именно, на комплексе полностью автоматизированного производства без непосредственного участия человека в качестве рабочей силы.

Вторая основная черта нового способа производства относится к материальной базе общества, доминирующему типу средств производства. Человеческий труд, а вместе с тем и человек, как таковой, уйдут из сферы материального производства. Функционирующие в ней гибкие автоматизированные средства труда будут компактными, децентрализованными, экологически чистыми. Мучительные сегодня проблемы специализации и невероятно усложнившихся кооперационных связей, вызванные к жизни крупномасштабным узкоспециализированным производством, умрут вместе с ним. Исчезнет усиливающееся давление на социальную сферу громады административно-технологических отношений. Наконец, исчезнет проклятье отчужденного труда.

При переходе к такому способу производства, происходит фактически последовательное уничтожение труда и производительных сил общества, так как техника такого уровня уже не является по определению производительной силой общества, она скорее играет роль «второй природы», стоящей между природой и человеком, а работа по её поддержанию и развитию, строго говоря, не является трудом в марксистском понимании («труд есть лишь выражение человеческой деятельности в рамках отчуждения»).

«…Историческое назначение капитала будет выполнено тогда,… когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.46, ч.1, стр.280).

Человек при таком способе производства оказывается вообще отделён от производственных процессов, которые происходят по его воле, но без его непосредственного участия, так что естественным становится равное право людей брать необходимое для жизни из этой «второй природы», а высочайший технологический уровень такой системы позволит обеспечить необходимое для этого изобилие. «Вещизм», накопительство и тяга к излишествам же постепенно отомрут сами.

В этом и состоит уничтожение, а не упразднение частной формы собственности.

Такой уровень технологий существенно отличается от достигнутого человечеством как на момент написания «После коммунизма», так и на начало XXI века, однако автор убеждён, что первые шаги в этом направлении, которые он называет «действительное коммунистическое действие», можно было сделать уже в то время.

5. Из предыдущего тезиса делается вывод о том, что современная автору советская экономическая школа («политэкономия социализма») является насквозь ошибочной, так как базируется на ошибочных представлениях о том, что социализм базируется на той же технической и производственной базе, что и капитализм. На деле, переход от «пред-истории» (по Марксу) к социализму как раз и характеризуется коренным изменением законов и механизмов развития общества, и всякая попытка применения предысторических экономических теорий к социалистическому обществу бессмыслена — если только общество действительно является социалистическим по своей сути. Если в обществе в полной мере работают «пред-исторические» законы экономики, то это ещё не социализм (собственно говоря, автор весьма критически относится к самому существованию такой категории, как «социалистическая экономика» — при полном социализме экономики как таковой нет).

Исследователям, не потерявшим здравого смысла, давно было понятно, что все ухищрения скроить экономическую теорию социализма по образцу и подобию политэкономии капитала не более перспективны, чем попытки нерадивого ученика, пишущего сочинение на тему «Образ Павла Корчагина», списать его у отличника-соседа по парте, избравшего тему «Лишние люди».

Настоящая же экономическая теория реального социализма, по Платонову, будет не описывать существующие законы экономики, а станет нормативной — то есть не описывать, а предписывать, содержать конкретные научно обоснованные «законы строительства, нормативные модели, проекты конкретных этапов развития хозяйственного механизма».

Подобная теория, служащая средством сознательного преобразования общественного бытия, скорее должна быть заключена в совершенно непривычную для сегодняшних теоретиков форму, отдаленным прообразом которой могут служить системы автоматизированного проектирования, конфигурационного управления, концептуальные автоматизированные базы данных и т. п.

Превращение общественной науки в непосредственную производительную силу и означает создание подобных специальных средств социального проектирования.

6. Путь к коммунизму лежит в конечном итоге, таким образом, не через «постепенно совершенствование» общественных производственных отношений — в современных автору реалиях СССР это напротив путь назад к капитализму:

Логика противоборства с капитализмом требует достичь его уровня производительности труда и эффективности производства. Как указывает «наука», кивая на исторический материализм, с этой целью нужно усовершенствовать производственные отношения, приведя их в соответствие с производительными силами. Однако хотим мы этого или нет, но такое приведение, как выяснилось, может означать только искусственное воссоздание всех форм частной собственности вплоть до капитала.

Таким образом, последовательное проведение принципиальной линии «марксиста вообще» означает побивание зарубежного капитализма путём создания отечественного.

Этот путь идёт через последовательное уничтожение «производственных отношений», в указанном выше (п. 4-5) понимании.

Автор не даёт особых конкретных «рецептов», но приводит несколько тезисов тактического характера — таких, как — возвращение к буквальному пониманию учения Маркса, научное осмысление текущей ситуации и соответствующая коррекция идеологии согласно выводам науки (что само по себе подразумевает революционные для тогдашней официальной советской идеологии перемены в представлении о мире и месте СССР в нём), построение «подлинной коммунистической теории», которая базируется на «Марксовой теории уничтожения частной собственности», жёсткая необходимость установления режима международного сотрудничества и «признания права на существование друг друга» противоборствующими мировыми системами, установление контактов с зарубежными силами, в разной степени близкими коммунизму по духу, необходимость «перекачки» военной и военно-политической мощи СССР в финансово-экономическую, «превращение Советского Союза в экономическую „сверхдержаву“».

Главный вывод коллективного автора труда таков:

Человечество переживает переломный, переходный период не просто между двумя формациями, а между двумя эпохами своей истории, двумя качественно различными типами общественного развития.

Революция 1917 года послужила исходной точкой переходного периода между эпохами. Однако его важнейший, наиболее сложный и опасный этап только начинается.

Уничтожение частной собственности осуществляется в двух противоположных общественных формах — коммунистической и элитаристической. Главной движущей силой каждой из форм при их возникновении выступают два противоположных класса капиталистического общества — пролетариат и финансовая элита. Борьба коммунистической и элитаристической общественных систем — это качественно новая форма классовой борьбы в наступающей второй эпохе истории. Однако, в отличие от классовой борьбы, которая, при всем её значении, была лишь формой разрешения противоречия между производительными силами и производственными отношениями, — противоборство коммунистического и эли-таристического субъектов общественного развития является основным противоречием и непосредственным источником развития в новую эпоху.

Коммунизм и элитаризм проходят в своем развитии одни и те же этапы, закономерно обусловленные объективной структурой уничтожаемой частной собственности. Однако в возводимом на её месте здании нового общества каждая система реализует один из двух противоположных общественных идеалов. Коммунистический, эгалитарный идеал социальной справедливости противостоит элитарному идеалу индивидуалистической свободы.

Парадоксы переходного периода

Также автор пытается разрешить по его мнению 5 главных парадоксов, присущих «переходному периоду»:

Парадокс 1

Стоит лишь совершиться социалистической революции — как кардинально меняется механизм общественного развития, а тем самым … коммунисты незамедлительно и полностью сами себя лишают главного теоретического оружия, своего «руководства к действию» — материалистического понимания истории, и обречены отныне двигаться к своей коммунистической цели «эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок». (по выражению Ю. В. Андропова).

Парадокс 2

Сущность социализма и коммунизма — вовсе не «совершенствование», «развитие» и т. п. производственных отношений, а их планомерное и полное уничтожение.

Парадокс 3 (парадокс теории с точки зрения жизни)

Теория свидетельствует, что с момента социалистической революции наступает новая эпоха, характеризуемая принципиально иным механизмом развития. Сердцевиной этого механизма является деятельность субъекта, вооруженного подлинной коммунистической теорией и материализующего это понимание с помощью специального комплекса средств социального проектирования. Без этих необходимых предпосылок «действительного коммунистического действия» социализм невозможен. Ничего этого в реальной жизни пока нет. Тем не менее, общеизвестно, что социализм давно уже существует…

Парадокс 4

Сущность коммунистической эпохи — не только уничтожение производственных отношений, но и устранение общественных производительных сил.

Парадокс 5 (Парадокс жизни в свете «теории»)

Логика противоборства с капитализмом требует достичь его уровня производительности труда и эффективности производства. Как указывает «наука», кивая на исторический материализм, с этой целью нужно усовершенствовать производственные отношения, приведя их в соответствие с производительными силами. Однако хотим мы этого или нет, но такое приведение, как выяснилось, может означать только искусственное воссоздание всех форм частной собственности вплоть до капитала. Таким образом, последовательное проведение принципиальной линии «марксиста вообще» означает побивание зарубежного капитализма путём создания отечественного

Слои отчуждения

Автор перечисляет все слои отчуждения, то есть основные производственные отношения исторически последовательных способов производства.

NN Способ производства Основное производственное отношение
1. Архаический способ производства Стереотип, обычай
2. Первично-коллективный способ производства Ритуал
3. Родовой способ производства Род (система кровнородственных связей)
4. Первобытнообщинный способ производства Личная собственность
5. Азиатский способ производства Внеэкономическое принуждение, насилие
6. Рабовладельческий способ производства Закон (отношение регламентации)
7. Феодальный способ производства Право (отношение вассалитета)
8. Абсолютистский способ производства Товарно-денежное отношение
9. Капиталистический способ производства Капитал

Отсюда, по мнению автора следует следующая схема «вековой тайны» производительных сил и производственных отношений

Производительные силы Формы собственности Производственные отношения
1. Наёмный труд 1. Капитал 1. Отношения распределения
Экономика 2. Общественно полезный (товаропроизводящий) труд 2. Деньги 2.Отношения обмена
Экономика 3. Производительный труд 3. Право 3. Отношения потребления (производственного)
Организация 4. Общественная комбинация труда 4. Закон 4. Отношения регламентации
Организация 5. Кооперация труда 5. Власть 5. Административные отношения
Организация 6. Разделение труда 6. Личная собственность 6. Имущественные отношения
Технология 7. Средства производства Формы общественной собственности 7. Общественная потребность
Технология 8. Орудие труда Формы общественной собственности 8. Норма
9. Предмет труда 9. Стереотип

Основное содержание социализма — уничтожение трех экономических форм частной собственности, снятие отчужденных экономических отношений распределения, обмена, производственного потребления.

То есть задачи, решаемые пунктами 1-3 относятся к социализму, 4-6 к коммунизму, 7-9 к некому периоду «после коммунизма», эпохе последовательного самовоспроизводящегося гуманизма.

Также автор рассматривает вопросы рациональной организации общества переходного периода.

Библиография

  • Платонов С. [www.ckp.ru/biblio/p/platonov/ac/index_ac.htm После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати] / В. Аксёнов, В. Криворотов, С. Чернышёв. — М.: Молодая гвардия, 1989.

Напишите отзыв о статье "С. Платонов"

Примечания

  1. Выступление А. Вассермана [youtube.com/watch?v=wLUza-tsrVw Марксизм в трактовке Сократа Платонова] на YouTube
  2. [www.youtube.com/watch?v=sj0hmB7Msqc#t=13m3s Выступление С. Чернышёва (13:00 - 14:00)]

Ссылки

  • Мунерман И.И. [2084.ru/articles.php?article_id=78 О С. Платонове и его книге «После коммунизма»]. Кафедра психологии. Смоленский государственный педагогический университет (1999). Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/66Q1Oyc89 Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
  • [www.ckp.ru/biblio/c/chernyshev/sa/6KRIVKUZ.htm#10 Жизнь после смерти. Диалог В.Криворотова и Я.Кузьминова о С. Платонове]. Чернышев С., Криворотов В. Второе пришествие. Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/66Q1Pjyx9 Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий С. Платонов

Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке: